Роберт Силверберг - Другие тени Земли

• Название: Другие тени Земли
• Автор: Роберт Силверберг
• Издательство: “Флокс”
• Жанр: Космическая фантастика
• Год: 1991
• ISBN: 5-87198-006-6

В сборник вошли произведения ведущих американских фантастов: цикл рассказов Роберта Силверберга “Другие тени Земли”, повесть “Со сложенными руками” Джека Уильямсона и роман одного из лидеров “новой волны” Сэмюэля Р.Дэлани “Нова”

ОГЛАВЛЕНИЕ:

Роберт Силверберг

ЧТО-ТО УЖАСНОЕ ВЫРВАЛОСЬ НА ВОЛЮ. Рассказ (перевод С.Монахова)

ВЛЮБЛЕННЫЙ ИЗМАИЛ. Рассказ (перевод С.Монахова)

КАК ВСЕ БЫЛО, КОГДА НЕ СТАЛО ПРОШЛОГО. Рассказ (перевод С.Монахова)

К ЧЕРНОЙ ЗВЕЗДЕ. Рассказ (перевод С.Монахова)

КЛЫКИ ДЕРЕВЬЕВ. Рассказ (перевод С.Монахова)

СКРЫВАЕМЫЙ ДАР. Рассказ (перевод С.Монахова)

ПЕСЕНКА, КОТОРУЮ ПЕЛ ЗОМБИ. Рассказ (перевод С.Монахова)

МУХИ. Рассказ (перевод С.Монахова)

Джек Уильямсон

СО СЛОЖЕННЫМИ РУКАМИ. Повесть (перевод И.Невструева)

Сэмюэль Р.Дэлани

НОВА. Роман (перевод С.Монахова)

Художники: В.Ан, А.Корнилов

---

— Я не был с цыганами с того времени, когда мне было лет семь — восемь. А кроме того, я заимел разъемы. Хотя их у меня и не было, пока я не поступил в Куперовскую Академию Астронавтики в Мельбурне.

— Правда? Тебе тогда должно было быть лет пятнадцать — шестнадцать. А это, конечно, много. На Луне мы обретаем свои разъемы годам к трем — четырем, так что можем подключаться к школьным обучающим компьютерам, — на лице Катина вдруг появилось ошеломленное выражение. — Ты хочешь сказать, что на Земле была целая группа взрослых мужчин и женщин, а с ними и детей, которые бродили от города к городу, из страны в страну, и все они были без разъемов?

— Да. Именно так.

— Не так-то уж много работ можно делать, не имея разъемов.

— Конечно.

— Ничего удивительного, что твоим цыганам приходилось переходить с места на место. Группа странствующих взрослых людей, не имеющих возможности подключиться к машинам! — он покачал головой. — Но почему же вы их не имеете?

— Таковы цыгане. У нас их никогда не было. Они нам никогда не были нужны. У меня есть разъемы, потому что я был одинок и… Ну, я полагал, что так будет легче, — Мышонок уронил руки на колени. — Но это все-таки не причина, чтобы выгонять нас из города, где мы остановились. Однажды, помню, они поймали двух цыган и убили их. Их избили до полусмерти, а потом отрезали руки и повесили вниз головой, и они истекли кровью.

— Мышонок! — лицо Катина исказилось.

— Я был совсем ребенком, но я помню. Может быть, это и заставило, в конце концов, маму решиться спросить совета у карт, которым она не верила. Может быть, это и заставило нас разойтись в стороны.

— Только в созвездии Дракона! — выдавил Катин. — Только на Земле!..

Смуглое лицо повернулось к нему.

— Почему, Катин? Продолжай, скажи мне, почему с нами так обращаются? — в его словах не было вопроса. Только обида.

