Юрий Герт - Семейный архив

• Название: Семейный архив
• Автор: Юрий Герт
• Издательство: Seagull Press Owings Mills, MD
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 0-9714963-2-3

---

...Прошло немалое время, прежде чем я осознал, что именно этот вопрос — «за что?..» — стоял перед многими жертвами режима... Но ответ на него был не так-то прост...

Пока же я вдруг увидел, что мир расколот, в нем нет единства, гармонии, нет справедливости, в которую после победы над Гитлером верилось так свято... Я увидел — к полному недоумению и, хуже, отчаянию — что и по эту сторону баррикад идет борьба между правдой и ложью, честностью и подлостью, справедливостью и прямым, откровенным цинизмом...

Думаю, и для Галины, и для Ани происшедшее не было таким обвалом, как для меня. Они восприняли случившееся как некую данность. Им было не менее тяжко, но для них это не было катастрофическим столкновением двух миров — идеального и реального....

За каждым из нас, чувствовали мы, следят... Когда Виктор Александрович, дядя Витя, брал в железнодорожной кассе для меня билет на Москву, какой-то незнакомец подошел к нему, стоявшему в очереди, и осведомился, для кого он хочет купить билет, на какое число и т.д. Зачем и кому это понадобилось? Было еще несколько подобных случаев... И мы решили, что лучше мне лететь, не говоря никому, когда, какого числа — авось с самолета, летящего в Москву, меня не снимут.

В Москве знакомая тети Веры (они вместе отбывали срок в лагере), вдова расстрелянного в 30-х гг. писателя Макарова, связала меня с писателем Львом Кассилем. Он, кстати, был не только одним из известнейших детских писателей страны, но и — в ту пору — депутатом Верховного Совета СССР. Мы поговорили по телефону, он пригласил меня к себе. Я приехал. Он жил в квартире на втором, кажется, этаже в доме, находившемся в проезде Художественного театра. Квартира его поразила меня тем, что была она забита вещами, особенно мне запомнился громадный радиоприемник, по нему шла передача Би-би-си... Кассиль попросил рассказать о нашей истории, внимательно все выслушал и обещал выяснить, что можно предпринять против несправедливости, которая обрушилась на наши головы.

Я ушел обнадеженный. Еще бы, Кассиль... К тому же — депутат...

Мы условились, что через несколько дней я позвоню ему. И я позвонил...

Разговор наш был краток. Он сказал: ничего не надо делать, пускай все остается, как есть. Никаких комментариев не последовало, да я и не добивался разъяснений...

Была золотая осень, синее небо над головой, прозрачный воздух, в котором контуры домов казались вычерченными на ватмане тонким рейсфедером. Солнце заливало яркими негреющими лучами улицы, площади... Но я существовал словно в другом мире, точнее — одновременно в двух мирах, не зная, какой из них — настоящий....

Шел зловещий 1948 год, Кассиль знал изнутри, что происходит «наверху», кому и зачем понадобилось развязать кампанию против так называемых «космополитов», «безродных» и «беспаспортных бродяг в человечестве»... Сознавал ли он бесполезность любого протеста или боялся за собственную шкуру?.. Я склонялся к последнему. Я был «мальчик из провинции», где мне было охватить всю ситуацию... Я чувствовал только одно: жизнь кончена...

Глава шестая

ВРЕМЯ НАДЕЖДЫ, ВЕРЫ

Семья моей жены

Его звали Давид Поволоцкий.

Он жил поблизости от Черкасс, в небольшом селе, расположенном на берегу Днепра.

У него был хороший голос, Давид служил кантором в местной синагоге. Кроме того, он был, как говорится, мастер на все руки: надо ли подлатать упряжь для лошади, починить сломавшуюся телегу, поправить что-либо в доме — обращались к нему.

У Давида была большая семья, много детей. Среди них — дочка Лея. Однажды весной, во время речного разлива, Лея со своей сестренкой Фрейдл пошли на берег Днепра. Когда они вернулись к себе домой, они увидели, что вся их семья вырезана, в озере еще теплой, дымящейся крови островками лежали трупы изувеченных родителей, братьев и сестер...

От всей семьи осталось их трое: две сестренки в возрасте 8 — 9 лет и братишка, который уцелел неведомо как, звали его Файвиш.

Впоследствии Лея вышла замуж за Мордехая Проскуровского. Мотл работал на железной дороге упаковщиком. У них тоже была немалая семья. Лея никогда нигде не училась, но от природы была женщиной мудрой и справедливой. Она плохо говорила и понимала по-русски, но все в округе женщины — и еврейки, и русские — приходили к ней за советом, когда речь шла о непростых жизненных вопросах.

