Игорь Панин - Мертвая вода: Стихи.

• Название: Мертвая вода: Стихи.
• Автор: Игорь Панин
• Жанр: Поэзия
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91865-077-6

В книгу Игоря Панина вошли избранные стихотворения последних лет (2006–2010), а также скандально известная поэма «Австралия» (2006–2008).

Практически все эти тексты были опубликованы в толстых журналах: «Континент», «Дети Ра», «Крещатик», «День и Ночь», «Нева» и др.

Иллюстрации Кати Рубиной

---

Игорь Панин Мертвая вода

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

Есть что сказать

Игорь Панин представляется мне чрезвычайно интересным поэтом. «Интересный» — высший комплимент. От его книги трудно оторваться, а писать увлекательные стихи гораздо труднее, чем писать красивые.

У Панина есть дар прямого выхода на тему, он не любит экивоков и высокопарностей, формулирует четко и остроумно, но у него нет иронической дистанции между автором и героем. Именно злоупотребление этой дистанцией превратило нашу поэзию в более или менее увлекательную, но вполне бессмысленную игру. Панину есть что сказать, ему не нравится мир, и, что особенно ценно, он сам собою не слишком доволен. А это в нашей сегодняшней поэзии большая редкость, почти экзотика. Прибавим к этому набору важных достоинств замечательное чувство меры, умение изобретательно рифмовать и несомненную, хотя и не педалируемую, начитанность.

Главное же, что интересно и привлекательно в стихах Панина, — это честность, как бы банально это ни звучало. В его поколении практически каждый поэт под кого-нибудь косит, косить модно, а Панин вызывающе ни на кого не похож, хотя чувствуется у него школа и Маяковского, и Есенина (в особенности), и Лимонова. Честность эта во всем: в прямоте, в додумывании мысли до конца, в цинизме, которым автор не бравирует, а мучается. Под всем этим таится — а иногда и выходит на поверхность — немногословная, ворчливая и требовательная любовь к человечеству, и только такой любви сегодня, пожалуй, и можно поверить. Панин умеет проговаривать вслух то, что думают все, — и мало кто не подписался бы сегодня под его словами: «Я занимаюсь всем, кроме того, чем должен бы». На самом деле он занимается ровно тем, чем и должен: дает сегодняшнему человеку — вялому, лживому, дезориентированному — четкие и внятные формулы для выражения неясных чувств или опасений. А именно это и должен сегодня делать поэт — определять мир, чтобы изменить его.

Панин — настоящий поэт, так мне кажется. А кому так не кажется, тот мало что понимает в литературе.

Дмитрий БЫКОВ

I

«Все гораздо серьезней, чем могло показаться…»

Все гораздо серьезней, чем могло показаться.
Разжигание розни — в каждом новом абзаце,
разложение веры по разрозненным полкам,
записные гомеры знают, выпито сколько.

Наше время не лечит, наши годы — какие?
Рашку давят на Вече — не протянешь руки ей.
В стоге сена иголка, — да опять мимо вены;
за отсутствием волка ноги кормят гиену.

Заплутав в трех бараках, загибаясь от ханки,
на безлюдье и раком станешь за две буханки.
Ой вы, слухи да козни, да поклеп на ворюг!
Все намного серьезней, говорю…

2008

Рассветно-дорожное

1

Спеша в замызганный Касимов
из муторной Рязани,
подумай, как невыносимо
вкусна лазанья.
И не смотри, что вдоль дороги
цветы искусственные нам
внушают трепет видом строгим,
развешанные по крестам.

Но предвкушая запах чая
в закусочной, где мухи,
гостей торжественно встречая,
целуют руки, —
шлифуй послушную баранку,
насвистывай блатную хрень,
пока не въедешь спозаранку
в провинциально-хмурый день.

2

Но я недаром, я недаром
копил приметы до поры,
рыгая терпким перегаром,
вдыхая винные пары,
чтобы однажды не вписаться,
в такой несложный поворот,
и — кто поспорит? — виноват сам,
едреный рот!

