Наталия Никитайская - Вторжение Бурелома

• Название: Вторжение Бурелома
• Автор: Наталия Никитайская
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Кошмар! - проговорила я, наконец, пытаясь преодолеть свою растерянность. - Не ожидала я от вас таких речей... Я считала, что вы... ну, как бы это сказать... попроще, что ли...

- Да скажите уж прямо - вы считали меня этаким амбалом, без намека на серое вещество... Ну, и каков же ваш ответ будет теперь?..

- Мне надо подумать, Лев Петрович! - повторила я.

В этот момент в дверь кабинета постучали. На пороге стоял Николай.

- Что, уже пора?

Николай кивнул.

- Быстро, однако, пролетели наши два часа, Мария Николаевна. А насчет подумать - разумеется. У вас есть время: ответите мне в канун Рождества, нашего православного Рождества...

Мы ехали по тусклому, совсем не предновогоднему Ленинграду. "Сран-Петербург", как высказался недавно Мишка. Ни иллюминации, ни елок в городе не было. Тоскливо. Я все еще не могла отойти от разговора с Буреломом: я понимала, что этот разговор - событие в моей жизни переломное. Какой-то особый, скрытый смысл почудился мне в предложении Бурелома дать ответ под Рождество. Камень, наконец, унялся. Там, у Бурелома, он вел себя безобразно: предупреждая меня об опасности - сам становился источником таковой... Господи! Что это - что со мной происходит?! И вокруг меня?! Если бы кто-нибудь знал, как я не выношу слово "спонсор"! Какими тошнотворными кажутся мне заискивающие и унизительные речи, обращенные к спонсорам! И ведь обычно благодарят и заискивают актеры и режиссеры, чей вклад в культуру неоценим - так они талантливы. А благодарят каких-то сомнительных типчиков, которые тоже несомненно внесли свой вклад, но вовсе не в культуру, а в разворовывание страны. И хотя я понимала коллег - "кусить-то хосися", играть-то "хосися", сниматься-то "хосися" - значит, можно и переломить себя и поунижаться немного публично (подумаешь, еще одна роль!) - зато дело свое, предназначение свое удастся реализовать - все равно мне было стыдно за них, как будто это я сама унижалась.

И все-таки сегодняшний разговор с Буреломом разворошил мне душу. Все мысли крутились вокруг того выбора, который мне предстояло сделать. Даже воспоминание о Леве, о нашей нелепой размолвке отошло на второй план.

Неужели это всерьез? Это правда? Свой театр?! И я еще о чем-то раздумываю?!

Когда мы приехали в кабак, я с трудом заставила себя вернуться к обычным заботам и первым делом договорилась с нашим певцом, чтобы поменяться местами в программе: хорошо, что вспомнила о Мишкином предупреждении. Потом зашла к Раисе - та дала мне телефон своего брата и сказала, что он готов мне помочь. И уже "под занавес" у себя в гримерной сопровождаемая щебетом "балетных" написала сразу два куплета:

У "Гостиного Двора"

сияла елка, звезд полна.

А теперь осталась "Память"

да заезжая шпана.

На востоке всяк петух

топчет курочек за двух.

А у нас - лишь в жопу клюнет

русский жареный петух!..

Сочинительство помогло мне хотя бы на время избавиться от нервозности, к тому же я сразу почувствовала, что написала удачно - со стопроцентным попаданием, захотелось похвастаться, тут же огласить написанное, но я вовремя остановилась: сюрпризы до поры до времени надо держать в секрете.

Мишка вкатился мокрый, красный, загнанный:

- Я на месте, сейчас переоденусь и готов!..

- Что у тебя стряслось-то?

- Маму от отчима перевозил - потом расскажу.

Вечерняя, или скорее, ночная жизнь покатилась своим чередом. В зале были, в основном, японцы. Красота. Улыбаются. Всем довольны, особенно тем псевдорусским, что представлено у нас в изобилии. На мою долю тоже выпал успех. И сегодня, как никогда, я почувствовала свое единение с этим красивым залом, с нарядным его предновогодним убранством, со сценой, с шумом взрывающегося за столами шампанского, со смехом и беззаботностью балетных в моей гримерной, с бесконечными их обсуждениями любовных, полулюбовных и просто, как выражается Мишка, "экзотических" приключений. Экзотических, разумеется, вместо эротических. Сегодня, когда во мне вызревала УВЕРЕННОСТЬ В ЗАВТРАШНЕМ ДНЕ, когда появилась РЕАЛЬНАЯ возможность поменять свою жизнь, я переживала практически ПОЛНУЮ ПРИМИРЕННОСТЬ с той жизнью, которую вела. Может быть, это был знак, что, мол, и менять-то ничего не следует?.. Может быть, может быть...

- Так чего там с матерью-то? - спросила я в перерыве у Мишки.

