Максим Чертанов - Хемингуэй

• Название: Хемингуэй
• Автор: Максим Чертанов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-235-03390-0

Эрнест Хемингуэй был и остается одним из самых популярных в России американских писателей. В 1960-е годы фотография бородатого «папы Хема» украшала стены многих советских квартир; вольномыслящая молодежь подражала его героям — мужественным, решительным, немногословным. Уже тогда личность Хемингуэя как у нас, так и на Западе окружал ореол загадочности. Что заставляло его без устали скитаться по миру, менять страны, дома и жен, охотиться, воевать, заводить друзей и тут же делать их врагами? Был ли он великим мастером слова, или его всемирная слава — следствие саморекламы и публичного образа жизни? Что вынудило его, как и многих его родственников, совершить самоубийство — наследственная болезнь, житейские неудачи или творческий кризис, обернувшийся разрушением личности? На все эти вопросы отвечает писатель Максим Чертанов в самой полной на сегодняшний день биографии Хемингуэя. Эта неожиданная, местами шокирующая книга откроет поклонникам писателя множество неизвестных подробностей из жизни их кумира.

---

Его прикомандировали к штабу 3-й американской армии под командованием генерала Паттона, известного военной дерзостью, граничившей, по мнению некоторых, с авантюризмом: армия, оголяя фланги, с неслыханной скоростью шла на окружение немцев, в результате загнав их в так называемый «Фалезский котел». Казалось бы, такой человек должен Хемингуэю понравиться — но нет, не сошлись характерами. Паттон не думал о том, чтобы угодить корреспондентам, и держал их в штабе взаперти: скука, пьянство, ссоры. 24 июля Хемингуэю удалось вырваться — он напросился в штаб 4-й пехотной дивизии под командованием генерал-майора Рэймонда Бартона, который поручил его заботам офицера по связям с общественностью, капитана Маркуса Стивенсона, а тот 28-го числа пристроил гостя вместе с корреспондентом НАНА Айрой Уолфертом в штаб 22-го пехотного полка, которым командовал полковник Чарльз Лэнхем.

Лэнхем туристов не любил, положение его полка было сложным, шли непрерывные бои, так что встретил он посетителя нерадушно. Но его приятно удивило, как Хемингуэй разбирался в вопросах военной тактики, понравились его умные и точные вопросы. Лэнхем любил литературу, сам пробовал писать: в итоге они поладили и подружились. Хемингуэй оставался в 22-м полку девять дней, пока дивизия двигалась через ля Денисьер, Вильбодон, Амбие, Вильдюэль-ле-Поэль, Сен-Пуи. Почувствовал себя при деле, рядом с другом, который его понимает, вел себя очень достойно, почти не пил и, возможно, поэтому не донимал Лэнхема рассуждениями о трусости и геройстве; оценка, которую Хемингуэю дал Лэнхем в мемуарах, отличается от большинства других оценок: «простой, прямой, вежливый и ничуть не напыщенный».

«Самым диким, самым прекрасным, замечательным временем» он назвал эти девять дней в письме к Хедли; Симонову писал, что лето 1944 года было лучшим в его жизни. Письмо к Мэри от 31 июля: «Вот уже восьмой день мы непрерывно наступаем. Познакомился с отличными ребятами. Им приходится намного труднее, чем летчикам, так что моя страсть к полетам, очевидно, не что иное, как разновидность лени. Во всяком случае, здесь с пехотой я очень счастлив. В бронетанковых частях мне не очень нравится — слишком много пыли. Впрочем, пыли здесь повсюду хватает, хотя попадаются и отличные места… <…> Захватили мотоцикл с коляской, и теперь у нас есть свой транспорт, а вчера захватили еще и штабной „мерседес-бенц“… Наша дивизия перебила немало фрицев, а в немецких бронемашинах полно прекрасного коньяка… Иногда мы наступаем и днем и ночью. Это очень хорошая дивизия, и я стараюсь быть полезным и не мешать. <…> Я так скучаю по тебе, что чувствую внутри какую-то пустоту и пытаюсь заполнить ее войной — днем и ночью… Я очень счастлив на фронте, но все же это не то, что любить… Я знаю, после того как все кончится, стоит мне остаться наедине с пишущей машинкой, и я смогу написать хороший рассказ. Все увиденное я держу в голове. Есть потрясающие наблюдения, и мне не следует растрачиваться на „Кольерс“. Только за последнюю неделю получил столько впечатлений, что хватило бы на целую книгу…»