И вот уже — какая прелесть —
на соснах, в качестве зевак,
воро́ны (во́роны?) расселись,
грассируя — чего да как.
Уже лицо желтее воска,
и леденеют трубки жил.
Когда подъедет труповозка —
я буду жив.

2007

«Напиши два десятка нетленных стишков…»

Напиши два десятка нетленных стишков
и уйди на покой.
Как щитом, не прикроешься талым смешком:
а на кой, а на кой?

Долг и памятью красен, и вовсе не суть —
сколько именно и
сколько пены янтарной на гривах несут
озаренья твои.

Хоть десяток, но стоящих выдать сумей
и спокойно уйди.
Сколько сможешь, пока еще разум в уме,
да хотя бы один…

2008

Мегаполис

Асфальтовой кашей сыт,
сопит разомлевший Молех[1].
И брызги свинцовой росы
звенят на деревьях безмолвных.

Стремительно плавится жизнь,
стекая по липким перилам.
Попробуй еще продержись,
покуда вконец не сморило.

Одышка. А сделай мы шаг
один в направление леса…
Но стайками мокрых мышат
бухаем под каждым навесом.

Кому был обещан уют?
Как в ритме причудливой джиги,
у стройки нелепо снуют таджики,
собаки, таджики.

И всякому, словно паек,
талон на безумие выдан.
А солнце в дыму не поет,
но пахнет карбидом.

Бездомный пророк охрип,
молчит, а надысь визжал как:
«Здесь вырастет ядерный гриб!»

А пусть вырастает. Не жалко.

2010

«Черные понедельники…»

Черные понедельники —
сплошь мои будни.
Веет в махровом ельнике
сном беспробудным.

То не венки по мне —
только цветочки.
Впрочем, вполне
можно дойти до точки.

Говоришь, я — ни то ни се,
по воде поводивши вилами?
Кто-то крест, кто бутыль несет,
а иные торгуют виллами.

Натирая щекой приклад,
высматривая цель,
я могу задремать, как солдат,
что за тысячу верст отсель.

Но почуяв добычу — где? —
ни дрозда, ни маху не дам,
и поедем гулять-гудеть
в какой-нибудь Амстердам.

Зря ты терзалась, охала:
бла-бла-бла, тчк.
Я — не вокруг да около —
в самое яблочко.

2008

«Пледом колючим, как бредом, накрыться…»

Пледом колючим, как бредом, накрыться;
температура отменной крепости — сорок,
расплываются, тают и гаснут лица —
даже тех, кто любим и вроде бы дорог,

даже той, что стоит с косой в изголовье, —
злорадствует, но хоть не дразнится.
Что там по плану: проводы, слезы вдовьи…
Экая несуразица.

Экие, прости господи, плаксы да лопухи!
И вообще, и вообще —
завещал, чтоб развеяли прах у реки,
а зароют на кладбище.

Вымолвить нечто важное хочется,
но та, что с косой, говорит: «Цыц,
привыкай к вечному одиночеству,
как все приличные мертвецы».

2007

Экзамен

(Тбилиси начала 90-х)

Как от подземного толчка
вскочил — проспал! — долой с постели.
Не заморив и червячка,
несусь проспектом Руставели.

С часов сползающий мотив
колышет марево и землю.
Рога на спины опустив,
троллейбусы привычно дремлют.

И электричество в цене,
и недостаток кислорода,
и трескающийся цемент,
что лишь кусками не распродан…

И обжигаясь ледяной
спасительницей-газировкой,
отодвигаю липкий зной,
что не погладит по головке.

Но время льется, как зурна,
стучат минуты, словно четки.
Ловлю такси, вдруг осознав,
что позабыл свою зачетку.

Декан мне плеши не проест,
но душу вытрясет однако.
В карманах — деньги на проезд
и свежий томик Пастернака.

2009