Александр Ба­бо­ре­ко - Бунин. Жизнеописание

• Название: Бунин. Жизнеописание
• Автор: Александр Ба­бо­ре­ко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02662-4

Жизнь и творчество Ивана Алексеевича Бунина, продолжателя классической пушкинской традиции в русской литературе, лауреата Нобелевской премии, человека, вместе с Россией пережившего «окаянные дни» октябрьского переворота, а затем полжизни прожившего на чужбине и похороненного в Сен-Женевьев-де-Буа, где упокоились многие наши достойные соотечественники, продолжают волновать умы и сердца читателей. Произведениями Бунина зачитываются люди всех возрастов и национальностей, его творчество стало эталонным для многих современных писателей, а характер и личная жизнь и в наши дни остаются темой многочисленных спекуляций.

Александр Кузьмич Бабореко — известный исследователь жизни и творчества Ивана Алексеевича Бунина. За несколько десятков лет плодотворной работы он собрал огромный свод малоизвестных и архивных документов, писем, дневников и воспоминаний, которые, несомненно, помогут читателям лучше понять этого великого писателя и человека.

---

Л. Ф. Зуров заболел чахоткой, и 1 мая 1940 года его отправили из Парижа в санаторий недалеко от Сен-Этьена.

Шестнадцатого октября 1940 года из санатория он приехал к Буниным в Грасс.

Трудно было изыскать средства к жизни. Бунин писал Н. Д. Телешову 8 мая 1941 года:

«…Мы сидим в Grasse’e (это возле Cannes), где провели лет семнадцать (чередуя его с Парижем), теперь сидим очень плохо. Был я „богат“ — теперь, волею судеб, вдруг стал ниш, как Иов. Был „знаменит на весь мир“ — теперь никому в мире не нужен, — не до меня миру! В <ера> Н<иколаевна> очень болезненна, чему помогает и то, что мы весьма голодны. Я пока пишу — написал недавно целую книгу новых рассказов („Темные аллеи“. — А. Б.), но куда ее теперь девать? А ты пишешь?

Твой Ив. Бунин. Я сед, сух, худ, но еще ядовит. Очень хочу домой» [930].

Об издании «Темных аллей» Бунин писал в США Андрею Седых 13 июня 1942 года:

«Шлю вам и madame сердечные приветствия и обращаюсь с усердной просьбой: помогите, если можете, издать там у вас по-русски, а может быть, и по-английски, мою новую книгу „Темные аллеи“, рукопись которой вся находится у Марка Александровича (Алданова. — А. Б.). Мне кажется, что, будучи издана в небольшом количестве экземпляров (по-русски), она могла бы разойтись и принести мне некоторую сумму. Прошу помощи в этом деле именно у вас потому, что вы единственный деятельный человек из всех моих тамошних друзей, совсем теперь забывших меня. Был бы ужасно рад, если бы это дело вышло — вы знаете, в какой нужде я… На условия я согласен на всякие»[931].

Андрей Седых, любезно приславший фотокопию этого письма, сообщил следующее:

«Открытка от 13 июня 42 г. была написана вскоре после того, как мы с женой… переехали на жительство в Америку. Бунин жил тогда в Грассе, в так называемой „Свободной Зоне“, откуда можно было писать в. Соединенные Штаты, пока немцы не оккупировали и „Свободную Зону“… С этой открытки начались мои хлопоты с изданием „Темных аллей“, рукопись которых я получил с оказией (Бунин отправил ее Алданову 7 июня 1941 года с пианистом С. Н. Барсуковым, жившим в Канн. — А. Б.). Русское издание я выпустил быстро (в 1943 году. — А. Б.), основал для этого в Нью-Йорке издательство „Новая земля“. С переводом на английский была страшная возня. Не было издателя. Наконец, некий г. Танько, представлявший небольшую американскую издательскую фирму, захотел книгу издать, но предложил за нее аванс только в триста долларов; Иван Алексеевич не соглашался, но в конце концов вынужден был согласиться, — нужда одолела… Шел спор из-за названия книги, — по-английски буквальный перевод слов „Темные аллеи“ не годился, — это имеет совсем иной смысл, довольно бандитский, а не тот, который имел в виду И. А. Затем выяснилось, что некоторые рассказы содержат фразы чрезмерно „натуралистические“, — четверть века назад в Соединенных Штатах это легко могло подвести под порнографию (в чем многие русские и без того обвиняли Бунина и устно и в печати). И. А. поручил мне и М. А. Алданову, по нашему усмотрению, удалить те места, которые были спорными с точки зрения „общественной морали“. Насколько я помню, мы цензуровали только три-четыре фразы, — И. А. охотно на это согласился.

