Николай Пустынцев - Сквозь свинцовую вьюгу

• Название: Сквозь свинцовую вьюгу
• Автор: Николай Пустынцев
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

Герой Советского Союза Николай Петрович Пустынцев родился в 1911 году в селе Покровском, Хабаровского края, в семье фельдшера. В 1927 году окончил семилетку, учился в техникуме и в Лесотехническом институте во Владивостоке, два года находился на военной службе, а демобилизовавшись, стал работать учителем. Одновременно Николай Петрович продолжал учебу и в 1941 году окончил Воронежский педагогический институт — факультет русского языка и литературы. С августа 1942 года и до конца Великой Отечественной войны Н. П. Пустынцев находился на фронте, был рядовым бойцом-разведчиком, потом командиром отделения. Ныне Герой Советского Союза Н. П. Пустынцев проживает в Мурманске, работает учителем, много и плодотворно занимается литературным трудом. В книге «Сквозь свинцовую вьюгу» он рассказывает о героических действиях советских разведчиков на фронтах Великой Отечественной войны, делится боевым опытом, дает молодым воинам полезные советы.

---

Лыков схватил меня за рукав:

— Смотри, смотри. Там дымок поднялся.

Я вгляделся. И действительно, откуда-то из-под земли, кудрявясь, выходил голубоватый дым. Очевидно, тут блиндаж. Озябшие немцы не выдержали и решили растопить печурку — средь бела дня.

Обстановка прояснялась: блиндаж находился почти рядом с лесопосадкой. Вот туда-то и следует направить группу захвата, там поживиться «язычком».

Лейтенант принял наше предложение. В группу захвата выделили Лыкова, Зиганшина, Даникирова и меня. За старшего — Шмельков.

Надев поверх полушубков и ватных брюк белые маскхалаты, захватив автоматы, гранаты, мы направились к своему переднему краю. Вокруг расстилалась снежная целина. Поскрипывал под валенками снег.

Передний край остался позади. Ложимся в снег и осторожно ползем вдоль темных кустов лесопосадки. Мороз, а нам жарко. Тело покрывается испариной. Ох и тяжелы эти заснеженные метры «нейтралки»!

Впереди, метрах в пятнадцати от нас, замельтешили вражеские траншеи. Горбинки брустверов отливают голубизной. Ползем затаив дыхание, часто останавливаемся. Вот наконец угадываются контуры блиндажа. У входа темный силуэт часового. Скрипнула дверь землянки. На пороге показался немец. Он что-то сказал часовому и снова нырнул внутрь.

Тишина. Лежим не шелохнувшись. На фоне блиндажа фигура часового выглядит неуклюжей и слишком громоздкой. Голова укутана каким-то черным платком, на ногах толстые эрзац-валенки. Не солдат — баба. Да, нынче мороз знатный... Уж на что мы тепло одеты, а начинаем мерзнуть. Тело постепенно остывает, и стужа начинает прохватывать до костей.

Вот оно, соревнование в выносливости. Кто лучше закален, кто более приспособлен к холоду. Немец не выдержал первым. Он затопал эрзац-валенками, подошел к стенке траншеи, повернулся к нам спиной. Этого мы как раз и ждали. Шмельков прошептал:

— Вперед!

Я и Лыков быстро наваливаемся на немца, впихиваем ему тряпку в рот. К нам спешат Шмельков вместе с Зиганшиным и Даникировым. Впятером волочим добычу. Некоторое время тишина. Но вдруг в небо взвились огни ракет. Заголосили пулеметы, — значит, гитлеровцы хватились часового. Поспешно сваливаемся в кювет. Наблюдаем, как пули взвихривают снег. К себе прибыли благополучно.

Сравнивая первые зимние поиски с поисками 1942 года, видишь, как смелее и отважнее стали действовать разведчики. Больше стало у них умения, выдержки, злости. Да и немец уже стал другим. Нет в нем былой спеси, высокомерия. Разгром под Сталинградом отрезвил многих, отравленных нацистской пропагандой. Сейчас уже не о походе за «новым жизненным пространством» мечтают фашисты, а лишь о том, как бы унести ноги из нашей страны.

Немцы выбиты из Калиновки. В хуторе из полутора десятка изб уцелело только три. На месте остальных бесформенные груды кирпича, кое-где присыпанного снегом, да угрюмо маячат, нацелившись в мутное небо, печные трубы.

Январь дохнул морозами, вздыбился лихой поземкой, вьюгами. По ночам уцелевшие хибарки до отказа забиты бойцами. Солдаты спят вповалку на полу, укрывшись шинелями, полушубками.

Лейтенант приказал мне и Зиганшину ночью пронести в расположение немцев листовки и разбросать их там. Погода словно по заказу: на «нейтралке» беснуется ветер, клубы снежной пыли слепят глаза. Уже через минуту мы словно растворились в пенистой мгле. Немцев в такую пургу из блиндажей не выгонишь. Мы беспрепятственно, не считая бешеного сопротивления ветра, доползли до немецких траншей и успешно выполнили задание.

Возвращаемся в Калиновку. Теперь вздремнуть бы часик-другой. Но где тут: в избы не втиснуться — все заполнено спящими.

Стоим, раздумывая, что делать.

— На чердак надо лезть, — говорит Ахмет. — Там солома. Спать можно.