Машину и мотоцикл корреспондент получил в свое распоряжение, и генерал Бартон, довольный тем, что он ему не докучает, выделил ему шофера Арчи Пелки. Возможность передвигаться самостоятельно привела Хемингуэя в восторг; впрочем, все корреспонденты тем летом, как правило, были предоставлены сами себе — уж очень быстро наступали, не до них. 3 августа Хемингуэй с Пелки вслед за войсками въехал в деревню Вильдюэль-ле-Поэль, французы сочли его офицером — одет в военную форму (это было запрещено и повлечет неприятности), солидный возраст, властный вид. Он их не разубеждал. В деревне, по его словам, некий человек сказал ему, что в одном доме укрылись солдаты и офицеры СС, и Хемингуэй с шофером забросали дом гранатами. Были ли немцы, были ли гранаты, был ли хотя бы дом, никто не знает, Хемингуэй сделал все, чтобы в его словах сомневались, к тому же он рассказывал эту историю на разные лады: то эсэсовцев перебили фанатами, то немцы (уже не эсэсовцы) вышли и сдались; агентство Рейтер передало, что Хемингуэй взял в плен шестерых немецких солдат. Эти выдумки ему тоже потом аукнутся.

Пятого августа мотоцикл, на котором ехали Капа, Хемингуэй и Пелки, напоролся на немецкий патруль, успели выскочить, залегли в канаву, всё обошлось. Это — факт, подтвержденный Капой. В письме Хемингуэя к Мэри он выглядит так: «…я очутился впереди нашей пехоты и меня швырнуло на землю взрывом танкового снаряда, потом из танка по мне выпустили пулеметную очередь и еще стреляли из автоматических пистолетов двое солдат, засевших по обеим сторонам дороги. Пришлось притвориться убитым и пролежать так довольно долго, и я слышал, как немцы, стоявшие от меня примерно в десяти футах за придорожным кустарником, чрезвычайно неуважительно отзывались о твоем старшем друге, коего почитали мертвым…» Окружающим потом рассказывал, что сам вел огонь из укрытия, был ранен в голову, еще позднее патруль превратился в танк, а ранение привело к импотенции, длившейся четыре месяца. 6-го он был в деревне Мон-Сен-Мишель, откуда писал Мэри: «Мы живем здесь радостной, пьянящей жизнью, полной убитых немцев, награбленного ими добра, стрельбы, боев, трудностей, небольших холмов, пыльных дорог, шоссе, пшеничных полей, убитых коров, лошадей, и снова холмов, убитых лошадей, танков, 88-миллиметровок, погибших американских солдат, порой ничего не ешь, спишь под дождем на земле, в амбарах, на телегах, походных койках, сидя и все время вперед, вперед… <…> За последние двенадцать дней одиннадцать раз ходил в атаку — знаю дивизионных, полковых, батальонных, многих ротных и взводных командиров».

