Ирина Муравьева - Ханс Кристиан Андерсен

• Название: Ханс Кристиан Андерсен
• Автор: Ирина Муравьева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

Книга посвящена жизни и творчеству известного датского писателя Ганса-Христиана Андерсена. Основой для данной книги послужили дневники и письма Андерсена, работы русских и датских исследователей и собственные изыскания И. Муравьевой.

---

— Не отчаивайся, Ханс, будешь побольше есть, тебе полегчает! — повторяла ему Мария.

— Где там полегчает!.. Скоро совсем стану калекой и не смогу работать.

— И то не беда! У меня силы хватит поработать за двоих, а там и малыш подрастет, начнет помогать.

Она обегала всех оденсейских знахарок и каждый день надеялась на новое целебное средство.

— Глупости все это! — тоскливо сказал однажды сапожник. — Эти старухи только и норовят из тебя последние гроши вытянуть, а что толку? Все равно моя песенка спета. Да и поскорей бы уж, а то и тебе лишние заботы, и мне мученье…

— Нельзя так говорить, Ханс, это грех! — огорчилась Мария. — Бог лучше нас знает, что делает. А если кто страдает на земле, тот попадает в царствие небесное.

— Кто тебе это сказал, Мария? — резко спросил Андерсен.

— Как это кто? — растерялась Мария.

— Да, вот кто? Уж не тот ли прыщавый семинарист, племянничек бургомистра, который когда-то нашептывал тебе любезности и предлагал деньги, чтоб ты с ним согрешила? А ведь этот подлец стал пастором! Так, может, он тебе и объяснил про грехи и про царствие небесное?

Ханс Кристиан краем уха услышал этот разговор, но истолковал его по-своему: отец сердится за то, что племянник бургомистра ухаживал за матерью. Ну, а раз ухаживал, значит, ясное дело, хотел жениться… Подумать только, они бы жили тогда в бургомистровом особняке, вот чудно! Но раз мать не вышла за этого племянника, стало быть, отца она любила больше, тогда чего же ему сердиться? Наверно, все это потому, что он больной…

— Что случилось с отцом, почему он вернулся такой желтый и худой? — спросил мальчик однажды у старой Иоганны, которая всегда охотно отвечала на его вопросы. Она не затруднилась объяснить дело и на этот раз:

— Твоего отца высушило зелье! Помнишь, осенью мать ходила к гадалке? Ну, так вот: гадалка по кофейной гуще узнала, что твой отец жив и находится далеко, в чужом городе. Тут она и уговорила твою мать заварить зелье, которое вернет его домой. Много чего в такое зелье кладется — и мох с крыши родного дома и даже листок из молитвенника, — а когда оно закипит в горшке, то должно уже кипеть не переставая. И тогда на человека, где бы он ни был, находит тоска по родному дому. Нет ему покоя, день и ночь он спешит через горы и реки, не разбирая дороги. Ни дождь, ни буря его не могут остановить. Понятное дело, после такого пути не скоро оправишься.

Это объяснение вполне убедило Ханса Кристиана. Так же думала и мать: он слышал, как она говорила тетке Катрине, что никогда бы не согласилась заваривать зелье, если б знала, как оно подействует. Только отец сказал, что все это бабьи россказни и заболел он от плохой жизни, а вернулся потому, что Дания заключила с неприятелем мир.

Но отец ведь вообще ничему такому не верил и даже дьявола не боялся. А Ханса Кристиана страхи обступали со всех сторон. Он удивлялся, как это все другие слушают страшные рассказы, ахают, ужасаются, а потом ходят себе как ни в чем не бывало. Для него же все слышанное оживало с удивительной яркостью.

Проходя мимо старой церкви, он зажмуривал глаза: ему казалось, что оттуда выглядывает бледный окровавленный король Кнуд, в незапамятные времена убитый у алтаря врагами. За кладбищенской оградой что-то белело в темноте — скорее всего привидения. Но хуже всего было, когда мать посылала его вечерами в соседнюю деревеньку за парным молоком. По дороге, обсаженной высокими каштанами, через мост, мимо леса, мимо холма Монахинь — и вот уже домики с резными красными ставнями выглядывают из-за кустов бузины и шиповника. Но на обратном пути становилось темно, направо и налево — на холме Монахинь и на Монастырском болоте — зажигались страшные блуждающие огоньки. Правда, он родился не в воскресенье, но кто знает, а вдруг все-таки ему встретится призрак черного монаха с книгой в руке и уставится на него пронизывающими глазами?.. Расплескивая молоко, он мчался, не переводя дыхания, и только перейдя мост, немного успокаивался: говорят, что привидения не могут переходить через реку!

Дома он с пересохшим горлом залпом выпивал так дорого доставшийся ему стакан молока и постепенно приходил в себя.