Тут же, у завалины, отыскали лестницу, приставили ее к чердачному лазу и через несколько секунд были на верхотуре. Чердачная дверь закрывалась плотно, и на чердаке не дуло. Действительно, здесь оказалось много мягкой душистой соломы. Мы с комфортом улеглись, зарывшись в нее.

Ахмет вскоре захрапел, а я еще долго ворочался с боку на бок, невольно раздумывая о жизни солдат на войне.

Снаружи, почитай, все минус пятнадцать. Бушует вьюга — зги не видать. А мы, как поросята, зарылись в солому и храпим во всю ивановскую. Или возвращаешься с боевого задания под дождем, ноги промокли, в шинели ни одной сухой нитки. Ко сну так и клонит (всю ночь в разведке был). Подложишь под себя ветки, укроешься мокрой шинелью и спишь.

А помню, как заботились о моем здоровье на «гражданке». Жили мы в селе, в райцентре. До железнодорожной станции 35 километров. Зимой единственный транспорт — сани. Едешь в город — сколько советов, наставлений даст супруженька: не простудись, не схвати насморк, шею получше укутай, на сквозняке не стой. Оделит меня кучей всевозможных таблеток.

Сейчас об этом вспоминаешь с улыбкой. Здесь не знаешь ни насморков, ни простуды, ни аспирина — никаких аптекарских изделий. Дома на мягкой постели, бывало, часами ворочался, проклиная бессонницу. Здесь после утомительного перехода или ночного поиска засыпаешь глубоким сном на жесткой стерне.

...Заглушая свист ветра, гулко резанула пулеметная очередь. Одна, другая. Потом сразу все стихло. Видимо, окоченевший немец, стоя в траншее, стрелял для острастки. Страшно ему, горемычному вояке, в чужой стране. Кровь холодит грозное завывание русской бури.

И снова думы. Пересматриваю заново всю свою жизнь, свое поведение. Часто был я невыдержан, капризен. Не раз допускал в работе торопливость, излишнюю нервозность, за что потом приходилось расплачиваться.

Когда грянула война, подумал: «Сумею ли преодолеть все это? Хватит ли у меня упорства? Приобрету ли качества настоящего воина, солдата? И могу сказать — становлюсь совершенно другим. Все скверное, наносное, ненужное отпадает, как шелуха. Развивается и крепнет хорошее, лучшее, что только может быть в человеке.

Скольким людям в роте я обязан своим становлением! Мужественный лейтенант Берладир, наш отделенный Дорохин, добродушный, отзывчивый Леша Давыдин, старый ездовой Андрей Векшин, юный следопыт Саша Трошенков, мой коллега Борис Эрастов, неугомонный Юрий Ягодкин. Каждый по-своему учил и воспитывал меня, от каждого из них по крупице перенимал я качества, необходимые воину-разведчику.

* * *

Мы участники разгрома немецкой группы армий «Б» на Верхнем Дону.

Наступление началось 12 января. Наши войска прорвали сильную глубоко эшелонированную оборону противника, с боями продвинулись вперед на десятки километров и к исходу 18 января окружили крупную вражескую группировку в составе 13 дивизий, расчленив ее на части. Попавшие в «котел» предпринимали отчаянные попытки найти разрывы между нашими подразделениями, метались от села к селу в поисках крова и пищи, но. всюду их встречали сокрушительные удары.

По дорогам движутся бесконечные вереницы пленных. Это солдаты разгромленной 2-й венгерской армии и 8-го итальянского альпийского танкового корпуса. Грязные, давно не бритые, они бредут по заснеженному большаку, равнодушные ко всему на свете.

По обочинам дороги валяются разбитые грузовики, изуродованные «фердинанды», сожженные танки с черными крестами на броне. Все это следы славных боевых дел наших артиллеристов, бронебойщиков, летчиков.

Глядя на это кладбище фашистской техники, я становлюсь безмерно рад за наш народ-исполин. То ли еще будет, когда он по-настоящему развернет свои богатырские плечи.

Грозно идет неудержимая лавина советских полков. Позади Митрофановка, Россошь, десятки других населенных пунктов, освобожденных советскими воинами. Наши танки уже прорвались к Валуйкам.

Матушка-пехота, не отставай! Вот они, нескончаемые солдатские версты. Мы уже не сидим по неделям на одном месте, не обживаем сельские избушки, не оборудуем капитально землянки. Короткие привалы, и снова походы, бои...

Однажды остановились на ночлег в каком-то воронежском селе. Здесь проходила линия фронта. Село полуразрушено. Вместо изб то здесь, то там навалены груды кирпича. Уцелевшие хатки приветливо сверкают белизной снега.

В одной из таких хаток, притулившейся на окраине села, разместилась и наша разведгруппа.

Хозяйка, пожилая женщина с кротким болезненным лицом, усердно угощает нас варениками, молоком и прочей снедью, какую только могла сберечь.

Надеемся переночевать спокойно, в тепле. Притаскиваем охапки соломы, разравниваем на полу, смеемся — вот будет перина.

Неожиданно старшего сержанта Шмелькова вызывают к командиру роты. На лицах ребят любопытство — зачем? Вскоре он возвращается, весело напевая:

В путь-дорожку дальнюю
Я тебя отправлю...

В прищуренных глазах загадочная улыбка. Вопросительно переглядываемся: ждет ли нас этой ночью дорожка дальняя или так распелся парень.