Питер Браун - Любовь, которую ты отдаешь

• Название: Любовь, которую ты отдаешь
• Автор: Питер Браун
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

На этом любовные осложнения Пола не закончились. Весной 1964 года во время съемок фильма «Тяжелый день» впервые всплыла еще более деликатная ситуация. Ливерпульская девушка Алиса Дойл (имя вымышленное) родила мальчика, который, по ее утверждению, являлся сыном Пола Маккартни. По совету Дэвида Джекобса Пол не признал своего отцовства, и девушку отослали в контору Джекобса в Ливерпуле, к чиновнику Д. X. Грину. В меморандуме, который Грин направил Джекобсу, говорилось, что у девушки нет намерения навредить Полу, и что «ее единственной заботой, кажется, является получение денег на коляску для новорожденного».

Джекобс собирался провести переговоры для урегулирования этого дела, но мать мисс Дойл призналась во всем своему брату Джозефу Макглину (имя изменено). Макглин вознамерился проследить за тем, чтобы его племянница получила нужную компенсацию. Его отослали к Дэвиду Джекобсу в Лондон, Джекобс записал телефонный разговор на магнитофон и переправил пленку Бриану.

«Я вас предупреждаю, что все мало–мальски известные газеты уже знают об этой истории», — грозно говорил Джозеф Макглин. «Вы вымогаете у меня деньги, или как?», — бесстрастно спрашивал Джекобс, а Макглин отвечал, что молчание семьи будет стоить 5 000 фунтов стерлингов.

Джекобса больше всего беспокоит, что если они и заплатят девушке большое вознаграждение, это никоим образом не будет гарантией того, что дядюшка не отправится в газеты или не объявится вновь через год с новым требованием денег. Джекобс считал, что чем меньше они заплатят, тем менее виноватыми будут выглядеть в том случае, если история выплывет на поверхность. Бриан согласился с его доводами. Лучше всего заплатить девушке небольшую сумму и надеяться, что семья будет хранить молчание.

Джекобс разработал три документа. Дядя, Джозеф Макглин, получал 5 фунтов стерлингов, мать Алисы — такую же сумму, а самой Алисе Дойл выплачивалось 3 000 фунтов стерлингов при условии, что она не будет предъявлять Полу никаких претензий. В противном случае Алиса была обязана вернуть 3 000 фунтов стерлингов.

Вскоре стало очевидно, что 5 фунтов стерлингов не заставят дядюшку заткнуться. Во время триумфального возвращения битлов в Ливерпуль на премьеру «Тяжелого дня», в толпе из 500 000 человек были распространены листовки, заявляющие об отцовстве Пола. Джекобс пообещал, что дядюшка предстанет перед судом по обвинению в шантаже, но еще три года после этого дядюшка публиковал в газетах стихи о младенце. Часть одной длинной оды, пародирующей несколько песен «Битлз», звучала так:

Я — мальчик Марк Пол Дойл, нас бросил папа мой.
Как мамочка любила — вовек ей не забыть,
Его ж любви хватило лишь на то, чтоб согрешить.
Он деньги заплатил ей, чтоб только правду скрыть,
Но, папа, Пол Маккартни, знай, ей слез не осушить.

Однако газеты уже были сыты слухами и обвинениями в адрес четырех битлов, и это обвинение не было принято серьезнее прочих. Благодаря сильной зависимости прессы Флит–стрит от «Битлз» дело удалось скрыть от общественности. Синтия Леннон позднее суммировала так: «Как стало очевидно из документов поверенного, в то время Пол был чем–то вроде племенного быка в Ливерпуле. Требования признать отцовство сыпались со всех сторон. На него был спрос во многих аспектах. Были ли эти претензии обоснованы, пусть каждый гадает сам».

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

11 августа 1964 г. я (Питер Браун) приехал в Лондон по приглашению Бриана, чтобы принять участие в пышном торжестве, устраиваемом в честь первого большого турне «Битлз» в Соединенные Штаты. Бриан целыми неделями рассказывал мне о предстоящем празднестве во всех деталях и волновался почти так же, как перед их международными гастролями. Он хотел сделать так, чтобы тщательно подготовленное торжество на всю жизнь запомнилось ребятам, и с этой целью нанял дизайнера по интерьерам Кеннета Партриджа, чтобы тот создал соответствующее оформление. Вместо ресторана или ночного клуба Партридж посоветовал Бриану использовать собственный особняк «Белгравия» и занялся переоборудованием комнат и чердака в роскошное помещение, достойное праздника. На это ушло пять дней. Для начала Партридж покрыл крышу огромным брезентом. В белой брезентовой палатке размером с маленький цирковой балаганчик были сделаны деревянные стены с французскими окнами по периметру, чтобы гости могли видеть город. Под крышей соорудили подвижный пол и покрыли его темно–красным ковром. Поверх него соорудили сцену для музыкантов и танцевальную площадку из дерева. Несколько тысяч белых гвоздик должны были украсить выступы вокруг люстр, в большом количестве находящихся в крыше. Центральная ось палатки была покрыта испанским мхом, а в нем закрепили 700 красных гвоздик в форме пальмового дерева. Наняли маленький оркестр и нашли поставщика, который смог, помимо филе говядины, холодной утки и омаров, предложить широкий ассортимент еврейских блюд, которые бы понравились семье Бриана.