Отец грустно смотрел на него: вот и мальчик растет суеверным, невежественным… Неужели и ему не видать лучшей жизни? Хорошо, хоть книга он любит, может, они еще выведут его из темноты…

Ни снадобья знахарок, ни заботы Марии не помогали: Ханс Андерсен медленно умирал. В течение двух лет жизнь вытекала из него, как вода из надтреснутого сосуда. Он уже совсем не мог работать, перестал перечитывать любимые книги, интересоваться театром. Только старая ненависть к суевериям не исчезла в нем, и он задыхался среди постоянных разговоров о приметах и предсказаниях.

— Смотри, отец, какие красивые узоры на окне! — сказал как-то зимой Ханс Кристиан. — Видишь? Тут женщина в белом платье, у нее на голове корона, и она протягивает руки.

— Ледяная дева заглядывала ночью в окно! — забеспокоилась Мария. — Увидите, это не к добру…

— Наверно, она приходила за мной, да отложила это до другого раза! — с насмешливой горечью подсказал сапожник. Мать и сын испуганно переглянулись: они не сомневались, что-то так и есть.

— Поскорее бы уж, что ли, собиралась, — проворчал Андерсен, кашляя.

Ледяные узоры растаяли, солнце начало пригревать по-весеннему, и Мария уже начала надеяться, что тепло поможет больному. Но в марте 1816 года он слег окончательно.

…Ранним утром Ханс Кристиан проснулся от какого-то крика. Вскочив со скамьи, заменявшей ему кровать, он испуганно огляделся.

Отец, босой и растрепанный, стоял среди комнаты и, глядя перед собой расширенными, невидящими глазами, хрипло командовал:

— За мной! В атаку! Ура!

Он рванулся вперед, отбиваясь от плачущей Марии.

— Пустите меня, не смейте меня трогать! Я иду к императору! У меня важные новости, я должен… Пустите сейчас же!

— Иди-ка на улицу, сынок, — сказала Мария, справившись, наконец, с больным и осторожно укладывая его в постель. — Нечего тебе здесь сидеть… Отец никого не узнает, бредит, а теперь, может, ему от сна полегчает.

Ханс Кристиан направился к Колокольному омуту и долго вслушивался, глядя в темную глубь. Говорят же, что колокол звонит, если кто-нибудь должен умереть! Ему казалось, что он видит темные очертания на дне. Язык колокола, наверно, оброс тиной и водорослями, рыбки шныряют возле него, а если он начнет вдруг шевелиться, они испуганно разлетятся во все стороны.

«Динь-дон, динь-дон», — явственно послышалось ему. Нет, это кровь шумит у него в ушах и бьется в виски. А на реке тихо, только озабоченно пересвистываются птицы, занятые устройством своих гнезд…

Дома мать объяснила ему, что колокол звонит только перед смертью какого-нибудь важного господина, — слишком часто иначе пришлось бы ему беспокоиться! — а чтобы узнать, выздоровеет ли отец, надо сходить в Эйбю к старой Метте.

— Сбегай туда, сынок, а то я не могу оставить отца!

Знахарка внимательно выслушала сбивчивый рассказ мальчика и значительно кивнула головой.

— Хорошо, что ты пришел сюда, — сказала она. — Старая Метта много видит, много знает такого, что другим невдомек…

И она отправилась рыться в своих коробочках. Ханс Кристиан с трепетом огляделся. Под потолком висели кучки сухих трав, огромный черный петух клевал рассыпанные по полу зерна и сердито косился на посетителя. Метта достала шерстяную нитку и принялась измерять ею руки мальчика, что-то бормоча про себя.

— Теперь ты возьмешь эту веточку, — сказала она глухим торжественным тоном, — положишь ее себе на грудь и пойдешь домой. Но смотри иди только берегом реки, где поменьше народу. Если твой отец должен умереть, ты встретишь там его призрак!

Много лет спустя он не мог без дрожи вспомнить этот страшный обратный путь! Ему невероятно хотелось зажмуриться и не видеть ничего, но он не мог себе этого позволить: ведь дело шло о жизни или смерти отца!

— Ну что? — бросилась к нему Мария, когда он переступил порог дрожащими ногами. Кое-как он передал ей слова гадалки.

— И ты его не встретил?

— Нет! — задыхаясь, ответил мальчик.

Но мудрость старой Метты подвела: на третий день вечером сапожник умер.

Ночью в углу неутомимо и громко стрекотал сверчок; наверно, он забрел из соседней пекарни.

— Не зови, не трудись зря, — сказала Мария сверчку. — Ледяная дева взяла его.

Как сквозь сон видел заплаканный мальчик желтый соломенный гроб, в который положили отца («Не хватило денег на деревянный», — жаловалась мать), длинные куски черного крепа — один обвязали ему вокруг шляпы, — слушал торопливую речь пастора над гробом, поставленным на гулком каменном — полу церкви Св. Кнуда…

На кладбище для бедных с трудом отыскали местечко новому пришельцу. Бабушка посадила на могиле розовый куст: бедный Ханс так любил цветы, ему это будет приятно, говорила она.