Это издание „Темных аллей“, к несчастью, никаких дополнительных денег, кроме трехсот долларов, ему не принесло. Книга вышла в конце 47 г.».

В 1942 году, перед отъездом в США, Андрей Седых виделся с Буниным, и Бунин говорил ему:

«Плохо мы живем в Грассе, очень плохо. Ну, картошку мерзлую едим. Или водичку, в которой плавает что-то мерзкое, морковка какая-нибудь. Это называется супом… Живем мы коммуной. Шесть человек. И ни у кого гроша нет за душой, — деньги Нобелевской премии давно уже прожиты. Один вот приехал к нам погостить денька на два… Было это три года тому назад, с тех пор вот и живет, гостит. Да и уходить ему, по правде говоря, некуда: еврей (А. В. Бахрах. — А. Б.). Не могу же я его выставить? Очевидно, нужно терпеть, хотя все это мне, весь нынешний уклад жизни, чрезвычайно противно. Хорошо еще, что живу изолированно, на горе. Да вы знаете, — минут тридцать из города надо на стену лезть. Зато в мире нет другого такого вида: в синей дымке тонут лесные холмы и горы Эстереля, расстилается под ногами море, вечно синее небо… Но холодно, невыносимо холодно. Если бы хотел писать, то и тогда не мог бы: от холода руки не движутся <…> А в общем, дорогой, вот что я вам скажу на прощание: мир погибает. Писать не для чего и не для кого» [932].

Его душа жаждала святынь, он не мог жить без святынь.

«Молился на собор (как каждое утро) — он виден далеко внизу — Божьей Матери и Маленькой Терезе (Божья Матерь над порталом, Тереза в соборе, недалеко от входа, направо)», — записывает в дневнике 20 августа 1940 года.

О Божьей Матери Заступнице он писал в рассказе «Notre-Dame de la Garde» (1925): в вагоне старичок-странник читает то, «что было напечатано на обороте картинки, которую вместе с бумажным цветком раздавали монахини: Litanies de Notre-Dame de la Garde (прошения молитвенные к Божьей Матери Заступнице) <…>

— Notre-Dame de la Garde, Reine et Patronne de Marseille, priez pour nous! (Божья Матерь Заступница, Царица и Покровительница Марселя, моли о нас!)

Reine et Patronne, Царица и Покровительница… Разве не великое счастье обладать чувством, что есть все-таки Кто-то, благостно и бескорыстно царствующий над этим Марселем, над его грешной и корыстной суетой и могущий стать на его защиту в беде, в опасности? И Кто эта Reine?

— Матерь Господа нашего Иисуса, за грехи мира на кресте распятого, высшую скорбь земную приявшая, высшей славы земной и небесной удостоенная! <…>

— Посредница милосердия между небом и нами…

— Надежда наша в жизни и Сопутница в час смертный…

<…>

— Царица земли и небес, молитесь за нас!»

В этих прошениях молитвенных «выражается самое прекрасное, что есть в человеческой душе <…> И нет казни достойной для того, кто посягает хотя бы вот на такие картинки».

