Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра

• Название: Чужак с острова Барра
• Автор: Фред Бодсворт
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1974

Канадский писатель и ученый Фред Бодсворт пишет в предисловии к русскому изданию своего романа: "В этом романе рассказывается о некоторых коренных жителях этого края и о больших диких гусях, с которыми тесно связаны судьбы людей. В частности, это история умной и тонкой девушки-индианки, которая родилась в лоне одной культуры, воспитывалась в иной, а затем, чуждая и той и другой, была отвергнута ими. Кроме того, это история молодого и очень честолюбивого биолога, занимающегося изучением гусей; еще это история гуся, заброшенного бурей за Атлантический океан, - это удивительный и героический пример помог сломить ложные расовые перегородки, разделявшие юношу и девушку".

---

В начале той, шестой весны, примерно через неделю после очередного просвечивания, Кэнайну вызвали в кабинет врача.

— Мы хотим сообщить тебе добрую весть, — улыбаясь, сказал он. — Последний очажок в твоем больном легком зарубцевался, и теперь ты можешь спокойно отправляться домой. Мы связались с твоими родителями. Они провели всю зиму в лесах, ставили ловушки, но теперь, как нам сообщили, уже возвратились на лето в Кэйп-Кри. Реки еще не вскрывались, и туда ходят самолеты с лыжными шасси.

Кэнайна потупилась. Она не сможет узнать своих родителей, она  не сможет разговаривать с ними на их языке.

Она думала о  санаторной библиотеке,  о школьных занятиях,  о мягкой, всегда чистой постели.  Воспоминания о  Кэйп-Кри  давным-давно стерлись, расплылись, она предчувствовала, что ничего прежнего там не узнает.

-  Через три-четыре дня прибудет сестра и  отвезет тебя на  поезде на север, — сказал врач. — Ты рада, что скоро будешь дома?

Кэнайна молча уставилась в пол.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Непрестанный рев  моторов засел у  нее в  ушах.  В  самолете было еще пятеро:  два индейца, экипаж из двух человек и констебль конной полиции. Где-то  далеко позади остался Мусони,  где  медсестра посадила Кэнайну в самолет,  предоставив ей одной совершить остаток пути, а где-то впереди, уже  совсем близко,  находился Кэип-Кри.  Кэнайна глядела на  причудливо извивавшееся под крылом побережье залива Джемса. Стоял апрель, и на юге, там,  где находился санаторий,  уже наступила весна,  но  здесь все было завалено снегом и томилось в когтях зимы.

Внезапно шум моторов ослабел, самолет накренился, и Кэнайну прижало к стенке кабины.  Под ними, змеясь и петляя по лесам и болотам, проплывала широкая,  покрытая льдом  и  снегом  река,  впадавшая в  скованную льдом бухту.  Южный берег устья округлым мысом вдавался в  залив.  На  поляне, примерно в пяти милях вверх по течению,  Кэнайна различила горстку домов и вигвамов.

Насколько хватал  глаз  простиравшееся за  поселком пространство было усеяно бесчисленными замерзшими прудами и  озерами,  белые пятна которых резко выделялись на  темном фоне елового леса.  Многие из  них разделяли только узкие перешейки.

Самолет приближался к  беспорядочной кучке домов на речном берегу.  В одном  конце  стояло  три  ослепительно белых  сборных дома  с  красными крышами,  просвечивавшими сквозь снег.  Кэнайна знала,  что  это лавки и склад  Компании  Гудзонова  залива  и  дом  начальника почты.  В  другом строении с  красной  крышей  и  маленькой прямоугольной башенкой Кэнайна признала церковь,  в белом коттедже рядом с церковью жил миссионер.  Там стояло еще несколько домов,  серых,  невзрачных,  но почти все остальные жилища были  забуревшие от  ветхости и  прокопченные вигвамы,  их  крыши вспарывали черные железные печные трубы.

Кэнайна не нуждалась в  объяснениях.  Она и так знала,  что река там, внизу,  — это Киставани, что бескрайние просторы этого озерного края, по которым  кружила  Киставани,  с  незапамятных времен  служат  охотничьим угодьем для  ее  племени,  а  сам  поселок и  есть Кэйп-Кри.  И  теперь, возвращаясь домой,  она пребывала в  таком же страхе,  как в тот далекий день, теперь уже позабытый, шесть лет тому назад, когда уезжала отсюда.

Самолет медленно пролетал над индейским поселком.  Рядом с  вигвамами Кэнайна   разглядела  беспорядочно  разбросанные  поленья,   почерневшие котелки и ведра, собак на цепи и нарты. Один из вигвамов был ее домом.

Все  сбегались посмотреть,  как будет садиться самолет,  пробирались, словно  муравьи,   по  протоптанным  в  снегу  тропинкам.  Машина  села, поскрипывая лыжами по речному льду,  и  заскользила к  берегу.  На узкой прибрежной  отмели  и   невысоком  песчаном  берегу  толпились  индейцы, возбужденно  размахивая  руками.   Летчик  выключил  моторы,   и  машина остановилась прямо перед толпой.

Кто-то  открыл дверь,  пассажиры стали выходить.  На Кэнайну никто не обращал внимания.  Когда все сошли, Кэнайна, прижимая к груди Однорукого Малыша,  робко выглянула за дверь. Стоявший у лесенки "кавалерист" помог ей спуститься.  Она застыла на льду, немая и дрожащая, ничего не видя от слез. "Кавалерист" спросил у нее что-то на ломаном кри.