Мотл также не был ученым человеком, но в семье держался правил строгих и даже суровых. Резвого своего баловника, сына Мишу, мог он за какую-либо провинность раздеть до нага и запереть в сарай, дочку Шуру, с ее мальчишисто-строптивым характером, отлупить чем ни попадя. Исключением была красавица дочка Мария: ее отец никогда не трогал и пальцем.

Мария училась в гимназии (к тому времени семья Проскуровских жила в Черкассах). Однажды она со своей подругой, тоже гимназисткой Таней Малышевой, проходили мимо дома, в котором жили молодые панычи, варшавские студенты. Тане хотелось познакомиться с ними, она сняла с пальца колечко и кинула его в палисадничек перед домом, а потом попросила панычей помочь ей отыскать его... Завязалось знакомство. Но Мотл был категорически против, так же, впрочем, как и жена его Лея: поляки вызывали вкоренившееся в сознание недоверие, больше того — самую острую неприязнь...

Это можно понять, учитывая историю еврейства на Украине и в Польше. Хотя когда в Черкассах намечался погром — то ли со стороны белых, то ли «зеленых», то ли еще каких-то банд, сосед Мотла по имени Афон укрыл всю семью Проскуровских у себя в доме... И это тем более интересно, что два брата Афона сражались на стороне белых...

Впоследствии Мария, как того желали родители, вышла замуж за еврея... Но — какого?..

Петр Топштейн (в семье называли его Юзя, еврейское же имя Пинхас было, как тогда водилось, преобразовано в имя Петр) родился в местечке Звенигородке, в зажиточной семье, но отец покинул его и жену, когда сыну едва исполнилось шесть лет, а мать умерла, когда ему было восемь.

Воспитывала мальчика бабушка, имевшая, как теперь бы сказали, свой бизнес. Петр учился в реальном училище с коммерческим уклоном. Его рано стали интересовать проблемы социального порядка, он много читал, бабушка в его глазах представляла класс эксплуататоров, а домработница, жившая у них, — класс эксплуатируемых. Он объяснял ей, что она должна освободиться, перестать быть жертвой социальной несправедливости... Подобные виражи привели юного Петра к ссоре, а потом и разрыву с бабушкой. Он ушел из ее дома и начал жить самостоятельно, зарабатывая на хлеб и крышу репетиторством.

Когда вспыхнула революция, он, взыскуя свободы для народа и всемирной справедливости, вступил в Красную Армию. Гражданская война забросила его в Крым, в Симферополь. После завершения гражданской войны он здесь же, в Симферополе, закончил университет, а затем, уже в Харькове, еще один институт — политэкономия и география стали его специальностью.

В одной из своих многочисленных поездок (он любил ездить) Петр Маркович встретился в Черкассах с необычайно красивой девушкой... Через некоторое время Мария Проскуровская стала его женой. У них родилась дочка Анечка — в 1931 году. Через 26 лет она сделалась моей женой...

Что же до ее отца, Петра Марковича Топштейна, то в 1936 году его исключили из партии за троцкизм. Не известно, как он в действительности относился к Троцкому, но в маленькой однокомнатной квартирке на книжных полках находились: собрание сочинений Ленина (вскоре запрещенное 3 издание), собрание сочинений Троцкого, тома Бухарина и других идеологических, да и не только идеологических лидеров. Петр Маркович ежедневно ожидал ареста и, пытаясь избежать его, уехал из Харькова, работал в разных местах на новостройках экономистом. Что же до запрещенных книг, то брат Марии Марковны (точнее — Мордковны), Миша, тайно выносил их из дома небольшими порциями и топил в Днепре, что также было небезопасно...

Петр Маркович ареста избежал, но, как все «старые» большевики, всю жизнь ненавидел Сталина и его присных. Учение Маркса считал истинным, но предельно искаженным в российских условиях. В Харькове он работал в журнале «Коммунист Украины», печатался в нем и в центральных украинских газетах.

Петр Маркович и Мария Марковна жили после Харькова в Москве, а затем — вместе с нами — в Караганде и Алма-Ате. Там, в Алма-Ате, они оба и похоронены.

Кроме Марии, у Мордки Иосифовича и жены его Леи было еще несколько детей. Сын Костя, который ушел на фронт добровольцем, сумев скрыть от комиссии, что болен туберкулезом. Однако в 1943 году каверны открылись, его комиссовали, через три года он умер. Дочка Шура вышла замуж за Иосифа, до войны он был сапожником, на фронте ему осколком снаряда оторвало три пальца, он уже не мог вернуться к своему прежнему ремеслу и служил вахтером в Доме архитекторов. Две другие дочери умерли во время войны от туберкулеза. Файвиш, брат Леи Давидовны, жил в Конотопе, когда же пришли немцы, все его близкие были убиты, хуже — их закапывали в землю живьем... В семье не любили об этом говорить, слишком ужасающей была их смерть...