Поль Феваль - Лондонские тайны

• Название: Лондонские тайны
• Автор: Поль Феваль
• Издательство: Оранта
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1991
• ISBN: 5-87468-002-0

Романом Поля Анри Феваля (1817–1887) «Лондонские тайны» к русскому читателю возвращается неизвестное произведение нашей переводной литературы.

Определить жанр этого романа вряд ли возможно, поскольку он вмещает в себя отчасти и детектив (хотя и без привычного расследования), и приключения (хотя и без погони), и любовно-романтическую интригу, связывающую воедино все хитросплетения сюжета.

Жизнь красавиц лондонской аристократии причудливо переплетается здесь с кознями и преступлениями классических злодеев, стремящихся влиять через своего злого гения на жизнь Лондона.

На суше и на море, в Англии и в Австралии, в старых замках и под землей, в Шотландии и даже на острове Св. Елены действуют многочисленные герои романа, представляющие разные слои английского общества первой половины XIX века.

Если Вы один из тех людей, которые рады скоротать вечер-другой в таверне «Короны» с почтеннейшим капитаном Педди О'Креном и красавицей Сюзанной, неизвестно каким образом оказавшейся рядом с грязными и грубыми посетителями; или проследить загадочную судьбу богатейшего и влиятельнейшего из людей высшего света маркиза Рио-Санто; или проникнуть вместе с благородным Франком Персевалем в тайну подземелья Крьюсского замка, где его сестра Гарриет… и прочее, и прочее, — тогда смело раскрывайте книгу и начинайте читать.

---

Слуга подал свечи в гостиную, где сидели Бриан и Сюзанна.

Моя история подходит к концу, продолжала Сюзанна. Ровоам нанял небольшую квартирку, близ Ньюгейтской тюрьмы, куда посажен был мой отец. Ровоам захватил с собой весьма значительные деньги, большую часть которых употреблял на то, чтобы смягчить участь Измаила. Бедный немой горько раскаивался, казалось, он жалел о времени своего рабства и готов был своей жизнью спасти мучителя, который обращался с ним, как зверь, в продолжение стольких лет.

Я не могу сказать, сколько дней мы прожили в нашей маленькой квартирке. Однажды к нам явились полицейские и повели нас в Ольд-Бейлей. В судебной зале нас заставили поцеловать книгу, которой я ни разу не видала в доме моего отца — Библию, милорд. Нас стали допрашивать. На все вопросы, которые задавали Ровоаму, он делал отрицательные знаки. Я же подтверждала все обвинения, не понимая знаков, которые делал мне бедный немой. Когда кончился допрос, я инстинктивно посмотрела на скамью обвиняемых, где теперь сидел мой отец. Он с улыбкой кивнул мне головой. Лицо его выражало совершенное спокойствие.

Когда стали читать обвинительный акт, то я узнала, что, кроме подделки векселей, отец мой занимался грабежом и разбоем. Не правда ли, милорд, это ужасно! Обвинитель закончил свою речь обращением к судьям, энергично настаивая, чтобы был произнесен смертный приговор.

После обвинителя поднялся со своего места защитник Измаила. Это был молодой человек, свеженький, румяный.

— Молодой человек, — обратился к нему Измаил с некоторой дерзостью, — я вполне уверен, что вы скажете прекрасную речь, но, право, не имею нужды в вашей защите и не понимаю, зачем попусту терять нам драгоценное время.

— Смирно! — вскричал ольдерман, ударив молотком по столу.

Адвокат не ответил ничего Измаилу, но, обратившись к судьям, начал свою речь, в полной уверенности, что он фактически докажет невиновность обвиняемого. Эти слова обрадовали меня, у меня явилась надежда. Но она скоро меня оставила. Молодой адвокат говорил почти два часа сряду, но совсем не о деле моего отца. Он описал несчастия народа Израильского в Египте, жестокость фараонов. Потом, говоря о подделках, он силился доказать, что гравировка на дереве изобретена в 15 столетии и что книгопечатание некогда заменялось письмом. По окончании его речи в публике пронесся одобрительный шепот. Все находили, что речь молодого адвоката была прекрасна, родные его плакали от радости.

Наступило молчание. Судьи совещались между собой шепотом и, наконец, один из них поднялся и произнес смертный приговор. В то же время родные и знакомые молодого адвоката обнимали и целовали его, поздравляя с блистательным началом. Не правда ли, милорд, это смешно и вместе с тем грустно? Отец мой выслушал приговор с изумительным спокойствием. Из груди Ровоама вырвался глухой вопль. Спустя два дня неизвестный человек принес мне записку следующего содержания:

«Мне хотелось сделать тебя счастливой, Сюзанна. Если бы не помешал глупый Ровоам, лондонская знать воздвигла бы Сирене трон со ступенями из чистого золота. Теперь все рушилось. Впрочем, кому известно, что нас ожидает в будущем? Скажи Ровоаму, чтобы он попросил ко мне сегодня же доктора Муре, и чтобы последний захватил с собой кинжал. Приходи, Сюзанна, в четверг, рано утром, в Ольд-Бейлей, приходи непременно! Это моя воля, последняя моя воля. Ты будешь свидетельницей чудного зрелища; чтобы и Ровоам пришел вместе с тобой, скажи ему, чтобы он наблюдал за малейшими моими движениями. Он будет мне нужен. До свиданья, Сюзи, ты хороша собою, следовательно, когда захочешь, будешь богата. Советую тебе захотеть поскорее».