— Я говорю только по-английски, — сказала Кэнайна.

— Останешься здесь или полетишь дальше? — спросил он по-английски.

— Это ведь Кэйп-Кри, правда?

Констебль утвердительно кивнул.

— Тогда останусь здесь, — сказала она.

От  толпы  индейцев отделилась крупная женщина в  черном платке и  по сугробам побежала к  Кэнайне.  Она  была  в  резиновых сапогах и  курила трубку.  Потом вынула трубку изо рта и разразилась потоком слов. Кэнайна расслышала свое имя,  но больше не разобрала ни слова и в замешательстве стояла безмолвно и  неподвижно.  Женщина,  внезапно остановившись в двух шагах от нее,  внимательно поглядела на Кэнайну и  вновь сунула трубку в рот.

— Тебя зовут Кэнайна Биверскин, да? — осведомился констебль.

— Да.

— Эта женщина уверяет, что она твоя мать.

Он  заговорил с  женщиной на ломаном кри.  Та не сразу поняла,  потом вновь  перевела взгляд  на  Кэнайну,  и  на  ее  буром  морщинистом лице просияла улыбка — узнала.  Трубка выпала у нее изо рта прямо в снег, она бросилась на  колени,  крепко  прижала Кэнайну к  себе  и  опять  что-то быстро-быстро залопотала.

Мать подобрала упавшую в  снег трубку,  подхватила Кэнайну на  руки и понесла наверх по  береговому откосу.  Там  она опустила Кэнайну наземь, взяла за руку и повела к вигвамам.  Рядом с ними молча шагал низкорослый дюжий мужчина,  плосконосый,  с  широко раздувающимися ноздрями.  "Уж не отец  ли  это?"  -  спрашивала себя  Кэнайна.  За  ними увязалась стайка шумливых ребятишек.  Кэнайна была  очень  смущена,  оказавшись в  центре всеобщего внимания.

Вигвамы стояли безо всякого порядка,  вразброс, между ними петляли по снегу узкие тропки.  Собственно,  это были не настоящие вигвамы, а грубо сколоченные сооружения из  досок,  бревен,  листов железа,  расплющенных канистр,   мешковины  и   кое-где  лосиных  шкур.   Простейшие  из   них представляли собой  крытые одной  только парусиной шесты  и  имели форму конуса,   как   у   североамериканских  индейцев,   или   же   округлую, куполообразную форму  эскимосских иглу.  Но  по  большей части это  были прямоугольные или  квадратные хибары размером с  гаражи,  какие  Кэнайна видела  в  городе,  только гораздо ниже;  над  дощатыми или  выложенными жестью стенами возвышалась островерхая крыша,  крытая натянутой на шесты мешковиной. Из каждой крыши торчала ржавая труба. Кэнайна с любопытством разглядывала жилища,  они совершенно выветрились у  нее из памяти,  и ей казалось, будто видит она их впервые.

Мать подвела ее к одному из таких сооружений, похожему на хаотическое нагромождение бревен,  досок,  мешковины и жести.  Кэнайна заметила, что дверь заменяет тоже кусок мешковины. Они вошли в дом, а за ними следом — широконосый мужчина. Теперь Кэнайна не сомневалась: это ее отец. Пол был дощатый;   в  заднем  углу  стояла  железная  кровать,  которую  Кэнайна мгновенно узнала,  на  ней  валялись кучей  вперемежку стеганые одеяла и покрывала из  кроличьих шкур,  из-под которых вместо пружинной сетки или матраса  торчали  голые  доски.  В  остальном  убогая  обстановка лачуги казалась  ей  совершенно незнакомой.  У  двери  стояла  огромная круглая ржавая канистра,  от  которой тянулась вверх,  проходя через  матерчатую крышу,  железная труба — печка. Канистра лежала боком на плоских камнях, грубо  вырезанный из  днища  и  прикрепленный на  петлях квадрат заменял дверцу.  Для  того чтобы готовить,  верхнюю часть печки,  бывшую некогда круглым  боком  канистры,  расплющили и  проделали  в  ней  две  круглых неровных  дыры,  которые  закрывались небольшими жестяными крышками.  На плите стояли два черных от  дыма горшка и  сковородка,  на  полу рядом с печкой лежала груда дров.

Кэнайна с любопытством обвела взглядом комнату,  единственную в доме. В ней стоял старый ярко-голубой посудный шкаф, над которым висели полки, заставленные  жестяными  банками,  бутылками,  металлическими  кружками, коробками спичек,  пачками ружейных патронов, свечами; среди них торчала керосиновая лампа.  Два  грубо сколоченных,  самодельных стула и  старый деревянный сундук,  набитый рыболовными сетями и стальными капканами. На одной  из  жердей висели две  пары  лыж,  у  задней стенки кровати стоял тяжелый дробовик.  Вот  почти что  и  все.  Кэнайна не  увидела здесь ни стола, ни кровати, на которой она будет спать.

Кэнайна села на стул, ее мать и тот человек — на кровать. Последовало долгое, мучительное молчание. Кэнайна украдкой наблюдала за ними, бросая короткие,  быстрые взгляды.  У матери было доброе,  милое,  хотя и очень изможденное лицо.  Вокруг глаз и  уголков рта  веером разбегались тонкие морщинки,  и оттого казалось, что на нем постоянно играет улыбка; сквозь огрубевшие покровы все  еще  пробивалась красота,  возродившаяся ныне  в Кэнайне.