Он картинно заломил руки:

- Трагедия!.. Драма наших дней!.. Вижу крупно набранный заголовок в газете: "ОНИ РАЗОШЛИСЬ ПО ПОЛИТИЧЕСКИМ МОТИВАМ!" И смех, и грех! Я выслушал обе стороны, оборжался, но понял, что кровопролития не избежать - маманьку увез!..

- Господи! У вас же такая теснота!

- Ничего не поделаешь: родная мать за решеткой - зрелище не для меня, грешного.

- Ну, и чем это кончится?

- Даже предположений нет. Может, кто-нибудь из них пересмотрит свои политические позиции, - Мишка рассмеялся, а потом сказал. - Знаешь, Машка, в супружестве плевать, у кого какое образование, какие увлечения, кто какой национальности, главное сходиться во взглядах на политику!.. Соберешься замуж, вспомни это.

- Если соберусь, то не скоро. Я рациональная старая холостячка, мужчина в мою жизнь не вписывается...

- Еще найдется - впишется. И этот твой, новый знакомый - мне показалось - реальный претендент...

Лучше бы Мишка не вспоминал о Леве!.. Не знаю, зачем, но я рассказала Мишке про вчерашний загород, про рынок. Говорила, захлебываясь, и остановилась только тогда, когда мы чуть не пропустили последний наш выход.

- А я-то думаю: может, мне из-за собственного перевозбуждения кажется, что ты тоже перевозбуждена сегодня сверх всякой меры. АН нет: у тебя свои обстоятельства...

"Если бы только эти", - печально подумалось мне.

- Ты его любишь? - спросил Мишка.

- Не знаю пока, но могу полюбить, - ответила я.

О предложении Бурелома я почему-то все-таки промолчала. Хотя очагом застойного возбуждения было сейчас именно оно.

Дома, вечером, отец сказал, что мне никто не звонил. Я не думала, что это сообщение будет для меня таким ударом, каким оказалось на самом деле. Весь сегодняшний день навалился на меня своей тяжестью и требовал осмысления, на которое я была практически неспособна. И эта неспособность разыграть свою жизнь, хотя бы на один ход вперед предвидя последствия, так огорчала, что слезы наворачивались на глаза... Впрочем, слезы были вызваны не только этим. Я ушла спать, впервые за последние пять месяцев не сняв макияж, не умыв моськи. А ведь мне казалось, что я не позволю себе уже никогда подобной распущенности, после того, как "отревела" Юрку. Но там хоть было что "отревывать" - три года романа, не хухры-мухры. А здесь?.. Что было здесь?.. Ничего, кроме обещания чувства и горячей постели!..

Горячность!.. Страсть!.. Пожалуй, не слишком подходящие слова для того, кто с заботой и бережностью (так казалось тогда), а на деле с холодной расчетливостью (прозрела я теперь!) увез меня от угрозы "несвежих простыней"!.. Это воспоминание еще одной обидой осело в душе...

А тут еще стали возникать другие позорные воспоминания, как возникают пузыри ветрянки на голове ребенка: обильные и скверные.

Мне вспоминалось, как униженно обивала я пороги театров, как получала отказ за отказом, как оставалась за бортом. Ничем уже не выскрести из себя это чувство отверженности, ненужности, безработности - проще сказать, полной бездарности!.. И кто мне помог тогда?!

Да мне надо молиться на Бурелома! Боже - какие перспективы! И какая смехотворно низкая цена!.. Мое согласие!.. Подумать только - всего-навсего мое согласие!..

Очень болело сердце. Ныло сердце. Только сейчас, маясь бессонницей, я вспомнила укол, нанесенный моему сердцу камушком там, в гостях у Бурелома. "Зачем же так? Я ведь живое существо, хрупкое... Меня можно и убить так ненароком!" Ответа я не получила. Камень лежал возле левого бока, на котором я устроилась плакать и размазывать тушь с ресниц по подушке, и мирно предлагал мне свое тепло. Даже в темноте от него исходило лучистое свечение.

- Опасный подарочек! - в голос произнесла я.

- Маша! Ты что-то говоришь? - раздался голос отца за дверью.

- Папа, спи! Это я роль повторяю...

- Роль, роль - а отдыхать когда? Завтра повторишь... Папа удалился, шаркая, а я с тоской подумала, что вряд ли сумею сегодня заснуть. Но заснула...

Среди ночи я проснулась оттого, что меня расталкивали.

- Ну, наконец-то, - услышала я недовольный голос. Надо мной склонялся Алмазный Старик.

- Я не могу больше будить тебя прежним способом - это может оказаться опасным. А сон у тебя девичий, как я погляжу.

- Вы? - спросила я, не очень еще проснувшись, но радуясь этому появлению - так много я хотела выяснить, так много хотела понять.

- Нет, не я, - отчего-то грубо, наперекор моей радости, ответил Старик.

Глаза его при этом сверкнули грозным сиянием.

- Не надо со мной так, - сказала я. Сон отлетел от меня, я уже припомнила почти все, что со мной случилось. - Мне и без того трудно...