Валерий Золотухин - Таганский дневник. Кн. 1

• Название: Таганский дневник. Кн. 1
• Автор: Валерий Золотухин
• Издательство: ОЛМА-ПРЕСС, Авантитул
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-224-03282-2

В «Таганском дневнике» Валерия Золотухина отражено сорок без малого лет жизни Театра на Таганке. Это уникальное и наиболее полное издание будет интересно самому широкому кругу читателей как роман о жизни, смерти, любви, славе, человеческих страстях, дружбе и предательстве, где действующие лица — известнейшие актеры, режиссеры, писатели и поэты — В. Высоцкий, Ю. Любимов, А. Эфрос, Л. Филатов, Н. Губенко, А. Демидова, Ю. Нагибин, Б Полевой, А. Вознесенский, Е. Евтушенко, Б. Ахмадулина и другие…

---

Вчера, значит, исполнилось мне 28 лет. Целый день до спектакля я пролежал на тахте, постепенно выходя из большого похмелья. Слетел с катушек, даже не понимаю, что случилось — выпили в группе и не так много, бывало больше… но, быть может, недельная усталость, недосыпание и взнервленность дали себя знать, я весь ослаб, сник и играть, конечно, «Антимиры» не смог. Хорошо вовремя успел ребят попросить — Веньку, Володьку… работали за меня. Оделся, но на сцену не выходил. Просидел около на ступенечках, завернувшись в кулису. Это ужасно. Нельзя, нельзя так… Может быть, ко всему я отравился табаком. Целую пачку выкурил одну за одной, да еще не закусывал почти никак, без обеда… Что теперь будет мне… Да что бы ни было, не в этом дело. Противен сам себе. И на глаза неохота партнерам попадаться… Вот такие срывы, углубление конфликта в себе и собственное бессилие что-либо изменить приводят к петле, к ссорам в семье, к разладу. Зато «Послушайте» играл великолепно, и в «Вечерке» моя фотография из «Цветов». Все как-то полегчало. Домой после «Антимиров» привез Высоцкий.

Говорят, смешно лежал, закутавшись в кулису, грустно смотрел на сцену и курил. Напротив сидел пожарник и благоговейно смотрел на меня. Оказывается, он ухаживал за мной — давал нашатырь нюхать, тер мне виски.

29 июня 1969

Недавно мы вспоминали с Высоцким наше Выезжелогское житье[68]. Ах, черт возьми, как нам там было хорошо. Поняли только сейчас и сердце сжимается. Тогда мы были всем недовольны. Я часто повторял: «Кой черт послал меня на эту галеру» — а теперь… Почему-то в памяти вся обстановка нашей избы… стол… на нем кажется всегда стояла самогонка, нарезанное сало… лук, чеснок… хлеб. В подполе стояло молоко. Завтрак наш — хлеб — молоко. Конечно, не всегда стояла самогонка… но помнится, что всегда. В кастрюле холодные остатки молоденького поросеночка… Как я сейчас жалею, что мало записывал, ленился.

Перечень дневных событий одним словом. Нет, погубила моя привычка делать из дневниковой, быстрой лаконичной записи — литературный труд. Самое приятное расшифровывать. Из одного слова встает событие, день, жизнь, настроение. Ах, идиот. И вообще, наверное, необходимо с дневником, вот таким развернутым — писать записные книжки. Иметь ее всегда при себе, под рукой, класть в карман того костюма, который на тебе сейчас… сколько раз переодеваешься, столько раз перекладываешь книжку со стилом. Дневник и записная книжка — не одно и то же, я зря думал, что дневник компенсирует записки-каждоминутки.

Буду как Толстой. Все, решил.

1 июля 1969

Только что Кисель сообщил — сняли Твардовского. Неужели?! Да неужто посмеют?! Вона куда дело-то идет. Господи! Да что же это такое. Долго целились и решились. А мы, интеллигенты, кричали — Духу не хватит у них… За ним такие люди… Интеллигенция… лучшие писатели… передовая прогрессивная заграница. Твардовский — великий поэт, гражданин, авторитет. Нет, не захотят они ссориться с народом… Не будут давать печатать желаемое, будут мешать работать, зажимать, потрошить каждый номер… но снять… не посмеют и вот — финита ля комедия…

А у меня «Дребезги» лежат в «Новом мире». И там про «усатого» борзо написано. Отыщут рукопись и заявятся с обыском. Проверить архив мой и образ мыслей из него составить.

20 июля 1969

Артиста делает театр. Гражданское его лицо делается в кровной связи с линией, направлением театра. Большинство артистов Таганки люди своего времени, не равнодушные к политике, к жизни своего народа — граждане. Также и «Современник» и группа Эфроса… Любимов воспитал артистов-политиков, заразил их собственной энергией бойца.

— Кого вы считаете вашим первым учителем в пути на проф. сцену?

— Фомина Вл. Степ., баяниста, заведующего физической лабораторией, вдохновителя и руководителя школьной самодеятельности в нашем селе. Удивительно одаренная личность, самородок, подвижник. Такие люди для села — клад. Сколько мы с ним сделали конц. программ, номеров, в каких только точках мы ни выступали с ним: и в клубах, и на пасеках, и на полевых станах, и просто в поле на машине, пока комбайнеры обедали… С 11 лет, т. е. с 4-го класса до окончания школы мы ездили с концертами по нашему району. Он первый внушил, убедил, открыл для меня: «Для того чтобы что-то получилось на сцене, надо вкалывать, вкалывать, вкалывать… задолго до выхода на нее». Он был мой первый наставник, первый мой мастер, первый режиссер…

24 июля 1969

Вчера был в «Новом мире». Встретили как блестящего Кузькина. Зам. главного редактора Конторович Алексей Иванович, человек, который крутит все колесо, — пригласил к себе. Сказал: «Зря вы скрываетесь под „Шелеповым“, я узнал вас — вы Золотухин. Надо было сразу принести ко мне… Прохождение у нас очень сложное… отбор строгий. Зная, что это написали вы — мы по-другому бы отнеслись и т. д. „Дребезги“ у кого-то на руках. Первые отзывы средние — для вас и для нас». Набрался наглости, оставил у Конторовича все свои рассказы.