На несколько дней установилось затишье, 22-й полк отдыхал. У Грибанова об этом периоде говорится: «Хемингуэй налаживал контакты с французскими партизанами, собирал оперативную информацию о противнике». Это очередная фантазия из письма к Мэри. Хемингуэй предлагал Бартону свои услуги в качестве разведчика, это подтверждает Лэнхем, но Бартон отказался это обсуждать. В действительности компания корреспондентов обосновалась в гостинице: Хемингуэй, Уолтон, Капа, Вертенбейкер, Коллингвуд, Уолферт, Элен Киркпатрик из «Чикаго дейли ньюс». Обнаружили винный погреб, хозяйка прекрасно стряпала, получился продолжительный пикник, Хемингуэй, как вспоминали остальные, сидел во главе стола и доминировал в разговорах на военные темы; Киркпатрик охарактеризовала его как «прекрасного компаньона, веселого, но несколько догматичного и без конца рассуждающего о стратегических вопросах». Он разрывался между гостиницей и штабом 22-го полка; в один из вечеров, когда в полку его уговаривали остаться на ужин, отказался — спустя час немцы неожиданно прорвали фронт и полк понес тяжелые потери. Лэнхем был ранен. Когда он потом спросил Хемингуэя, почему тот не остался в полку, ответ был «я чуял запах смерти». Почему ж не предупредил товарищей? Да ничего он, разумеется, не «чуял», сказал ради красивого словца. От опасности он не бегал, а гонялся за ней.

В дни отдыха написал для «Кольерс» очерк о Бартоне: «Его лицо, все еще красивое после отдыха, было серым, осунувшимся и бесконечно усталым. Только глаза были веселые, и он произнес своим добрым ласковым голосом:

— Я беспокоился о тебе. Что тебя задержало?

— Мы напоролись на танки, и я вернулся кружным путем.

— Каким?

Я сказал ему.

— Расскажи, что ты видел сегодня там-то и там-то. (Он перечислил места расположения пехотных частей.)

Я рассказал ему.

— Люди очень устали, Эрни, — сказал он. — Им надо отдохнуть. Даже одну ночь отдохнуть как следует было бы неплохо. Если бы они могли отдохнуть четыре дня… только четыре дня. Но это все старая песня.

— Вы сами устали, — сказал я. — Поспите немного. Гоните меня прочь.

— Генералы не имеют права уставать, — сказал он, — а болеть тем более».

Коллингвуд сказал, что очерк напоминает плохую пародию на Хемингуэя. Оскорбленный автор велел Коллингвуду «убираться вон», но убираться тому было некуда и они просто перестали разговаривать. Безделье, как всегда, шло не на пользу: пил, затевал ссоры, Уолферта попрекнул, что тот пишет корреспонденции с чужих слов (так поступали все журналисты и он сам тоже). Коллегам не нравилось, что он никогда не упоминал их имен и делал вид, что был в местах боев один, даже если ехали все в одной машине, раздражали разговоры о корриде. Разругался со всеми, кроме Уолтона, дело, вероятно, дошло бы до драки, но, к счастью, затишье кончилось. 10 августа 4-я дивизия двинулась на новые позиции, корреспонденты — за ней. 18 августа Хемингуэй с 22-м полком прибыл в Ментенон. Идти на Париж, по слухам, должна была то ли 5-я американская пехотная дивизия, то ли 7-я — к кому податься? Или штурма не будет?

Эйзенхауэр, главнокомандующий экспедиционными союзными войсками в Европе, не хотел брать Париж, так как считал главной целью марш на Германию; штурм Парижа замедлил бы наступление. У де Голля, естественно, было другое мнение: Париж прежде всего. Французский генерал Леклерк, охарактеризованный Хемингуэем как «хлюст третьего или четвертого сорта, чью кончину я отпраздновал бутылкой перьежуэ сорок второго года», командир 2-й бронетанковой дивизии в составе 3-й армии Паттона, 12 августа взял Алансон и 15-го запросил разрешения идти на Париж — Паттон отказал, а в городе тем временем началось восстание, в котором на руководящие роли вышли коммунисты. Немцы бежали отовсюду, «наши» не поспевали наступать, жители населенных пунктов близ Парижа не понимали, «под кем» находятся. К 19 августа 22-й полк достиг Эпернона. От Парижа его отделял городок Рамбуйе. Там и началось главное приключение: