Михаил Домогацких - Южнее реки Бенхай

• Название: Южнее реки Бенхай
• Автор: Михаил Домогацких
• Издательство: Известия
• Жанр: О войне
• Год: 1987

Михаил Георгиевич Домогацких, член Союза писателей СССР, окончил исторический факультет Воронежского государственного университета и Восточный факультет Высшей дипломатической школы МИД СССР. Много лет работал корреспондентом "Правды" в Китае, Африке, Юго-Восточной Азии, с 1979 г.- во Вьетнаме.

 В политическом романе "Южнее реки Бенхай" автор рассказывает об американской агрессии во Вьетнаме, о героическом отпоре южновьетнамских патриотов агрессору

---

— Кто же это удостоился столь высокой чести?

— Гитлер, Юджин, Гитлер. Так что господина Ки не будем брать в расчет. Что думают нормально мыслящие люди?

— Есть здесь, по-моему, большая прослойка людей, которые, не имея никакого отношения к Вьетконгу, не жалуют и сайгонскую команду. У этих людей много сомнений и столько же тревог. Вот один из них, буддийский священник, по-буддийски — бонза, сказал мне: вы, говорит, господин полковник, наверное, думаете, что слезы нашему народу вытираете? Нет, вы глаза ему выдавливаете.

— Эту шутку высоко оценит наш министр обороны, — сказал после некоторого раздумья Мактоун. — Обязательно расскажу ему и непременно упомяну, что это таким парням, как ты, раскрываются сердца людей и они не боятся говорить правду.

— Ну, это ты слишком смело предполагаешь, Юл. Если бы действительно раскрывались…

— Макнамара очень благосклонен к тебе, Юджин, даже просил передавать привет. И он поймет, сколько и как надо работать разведчику, чтобы услышать такое.

— Я знаю, Юл, что министр ко мне благосклонен, и поэтому хотел бы, чтобы к словам, которые я сказал тебе, отнеслись не только как к забавному выражению.

— Это я обеспечу. Когда я собрался лететь сюда, Макнамара беседовал со мной. Попробуй, говорит, Юл, понять самое главное: будет ли когда-нибудь вьетнамская армия воевать за свое дело или нам без конца за них тянуть эту лямку? Вот и пытаюсь выяснять трудный вопрос, а заодно и на свою армию смотрю. Мотаюсь из Сайгона в Дананг, из Дананга в Плейку, из Плейку в Нячанг. Теперь вот к вам, на стратегическую точку, где генерал Райтсайд думал, наверное, сделать свое имя бессмертным.

— Ты, Юл, не благоволишь к старику, а ему очень трудно.

— Он как военный давно пережил себя. Боюсь, что генерал Райтсайд выбрал вообще не ту сторону, которая ему больше подходит [15]. Ты не думай, что у меня с ним какие-то счеты. Просто я думаю, что эта стратегическая база строится не там, где надо, создается на вулкане. Ее будет постоянно трясти, и, чтобы выдержать это, нужны люди с другими данными. Ну ладно, как говорится, взойдет солнце — виднее будет.

— Ты отсюда в Сайгон или еще куда-нибудь?

— Сначала в Сайгон, а потом в Лонган.

— Ну, это рядом, никаких сложностей.

— Трагедия, мой друг Юджин, в том, что сложности тут можно получить всюду, и в большом количестве, Лонган сейчас — очень больное место. Говоришь, рядом с Сайгоном? Верно. Рядом с Сайгоном находится самая сильная база Вьетконга. Мы слишком много кричим о скорой победе и будто не замечаем, что противник стоит не где-то за сотни миль, а у ворот Сайгона.

— И что же делать? Как решать эту проблему?

— Только одним путем, Юджин. План нашего мудреца Стэйли загнать весь Вьетнам за колючую проволоку так называемых «стратегических деревень» и отобрать у Вьетконга сельское население не принес желаемого успеха. Теперь мы собираемся строить не стратегические, а, как говорят, революционные деревни. И этих самых революционеров набираем из всякого сброда. Учим их решительной борьбе с коммунистами, а они вряд ли смогут не только крестьян, а самих себя защитить от Вьетконга.

— Конечно, задача сложная, но ведь, с другой стороны, мы же вьетнамскую администрацию, как бы плоха она ни была, не сможем заменить своими бакалаврами наук.

— Речь идет не о том, чтобы сажать сюда еще и нашу администрацию. По-моему, надо найти такое сочетание военных и административных мер — не фантастических прожектов, а решительных, твердых, пользующихся хоть малой поддержкой местного населения, — и подавить очаги сопротивления Вьетконга. И тут мы должны быть безжалостны, иначе мы останемся за бортом.

— Ты помнишь, Юл, нашу встречу с командующим «зелеными беретами», когда он прибыл к нам в министерство обороны?

— Это тот ненормальный генерал, который пришел в Пентагон в грязной форме и в ботинках с металлическими прокладками?

— Ну да, тот самый. Ты помнишь, на чей-то вопрос, как все-таки воевать во Вьетнаме, он ответил примерно в таких же выражениях, что и ты.

— Это интересно. Я не помню, что он говорил, напомни.

— Он говорил очень жестко. Во Вьетнаме, сказал он, надо забыть, чему учили в школах и академиях. Никакой стратегии, никакой тактики. Надо делать одно — убивать. Все вьетнамцы — вьетконговцы или помогают Вьетконгу. Их не переделать, их нужно только убивать. Не лишайте себя сна даже из-за убитых детей: они растут, чтобы стать коммунистами.