Когда я прочла письмо Ровоаму, лицо его приняло радостное выражение, у него явилась надежда спасти Измаила.

Глава пятьдесят четвертая КАЗНЬ Продолжение рассказа Сюзанны

Накануне того дня, который отец мой обозначил в своем письме, Ровоам разбудил меня в полночь. Я быстро оделась. Мы вышли из дома. На широкой, мрачной Ольд-Бейлейской улице не было видно ни души. Только сверху слышался тихий говор, Я подняла голову, но сначала не могла ничего различить. Когда же глаза мои привыкли к темноте, я увидела у окон множество дам и мужчин; на крышах находились слуги и служанки, из слуховых окон выглядывали головы детей.

Все эти люди чего-то ждали. Места были откуплены за дорогую цену. У всех лица были веселые. Простой народ затягивал обыкновенные песенки; леди и джентльмены разговаривали и шутили.

Около часу на площадку, близ которой я остановилась с Ровоамом, пришла толпа рабочих. Началась суматоха: бросали доски, вколачивали гвозди. При каждом ударе молотка бедный немой вздрагивал всем телом. Я все еще не могла ничего понять, хотя свинцовая тяжесть давила мою грудь. Я не могла дать себе отчета в том, что происходило вокруг меня, между тем на площадку все более и более валило народу, я слышала, как окружающие завидовали нашему месту!

Стало светать и я скоро увидела перед собой черную массу эшафота, на котором была построена виселица, плотников уже не было. Направо и налево колыхалась толпа, нетерпеливо жаловавшаяся на холод и медленность, с которой шло время.

Утро было серое, туманное. На часах пробило половина восьмого. Воцарилась мертвая тишина, прерываемая только погребальным колокольным звоном. В то же время два человека, одетые в черное, поставили на эшафоте какой-то длинный ящик. Прошло еще несколько минут и ворота тюрьмы растворились. Толпа удвоила внимание.

Из ворот показался священник с Библией в руках. За ним шел Измаил. Лицо его было покрыто бледностью, но оно не выражало ни беспокойства, ни страха. Твердым шагом он поднялся на лестницу и остановился на помосте. Руки его были связаны крепкой веревкой, конец которой был обвит вокруг голой его шеи.

— Вот он, вот он! Экой разбойник! Говорят, он ел людей живьем, — раздались голоса в толпе.

В то же самое время над моей головой, у окна бельэтажа, какая-то дама, одетая в, богатую шубу, навела на Измаила лорнет и произнесла довольно громким голосом: «…Какие у него славные плечи».

Заметив черный ящик, свой гроб, отец мой с презрением оттолкнул его ногой и гордым взглядом окинул толпу.

— Экой закоренелый злодей! — послышался голос.

— Какие у него чудесные формы! — произнесла дама.

Священник без всякого внимания стал читать что-то из Библии. Измаил не слушал его. Вдруг — я не заметила откуда — очутились сзади осужденного палачи. На соседней колокольне все еще продолжал раздаваться погребальный звон. Глаза толпы были с жадным любопытством прикованы к эшафоту. Я заметила, что взгляд моего отца устремился на окно одного дома, и он сделал едва заметное движение головой. Потом глаза его стали искать кого-то в толпе; они остановились на нас и на лице его выразилась дикая радость, когда он заметил Ровоама, который, рыдая, простирал к нему руки. Увидев меня, отец ласково кивнул мне.

Палач принес лестницу и приставил ее к виселице; поднявшись по ней, он привязал конец веревки, обвитой вокруг шеи Измаила. Осталось только выдернуть гвоздь, поддерживавший люк, на котором стоял приговоренный.

Прекратились все разговоры, воцарилась глубокая тишина, слышно было только тяжелое дыхание тысячи любопытных зрителей. В это самое время лучи солнца, пробившись сквозь туман залили красноватым светом верхушки домов, к которым было обращено лицо моего отца, он вздрогнул. Лицо его выразило на минуту грусть, он обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на солнце, но оно скрывалось еще за высокими стенами Ньюгейтской тюрьмы. Измаил склонил голову.

— Не унывай! — раздался чей-то громкий, протяжный голос.

Взгляды всех обратились в ту сторону, откуда послышался голос; отец мой гордо поднял голову и дал знак Ровоаму. Не медля ни минуты немой бросился к эшафоту, свалил с ног полицейских и очутился подле моего отца. Веревки, вероятно, раньше подрезанные, упали с рук его. Изумленная толпа, забыв всю свою ненависть к тому, которого она за несколько минут клеймила названием закоренелого злодея, рукоплескала и прежний голос повторил: «Не унывай!»

Движение Ровоама было столь стремительно, что никто не успел остановить его. Палач в ужасе не мог тронуться с места, и потом со страхом сбежал с эшафота. Мне кажется, милорд, что мой отец мог бы спастись, потому что непостоянная толпа теперь обратила всю свою ненависть на полицию.

Но о бегстве он не думал. Он не для этой цели призвал Ровоама. В ту самую минуту, когда веревки спали с его рук, Измаил выхватил из-за пазухи коротенький кинжал, который, вероятно, принес ему доктор Муре, и вонзил его в грудь немого. Ровоам пал мертвый между отцом и палачом!

Измаил повернулся в ту сторону, откуда дважды слышался ободряющий возглас, и подняв над головой окровавленный кинжал, воскликнул торжествующим голосом: