Валерия Пустовая - Матрица бунта

• Название: Матрица бунта
• Автор: Валерия Пустовая
• Жанр: Публицистика

Сборник статей, посвящённых литературному процессу, новым книгам и молодым, многообещающим авторам. В галерее литературных портретов Валерии Пустовой — Виктор Пелевин, Андрей Аствацатуров, Слава Сэ, Сергей Шаргунов, Марта Кетро, Елена Крюкова, Дмитрий Данилов, Роман Сенчин, Владимир Мартынов, Олег Павлов, Дмитрий Быков, Александр Иличевский, Захар Прилепин, Павел Крусанов, Дмитрий Орехов, Илья Кочергин, Дмитрий Глуховский, Людмила Петрушевская, Виктор Ерофеев, Ольга Славникова и другие писатели.

---

Ерофеев прав, когда говорит об оппозиционном имидже как ложной (но укрепившейся в традиции) гарантии интеллигентского достоинства (“Серый прикинулся интеллигентом и долгое время ныл по каждому поводу. <…> Интеллигенцию отменила свобода. Они боролись за освобождение. Допустим. Они победили. Справились. Оказались катастрофически беспомощными. <…> Серому нечего было сказать при свободе. Цензура была спасением для прикрытия бесплодия, оформила множество липовых карьер» — Э). Ерофеев говорит полуправду, когда выявляет в рыцарях духа — ржавость лат и нечесаность патл: «Или интеллигенция: о Джойсе-Борхесе рассуждают, а сами одеты, причесаны — совки совками» («Мужчины»), — и неспособность вкушать плоды земного Эдема: «У меня с интеллигенцией вкусовая несостыковка. Интеллигенция любит арбузы, а я — винегрет. Она — за разум, а я — за океанский бриз. Интеллигенция любит повести, а я — рекламные щиты» (Э). Но он опускается до нарочитого обеднения истины, до прямого оскорбления (не помянуть ли нам Булгарина?..), когда сживает противников с лица земли такими словами: «Наравне с геморроем, любимым заболеванием интеллигенции до сих пор остается боль за народ» («Мужчины»); «Апостолы не чистят ни зубов, ни ботинок <…> Косые, кривобокие, горбатые, перекуренные, похмельные, нестильные <…> импотентные, боящиеся минета, не умеющие спросить, где здесь туалет, где — притон с б….ми. Оценщики, судьи, запретители, паникеры <…> с тухлой энергией, не умеющие любить тело» («Мужчины»).

Такой же разнос грозил бы и религии, если бы она не понадобилась Ерофееву как эффектная тема, которой легко можно поразить воображение массового читателя. Ерофеев спекулирует на рубежно-вековых ожиданиях человечества, на новых религиозных настроениях, заявляя практически в каждой книге о необходимости обновить христианство, о пришествии нового Бога, о движении человечества к новой, одной на всех, вере. «Главным событием XXI века будет рождение нового, планетарного Бога. <…> локальные религии уйдут» (Э); «Рождение нового единого бога так же неминуемо, как сведение компьютерных программ воедино <…>. Просто это на очереди. Смешно видеть дешевую конкуренцию разных религий» (5РЕК); «Возникновение одного божества. Первая по времени метафизическая революция двадцать первого века» (5РЕК).

В этих высказываниях, помимо спекуляции на фантомах массового сознания, есть опять-таки проявление культурологической безграмотности. «Дешевая конкуренция разных религий» на самом деле является отражением того факта, что Единый Бог преломляется на земле в душах людей и народов, порождая тысячи божественных Образов. Все люди и так верят в Одного Бога, потому что всякая религия исходит из представления о Божественности как творящем изначальном Свете, организующем гармоничное мироустройство. Но в то же время буквально-единая религия невозможна, так как даже двое людей верят по-разному, — что уж говорить о веками складывавшихся культурах разных стран.

Ерофеев, высокопарно и легко рассуждающий о религии, на деле не понимает ее сущности, а подчас не брезгует и богохульством.

Еще можно увидеть попытку самостоятельно осмыслить розановские идеи в следующем рассуждении апологета тела о религии: «Я наконец понял, в чем ошибка Папаши [по сюжету «Страшного суда», главный герой Сисин — сын Иисуса Христа]… — он звал всех скорее наверх, потому что ничего тут не понял, не полюбил» (СС); «по-моему, … то, что ты [Иисус] предложил, касалось только смерти» (СС). Это — пропаганда на уровне профанации. Розанов воспевает неуловимую мистику жизни — Ерофеев радеет о ее доступных повседневных радостях. Он не понимает, как можно совмещать жизнь и религию, смысл которой, на «телесный» взгляд, состоит в том, чтобы утешить человека, когда не станет у него ни зубов, ни потенции — ничего того, что обеспечивает крепкое вкушение земных блаженств.

Прочие высказывания Ерофеева о религии откровенно банальны и не достойны даже войти в библиотечку атеиста. «Сущность христианской сделки была гениальна: предопределение смерти в обмен на выполнение моральных норм. Просто и понятно» (Э); «Сисин знал, что Отец, давая, отбирал свободу воли, а это посерьезнее двадцати долларов — давая, он приобретал право суда, а это совсем серьезно» (СС), — суждения на уровне счета на пальцах. В призыве обновить православие слышится что-то бердяевское, в мысли об исчерпаннности бесполой религии, что-то розановское. И все как-то уныло-посюсторонне, как будто религия — это не метафизический полет к истине, а техинструкция для космонавта. «Многопартийная система богов» (5РЕК), «обладал ли Иисус Христос полным набором Божественности или был обделен как наследник» (СС), «Вселенские соборы, утвердившие Папин имидж» (СС), — не слишком ли это элементарно для провозвестника новой религии ХХI века?

Наконец, о поклепе и напраслине. Осмелюсь ли процитировать что-нибудь «горяченькое»? Ну, замечания о том, что «среди верующих народец мелкий, низкорослый» (РКрас), что в церкви агрессивный, понимаешь ли, персонал («Уборщицы, заправив за пояс подолы [то есть задрав юбки в храме — воображение немеет!], с угрожающими рожами приближались» — РКрас), что «Ветхий вообще похож на бульварную литературу» (СС), а новый Бог будет «попсово-придурочным, как все прошлые Боги» (Э), — это лепечут уста самой невинности. Но вот когда я стала перепечатывать описание Иисуса Христа из романа «Страшный суд», то есть такое предельно подробное и неканоничное описание… как бы это сказать, короче, у меня завис компьютер. Я посчитала это знаком свыше и вбивать перестала. Так что если вам захочется рассмотреть во всех подробностях даже не раны, а органы вышеозначенного Персонажа, а может быть, и узнать нечто новое о Его сексуальной ориентации — милости просим на 340-е страницы романа уже упомянутого издания, а мне позвольте отвернуться.

Два альтер эго Ерофеева. Романы мужской и женский

Сказать о позиции писателя — все равно что охарактеризовать человека по его профессии. Истинное своеобразие творчества, как и внутренняя суть личности, — почти неуловимы. Предназначение писателя узнается разве что по энергетической мощи создаваемого им мира. Ведь способность «вкладывать душу» в произведение зависит не от желания автора, а от его творческой одаренности.

Оживит ли Ерофеев прах собственных слов и концепций?

В большинстве произведений Ерофеева главный герой отсутствует. Есть либо карикатурные персонажи, на идеях, потенции и жизни которых автор вовсю экспериментирует, либо неприкосновенное публицистическое «я», изрекающее авторские мысли. Поэтому попытка создать целостного сюжетообразующего героя, предпринятая Ерофеевым в романах «Русская красавица» и «Страшный суд», уже сама по себе обращает на себя внимание, выделяя эти произведения как наиболее значимые для писателя. Но присмотревшись к претенциозно-роковой фигуре Сисина (СС) и породистой фигурке Ирины Таракановой (РКрас), замечаешь, что их образы, взгляды на жизнь и судьбы подозрительно схожи. Более того, постепенно начинаешь понимать, что герои похожи не только между собой, но и на самого автора, мироощущением, принципами, суждениями. Русская Красавица, страдающая за любовь и отечество, и Сисин, сын, хм, Сына Божьего, выступают как alter ego Ерофеева, в мужском и женском воплощении, и потому так же являются апологетами тела, борются за право человека на личное половое счастье, презирают интеллигенцию, страдают за Россию, а на деле — за себя в России, и тому подобное.

Оба героя наделены сходной миссией — решить судьбу мира и, в частности, нашей страны.

Сисина высшие силы проводят через пару-тройку кругов земного рая (женщины, слава, потребление), чтобы потом его, пресыщенного, вынудить согласиться на второй всемирный потоп или любую другую катастрофу, которая покончит с неудавшимися образцами «юманите» (СС). Как ни странно, кроме этого «да», от Сисина ничего не требуется и потому на протяжении всего романа он вынужден делать вид, что страшно занят бабами, опровержениями на критику (Сисин — автор нашумевшей книги «Век П…» и теории о роли этой самой П… в мировой культуре) и рассуждениями о том, достойна ли Россия спастись при «общем сбросе» и нужен ли этот «сброс» вообще.

Ирина Тараканова, не пресыщенная благами мира, а напротив, дорвавшаяся до них после переезда из родного провинциального городка в Москву, мечтает о простом женском счастье — выйти замуж за любящего мужчину, или о непростой женской славе — заманить в свои сети, скажем, маститого советского писателя (любовная кличка — Леонардик, так его и будем называть) и с помощью его могущества вознестись над толпой, «осыпать своей милостью, щедростью, добротой, я бы смогла, <…> если кутеж, так кутеж, а когда благородная цель, то цвети, моя родина!» (РКрас). Однако ни один из любовников Русской Красавицы не решается полюбить ее и связать с ней свою судьбу, а престарелый Леонардик отказывается развестись и сделать ее законной королевой земного бала. Ирина умудряется вернуть Леонардику былую мужскую силу — и в тот же миг он, на радостях, умирает в ее постели. Ее подозревают, ей завидуют, ее выгоняют с работы, ее интервьюирует зарубежная пресса. Наконец, к ней обращается интеллигенция, которая и подталкивает героиню на первый акт мессианства. В романе появляется неопределенный образ колдовского врага России, правящего нашей страной по чертовским законам и не дающего нам расцвести-разъесться (позже этот образ оформится в менее демоническую фигуру Серого из «Энциклопедии русской души»). Ирина, заметившая в себе сверхъестественную способность «всю нечисть в себя всосать», решается стать «новой Жанной Д’Арк» и принести себя в жертву через насилие — предполагалось, что она побежит по мистически-историческому полю, привлекая мужское внимание колдовского «врага» России, и когда тот овладеет ею — она погибнет, но поглотит своею плотью и его колдовскую силу. Далее — воплощение ваших самых радужных фантазий о румяной, толстой, сытой, экспортирующей ананасы России.