— Вся трагедия, Юджин, — сказал после долгой паузы Мактоун, — состоит в том, что перед армией, которую мы готовимся бросить сюда, ставится именно эта задача — уничтожить Вьетконг. А ты можешь подсказать другой, бескровный план?

— Но не с таким цинизмом и не таким способом тотального истребления всех подряд, — недовольным голосом произнес Смит.

— Я понимаю тебя, Юджин. Мы пробуем все новые и новые варианты. Именно сейчас появился план — как бы это сказать? — комбинированных действий, что ли.

В нем все предусмотрено, все есть. И бочки с напалмом, и сладкие пилюли. Первая часть включает в себя меры по усилению военного давления. Руководство войной во Вьетнаме изымается из компетенции штаба Тихоокеанских вооруженных сил и передается непосредственно главнокомандующему экспедиционным корпусом, подотчетному только Пентагону. В связи с этим я и нахожусь здесь. «Стратегические деревни», будем их называть по-старому, останутся и будут расти, но на новой основе. Кроме колючей проволоки и строгого комендантского часа мы дадим и послабление: начнем строить колодцы, каналы, даже школы и еще что-то. Заодно будет идти серьезная работа по склонению на нашу сторону всех колеблющихся, особенно интеллигенции. Президент Джонсон сказал, что рассчитывает за год, максимум полтора сделать Южный Вьетнам идиллически мирной и спокойной страной. План-то носит имя Джонсона — Макнамары.

— Позволь, Юл, тогда зачем же такая армия, если есть идеальный план умиротворения?

— Войска будут уничтожать ключевые базы или районы сопротивления Вьетконга. Понимаешь, ключевые!

— Это я понимаю. Но что будет, если тот же Додсон посчитает, что любой вьетнамец — выходец из ключевого района?

— Он убьет его, Юджин, как он убивал и до этого. План Джонсона — Макнамары предусматривает подавление любого сопротивления, а рядовой Додсон только помогает этому.

— И ты согласен с этим?

— Я, Юджин, должен делать одно: помогать уничтожать красную опасность. Любой ценой, любыми методами и средствами, потому что это необходимо Америке. Я как твой мифический или реальный Додсон. Только стою чуть повыше его на лестнице и в руках у меня не только автомат. В этом вся разница. Впрочем, ты тоже такой же, хотя тебя определили в другой сектор. Но делать надо — и мы будем делать — одно и то же.

Утром Мактоун, тепло простившись с Фрэнсисом Райтсайдом, с офицерами базы, улетел в Сайгон, оставив Юджина Смита в полном душевном расстройстве. Он не находил себе места, не мог успокоиться, настолько обнаженно прозвучали слова Мактоуна. После них он с горечью признался себе, что действительно идет рядом с Додсоном и майором Тхао.

В одном из полков 25-й дивизии, дислоцированной в дельте Меконга, Мактоун с дотошностью расспрашивал офицеров о том, что они думают о войне, о совместных боевых действиях. Но офицеры — одни были не в меру словоохотливы и подобострастны — таких Мактоун не любил ни у себя в министерстве, ни здесь, другие — молчаливы и настороженны — оставили плохое впечатление. Только командир дивизии вел разговор в деловом ключе, отвечающем его генеральскому званию, и не всегда соглашался с Мактоуном.

Генерал отговаривал своего гостя от намерения побывать в 312-м полку, который находился сейчас на самом напряженном участке, но его доводы на того не подействовали. До полка добрались при заходящем солнце. Для дорогого гостя командир устроил богатый ужин, во время которого решили поговорить и о делах. Мактоуну не понравилась обстановка в офицерской среде: вели офицеры себя беспечно и развязно, много пили вина и пива, и это — рядом с противником! Мактоун не стал засиживаться и ушел в бункер к майору Кендаллу, советнику командира полка, и долго с ним беседовал. Майор был человеком наблюдательным и серьезным в суждениях.

— Мы здесь, — говорил он, — чувствуем себя так, будто попали на чужой пир и в чужом одеянии. Советы наши слушаются вполуха, выполняются в четверть силы. Иногда наши парни поднимаются идти в наступление, а друзья продолжают лежать, и наши становятся мишенями для вьетконговцев. Начинаешь требовать от их офицеров, чтобы приказали солдатам идти вперед, возникают сложные коллизии. Хоть Дина Раска вызывай для дипломатических переговоров.

— А как воюют наши собственные парни?

— По-разному. Морские пехотинцы, особенно те, которые еще не побывали в серьезных переделках, стараются как бы накопить не опыта, а острых ощущений, излишне бравируют. Расплачиваемся за это гробами. Правда, ковбойская лихость скоро проходит. Острые ощущения — кто-то втолковал нашим солдатам! — будто омолаживают душу и сердце, поэтому входят в привычку. Из-за этого слишком много зверств, варварских убийств, иногда беспричинных. Некоторые соревнуются друг перед другом, кто больше добудет ушей убитых вьетконговцев, — ведь за них платят, и ради этого могут отрезать уши даже у сайгонского солдата. Слава богу, мой срок кончается, вернусь в Штаты, буду служить в каком-нибудь полку или уеду в Западную Германию, хотя немцы мне тоже осточертели, но там хоть жить можно по-человечески. А тут дождешься того, что обнаружат тебя однажды захлебнувшимся на рисовом поле или в змеином болоте.