Уже было во Франции то же, что и у нас: молодежь, итальянцы и провансальцы «кто в лес, кто по дрова» затягивали в вагоне «Интернационал», а монахинь, продававших картинки, «встретили и проводили уханьем, визгом и мяуканьем. Я вышел, — пишет Бунин, — вслед за ними <…> Солнце пронизывало листья дикого винограда, вьющегося по столбам платформы, делало зелень светлой и праздничной, и небо ярко, невинно и молодо синело меж их гирляндами».

Шестого сентября 1940 года Бунин записывает:

«Пишу и гляжу в солнечный „фонарь“ своей комнаты, на его пять окон, за которыми легкий туман всего того, что с такой красотой и пространностью лежит вокруг под нами, и огромное белесо-солнечное небо. И среди всего этого — мое одинокое, вечно грустное Я». Все его мучило своей прелестью, говорил Бунин Кузнецовой, восхищало великолепными агавами, розами, и он, по его словам, «всю жизнь отстранялся от любви к цветам <…> Ведь я вот просто взгляну на них и уже страдаю: что мне делать с их нежной, прелестной красотой? Что сказать о них? Ничего ведь все равно не выразишь!» [933].

Жить в разоренной и голодной Франции, завоеванной вандалами, для одних стало чрезвычайно трудно, для других — смертельно опасно; и этим надо было уезжать.

Алдановы и Цетлины собирались в Америку. Мария Самойловна Цетлин уговаривала Бунина последовать их примеру. Он не решался, выяснял, как осуществить еще одну эмиграцию и что его ждет в Новом Свете; 7 августа 1940 года он был с Верой Николаевной в Ницце в американском консульстве. Двадцать седьмого Цетлины и Алданов приезжали к Буниным на обед, ночевали; утром пришел Адамович. Алдановы уехали в США через Лиссабон 28 декабря; уехали и Цетлины. Алданов в письмах из Америки убеждал Бунина: «…Если вы питаетесь одной брюквой и если у Веры Николаевны „летают мухи“, то как же вам оставаться в Грассе?! Подумайте, дорогой друг, пока еще можно думать. Возможность уехать вам вдвоем — есть. Прежде всего о визе. О ней Александр Федорович (Керенский. — А. Б.) начал хлопотать для вас и Веры Николаевны еще до моего приезда. Затем я на него насел. „Аффидэвиты“ уже для вас получены, — вы понимаете, что для вас их найти легче, чем для кого бы то ни было. Дело уже направлено в Вашингтон, и в самые ближайшие дни Государственный департамент пошлет ниццскому консулу „совет“ выдать вам так называемую „эмердженом-виза“, — такую же, какую получил я (то есть не квотную). Я почти не сомневаюсь, что и билеты вам двоим будут высланы бесплатные, — правда, боюсь, билеты третьего класса, как и для меня, но здесь устроят, думаю, и вопрос о доплате. Теперь деньги. Как я вам сообщил, Назаров поместил ваше письмо в „Нью-Йорк таймс“, — это первая газета в Америке. В Толстовский фонд стали быстро поступать для вас пожертвования, все небольшими суммами. Я в последние дни не видел Толстой, но мне сообщили, что уже есть более 400 долларов. Весь вопрос в том, как их вам доставить. Не думайте, что тут проявляется небрежность или невнимание. Тут посылают не частные лица, не могу писать об этом подробнее. Как бы то ни было, этих денег с избытком хватило бы и на месяц-другой во Франции, если вы решите уехать, и на билет до Лиссабона, и на пребывание в Лиссабоне, и на то, чтобы оставить кое-что неуезжающим. Как вы будете жить здесь? Не знаю. Как мы все, — с той разницей, что вам, в отличие от других, никак не дадут „погибнуть от голода“. Вы будете жить так, как вы жили во Франции тринадцать лет до Нобелевской премии <…> Только что я позвонил Александре Львовне. Она мне сказала, что для вас собрано… (отточием обозначаем пропуски в дефектной ксерокопии письма. — А. Б.) долларов, из которых 50 и 150 уже вам переведены по телеграфу… Кроме того, вам послана посылка. Кроме того, по ее словам…два билета для поездки из Лиссабона сюда» [934] (15 апреля 1941 года).