Поехал на «Мосфильм». Вчера впервые в жизни сел к телефону и стал звонить работодателям — согласен на любую работу.

На «Мосфильме» встретил Рязанов:

— Тов. Золотухин… Поздравляю вас… видел Кузькина… замечательная работа и режиссерская и актерская… Просто очень здорово, от всей души… Это у меня самое сильное впечатление за последние многие годы.

26 июля 1969

24 июля был у Высоцкого с Мариной. Володя два дня лежал в Склифосовского. Горлом кровь хлынула. Марина позвонила Бадаляну[69]. Скорая приехала через час и везти не хотела — боялись, умрет в дороге. Володя лежал без сознания на иглах, уколах. Думали — прободение желудка, тогда конец. Но, слава Богу, обошлось. Говорят, лопнул какой-то сосуд. Будто литр крови потерял и долили ему чужой. Когда я был у него, он чувствовал себя «прекрасно», по его словам, но говорил шепотом, чтоб не услыхала Марина — дрисня вдруг черная пошла…

А по Москве снова слухи, слухи… Подвезли меня до Склифосовского. Пошел сдавать кровь на анализ: Володя худой, бледный… в белых штанах с широким поясом, в белой, под горло водолазке и неимоверной замшевой куртке: «Марина на мне…», «Моя кожа на нем».

28 июля 1969

Я давно не ездил на машине, в кузове на золотом зерне. Сколько бы дал я теперь, чтобы забраться в кузов, закопаться в это теплое золото пшеницы и тайком вернуться в детство, прокатиться по родимой стороне, подышать воздухом прошедшего, минувшего, взглянуть хоть одним глазком на то, что когда-то было рядом, пронеслось мимо и ушло, кануло навсегда. На золотом зерне по золотому следу, в золотое детство. Еще разок взглянуть на этот сон. Я не успел его рассмотреть. Верните мне мгновение этого сна — я что-то не рассмотрел главного, золотого, или забыл… может быть. Я хочу вспомнить.

Одолжите мне на мгновение машину с золотым зерном, я скатаю на ней в мое детство.

30 июля 1969

Сидели на лавочке перед павильоном Стржельчик, я, Костя и, как потом узнал, Соломин.

— Что с Высоцким? Правда, говорят, он принял французское подданство? Как смотрит коллектив на этот альянс? По-моему, он (Высоцкий) ей не нужен.

«А кто ей тогда нужен, и что ей от него?.. Любят они друг друга, и дай им Бог удачи в этом… И кому какое дело, куда брызги полетят».

А с Володечкой-то, говорят, опять плохо, подозревают рак крови. Не дай Господи! По Москве слухов, сплетен…

23 августа 1969

Приходят рецензии на «Хозяина». Моего друга везде ругают, правда, вина автора за поражение артиста, но теперь это никому не объяснишь и не докажешь. Автора надо было винить раньше, бить его просто, а теперь что? Вини не вини — актерская неудача, а кто в том виноват — кому какое дело. Обидно. Кажется, вообще Назаров оказал медвежью услугу, предложив Володьке Рябого. А тому не надо было соглашаться. Хотя я, кажется, не прав. Кто мог знать, как пойдет дело. Володя во многом виноват сам, надо было умнее работать.

31 августа 1969

Еще неизвестно, как повернутся дела у Полоки. Алексей Леонтьевич сказал, будто я в списке кандидатур на главную роль, куда Полока усиленно тянет Высоцкого. Но этого не может быть, поскольку Полока никогда нас не столкнет с Володькой лбами, зачем это нужно?

25 сентября 1969

Сегодня будет досъемка к пробе с Глузским. Колька[70]: «Я любил тебя вчера, как никогда. Ты кладешь Высоцкого, как хочешь. Даже жалко его становится…» Но Полока хочет утвердить Володю… Моральные обязательства. Да, жалко, что я не сыграю Бирюкова[71]. Я вижу, как меня все хотят: группа, оператор, ассистенты, сценаристы и т. д. Я не могу откровенно поговорить с Полокой. Но у меня точное знание, — Володе не надо играть Бирюкова, лезть в такие герои. Это народный тип, народный характер. У Володи нет качеств такого типа. Ему надо Байеров играть. У него нет обаяния такого качества, он вообще-то не очень обаятелен на экране. По-моему, играть Бирюкова — окончательно скомпрометировать себя для Володи. Глаза нет. Глаза не те для такой роли. Текст написан так заштатно, кондово, по всем штампам а-ля рюсс. Это надо каким тонким артистом быть, чтобы он прозвучал в устах героя и не резал, не стрелял в ухо. Грубятина получится, хохма и пошлость полезет. Вот что может получиться. И тогда все обвинения и опасения, которые сейчас несколько настороженно высказывают напуганные эксцентричностью, хохмачеством сценария деятели, могут вылезть с чудовищной силой. Бирюков должен стать современным Чапаевым, народ должен его полюбить, мальчишки должны заиграть в него. Иначе на кой хрен огород городить? Актера ванинского плана надо искать на эту роль, то есть брать Золотухина, и точка. Но, честно говоря, у меня и груз спал с головы, когда я понял, что мне не светит, что это была шутка Полоки…