— Потому что люди тупы, узколобы и боятся всего непонятного, — Катин закрыл глаза. — Вот почему я предпочитаю луны. Даже на самой большой луне трудно встретить такое количество людей, чтобы могли произойти подобные вещи, — глаза раскрылись. — Мышонок, прими во внимание вот что. У капитана фон Рея есть разъемы. Он — один из богатейших людей Вселенной. Они есть и у любого горняка, дворника, бармена, клерка-регистратора, и у тебя. В Федерации Плеяд и в Окраинных Колониях существует феномен, возникший вследствие слияния культур, и проявляющийся, в частности, в том, что все машины воспринимаются как непосредственное продолжение человека. Это, как очевидное, признается всеми социальными слоями со времен Аштона Кларка. И до этого разговора я был сказал, что феномен слияния культур имеет место и на Земле. Но ты напомнил мне, что в мире наших предков до сих пор существуют культурные анахронизмы. Подумать только, что группа не имеющих разъемов цыган — истощенных, ищущих работу там, где никакой работы нет, предсказывающих судьбу способом, который сами они уже перестали понимать, в то время, как вся Вселенная достигла понимания того, чем обладали предки этих самых цыган пятнадцать веков назад, игнорирующих закон Еноха — входит в город и не расстраивается тем, что у всех остальных мужчин и женщин имеются разъемы. Закон Еноха? Когда ты подключаешься к большой машине, это называется “стаддинг”. Неизвестно, откуда пошло это выражение. Нет, я не понимаю, почему так случилось. Но немного понимаю — как, — он покачал головой. — Земля — забавное место. Я там учился четыре года, но только сейчас до меня начинает доходить, как мало я в этом разбираюсь. Те из нас, кто родился не на Земле, видимо, просто не в состоянии полностью это осознать. Вся остальная часть созвездия Дракона живет, по-моему, более простой жизнью, — Катин поглядел на карту в своей руке. — Ты знаешь, как называется эта карта?

Мышонок кивнул.

— Солнце.

— Ты знаешь, если бы ты ходил около разложенных карт, гадание вышло бы неверным. Капитан очень хотел, чтобы ему попалась эта карта.

— Я знаю, — пальцы скользнули по ремню футляра. — Карты уже сказали обо мне, стоящим между капитаном и его солнцем, едва только я стащил одну, — Мышонок покачал головой.

Катин протянул ему карту.

— Почему бы тебе ее не отдать? Пока не поздно, извинись за то, что затеял всю эту суету.

С минуту Мышонок молча смотрел себе под ноги. Потом поднялся, взял карту и побрел через холл.

Катин глядел ему вслед, пока тот не исчез за углом. Потом он скрестил руки на груди, опустил голову и задумался. Он думал о блеклой пыли всех виденных им лун.

* * *

Катин сидел в затихшем холле, прикрыв глаза. Что-то вдруг потянуло его за карман шортов. Он открыл глаза.

— Эй!..

Линчес (за плечом — тенью — Айдас) подкрался к нему и вытащил за цепочку диктофон из кармана. Теперь он держал его в своей руке.

— Для чего…

— …эта штука? — закончил Айдас.

— А вы не хотите его вернуть? — причиной раздражения Катина было то, что прервали его размышления. И их самонадеянность.

— Мы видели, как ты возился с этой штукой тогда в порту, — Айдас взял диктофон из пальцев брата.

— Понимаешь… — начал Катин. Айдас протянул ему диктофон.

— Благодарю, — Катин стал засовывать его обратно в карман.

— Покажи нам, как он работает…

— …и для чего он тебе.

Катин, помедлив, достал диктофон.

— Это матричный диктофон, в который я наговариваю свои заметки. Он мне нужен, чтобы написать роман.

Айдас покачал головой.

— Ну, я знаю, что это такое…

— …и я. Почему ты хочешь…

— …сделать такой…

— …почему ты не хочешь создать психораму…

— …это же значительно легче. А мы…

— …тоже там есть?

Катин неожиданно поймал себя на том, что хочет сказать одновременно четыре вещи. И рассмеялся.