День праздника выдался отменным. К вечеру Партридж в квартире Бриана вместе с рабочими завершал последние детали, и тут появились Бриан с Куини.

Партридж проводил их наверх. Глаза Куини широко раскрылись при виде шатра. «О, нет! — закричала она. — Красное с белым! Красное с белым приносит несчастье!» Партридж сказал, что никогда не слыхал о такой примете, а Бриан пояснил, что Куини очень суеверна и верит во все приметы, включая птиц на занавесках.

«Что можно сделать? — спросил Бриан Партриджа. — Это необходимо изменить! Нам не нужно никаких бед перед самыми гастролями». Партридж ответил, что не представляет, как все изменить. Гости должны были прибыть через несколько часов. «Тогда придется все отменить», — настаивал Бриан.

Партридж выскочил из дома и бегом помчался по улице; задыхаясь, он нагнал грузовик садовника на углу. Помощников садовника отправили в местные лавки для закупки красных чернил, а Партридж с садовником поднялись наверх, повытаскивали все белые гвоздики из бордюра и вынесли их на улицу. В течение последующих нескольких часов они были заняты тем, что макали белые гвоздики в баночку с красными чернилами. Последняя мокрая розовая гвоздика была водворена на место белой прямо перед прибытием первых гостей. Никогда еще Куини так сильно не напоминала сумасшедшую Королеву Червей из «Алисы в стране чудес».

Этот вечер стал самым значительным событием общественной жизни. К восьми часам вечера перед особняком собрались сотни людей, которые, как оказалось, пришли посмотреть на прибывающих гостей. Два швейцара в униформах стояли у дверей дома, проверяя приглашения.

В тот вечер Джона Леннона познакомили с Кеном Партрид–жем. «Это сделали вы?» — спросил Леннон. Ему все так понравилось, что он попросил Партриджа приехать на следующий день в Уэйбридж для того, чтобы обсудить оформление нового дома. Бриан сопровождал Партриджа в «Кенвуд». Они обошли дом вместе с Синтией и Джоном. Синтия сразу почувствовала неприязнь к чужому человеку, который пришел переделывать ее дом, но, как обычно, промолчала. Партридж быстрым взглядом декоратора оценил дом и изложил замысел, который шел вразрез с простыми домашними планами Синтии. Он предложил сломать стены на всех этажах и сделать из 27–комнатного дома более уютный 18–комнатный. Джон сказал, что хочет оснастить дом ультрасовременным оборудованием: музыкальным стерео и кухонным. Партридж предложил сделать кухню на нескольких уровнях с плавающими платформами. За несколько минут вопрос был решен. Джон настоял на том, чтобы Партридж сделал чертежи в течение 36 часов, до того, как он уедет в Америку, и Партридж с помощником простояли за чертежным столом всю ночь. И утром серия рисунков вместе с образцами краски и материалов были представлены Синтии и Джону.

На следующий день Джон уезжал в Америку. Синтия стояла у входной двери с Джулианом на руках и плакала, пока он не сел в лимузин и не скрылся из виду. Затем она вернулась в дом, где художники и рабочие выделили ей крохотную комнатку для прислуги, а все остальное, что было в особняке, вырвали из–под ее контроля. Так продолжалось почти год.

2

Если бы можно было охарактеризовать первые гастроли «Битлз» в Америке, то это был бы долгий вой на высокой ноте, истерические вопли девушек в аэропорту, гул в «Локхид Эле–ктра»; рев сирен сопровождавших их мотоциклов и визг девиц, ожидавших в холлах и на улицах. Надеясь хоть немного посмотреть на Америку, они смогли увидеть лишь черные сиденья лимузинов, стерильные номера отелей, традиционную еду, доставляемую из ресторана, и все это перемежалось с агрессией журналистов, громкими криками диск–жокеев и безликими уборными спортивных стадионов.

Нил Аспинол рассказывал: «Мы так уставали, что мечтали лишь об одном — лечь и уснуть. Никто не поймет, как это в действительности было ужасно. Ни один отель нас не принимал, полиция хотела, чтобы мы убрались из города; мы попадали в отель только к середине ночи, совершенно измученные. И все это время у нас на шее сидели местные покровители, владельцы стадионов, владельцы местных спортивных команд, местные шерифы со своими женами и детьми, постоянно требовавшие чертовы автографы».