— Понимаете, ребята, я так не могу, — он на мгновение задумался. — Я не знаю, почему я хочу писать. Конечно, проще создать психораму, когда уже есть необходимое оборудование, деньги и знакомства на студии. Но это совсем не то, чего я хочу. И я не знаю, будете вы там или нет. Я еще и не начинал думать о предмете. Я пока делаю только записи к роману, — Катин и близнецы посмотрели друг на друга. — Эти записи неэстетичны, если сравнивать с самим романом. Знаете, нельзя же просто сидеть и писать роман. Обязательно надо думать. Роман — это форма искусства. Я должен полностью его продумать, прежде чем начать писать. Но, так или иначе, это то, что я хочу создать.

— О, — протянул Линчес.

— Ты уверен, что знаешь, что такое…

— … Конечно. Помнишь “Войну…

— …и мир”. Да. Но это психорама…

— …с Че Онг в роли Наташи. Но она…

— …сделана по роману? Точно, я…

— … Ты теперь вспомнил?

— Угу, — Айдас, стоящий позади брата, неторопливо кивнул. — Только, — теперь он обращался к Катину, — как же ты взялся за это дело, если не знаешь, о чем писать?

Катин пожал плечами.

— Тогда, может быть, ты напишешь что-нибудь про нас…

— …мы можем просить его, если он говорит о том, что не является…

— Эй, — вмешался Катин. — Я должен найти тему, на которой строился бы роман. Я сказал, что не могу говорить о том, собираюсь я вас туда вставлять или нет…

— …что у тебя там за записи? — спросил из-за плеча Линчеса Айдас.

— А? Как я говорил, наметки. Для книги.

— Давай послушаем.

— Ну, вы, ребята, не… — Катин пожал плечами, взялся за рубиновый рычажок и перевел его на воспроизведение.

— Размышление наедине номер пять тысяч триста семь. Заруби на носу, что роман (назидательный, психологический или тематический — не имеет значения) всегда является отражением своего времени. — Голос звучал более высоко и быстро, чем обычно, но это только улучшало его восприятие. — Прежде, чем написать книгу, я должен описать современное понимание истории…

Ладонь Айдаса черным эполетом лежала на плече брата. Карие и коралловые глаза смотрели сосредоточенно, выказывая свою заинтересованность.

— …История? Тридцать пять веков назад ее изобрели Геродот и Фукидид. Они определили ее как изучение того, что происходило при их жизни. И последующую тысячу лет история понималась точно так же. В Константинополе, пятнадцать веков спустя после греков, Анна Комнина в своем царственном блеске (и на том же языке, что и Геродот) определила историю как изучение тех событий в жизни людей, которые занесены в документы. Я сомневаюсь, чтобы эта очаровательная византийка верила лишь в те вещи, что были где-то записаны. Но события, нигде не задокументированные, в Византии просто не считались историческими. Концепция истории была целиком трансформирована. Последующее тысячелетие началось с первого глобального конфликта, а закончилось первым межпланетным столкновением. Сама собой возникла теория, что история является серией циклических взлетов и падений, происходящих, когда одна цивилизация поднимается до уровня другой. События, выпадающие из цикла, считались не имеющими исторической важности. Сейчас нам трудно оценить разницу между Спенглером и Тойнби, хотя в их времена эти теории считались полярно противоположными. Для нас их споры о том, где и когда начинаются циклы, кажутся чистым соидизмом. Сейчас, когда прошло еще одно тысячелетие, мы можем спорить с де Эйлингом и Броблином, Альвином-34 и “Креспбургским Обозрением”. Просто потому, что они современники, я знаю, что они излагают одинаковую точку зрения. Но сколько восходов заставало меня в доках Шарля расхаживающим и размышляющим, с кем я: с сондерсовской ли теорией интегральной исторической конвекции или все-таки с Броблином? Я уже имею достаточно оснований для того, чтобы утверждать, что в последующем тысячелетии существующие разногласия будут казаться такими же несущественными, как и спор двух средневековых теологов о том, двенадцать или двадцать четыре ангела поместятся на острие иглы.