Василина Орлова - Пустыня

• Название: Пустыня
• Автор: Василина Орлова
• Издательство: Книга по Требованию
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-94663-309-0,9785946633093

Можно оказаться в пустыне посреди города, который кишит людьми. Внутренняя пустыня современного человека переливается во внешнюю, как из одной колбы песочных часов в другую. Пустыня — всегда испытание. Жажда. Но и сосредоточение. Прозрение. Об этом новый роман Василины Орловой — молодого, но уже достаточно известного автора.

---

И что заставляет сидеть здесь, с ними, среди книжного бреда, в сигаретном чаду, винном угаре? Слушать:

— Я рад, что с тобой познакомился…

— Ты такая красивая…

— В Москве людям трудно общаться, сближаться…

И прочее, совершенно в духе юных обормотов, вечных студентов, балагуров, посреди анекдотов подчас срывающихся в крик.

Словно повторение пройденного, и давно пройденного — первый раз первый курс. Нелепо. Неужели когда-то подобные речи трогали, волновали?

Я недавно схоронила любимого хомячка, и по этой причине представляюсь сама себе страшно старой, усталой и опытной. Я имею в виду, девять дней минуло, как разошлись с мужем. Девять дней, как вышла из ЗАГСа с другой, неприметной, непарадной двери и пошла, как жена Лота, не оглядываясь, села в машину к брату и не разрыдалась, а закурила.

— Одиночество невозможно преодолеть, даже и пытаться не стоит, и вам не советую, — с апломбом заявила, нога на ногу, уперев каблук меж клавиш старой электрической пишмашинки, стоящей под столом вместо, как видно, скамеечки.

Сунула в губы тонкую зубочистку — маленькую сигаретку — выпустила новый клуб в дым, который слоями расстилается по комнате и медленно, как флотилия бесплотных игрушечных кораблей, дрейфует из гавани в раскрытую форточку.

— Ты сама не веришь в то, что говоришь, — горячился Толик, размахивая, как ветряная мельница, руками. — Тебе даже и говорить такого не хочется.

— Вот как?

Ну спасибо, пояснил. Надоумил.

Толик всё всплескивал руками, делал богатое лицо, ловил мои пальцы, пытался говорить комплименты:

— Я не расист, но у тебя правильные черты лица.

Нет, короче, явно уместен был бы мастер-класс на тему «Как по-взрослому ухаживать за женщиной», но куража для такой лекции и азарта нет. Наоборот, накатило — увесистое, тяжёлое спокойствие, лень, которую сообщает сладкое и густое красное. Сидела и чувствовала, как тяжесть перекатывается в ногах, словно ворочается и мостится грузный кот, тупеет восприятие, всё более неповоротливыми, пустыми и незначащими становятся слова.

Володя говорил мало, только:

— Анатолий, перестань, — одергивал, когда поэт слишком уж зарывался.

Володя тоже пьянел и коснел на глазах, что и неудивительно, так как до моего появления успели основательно грузануться.

— Дорогая, выпей! Сделай размашистый глоток! — увещевал он, нехорошо настаивал, тяжело. Давил, можно сказать.

Очень мне нравится, когда малознакомые мужчины норовят назвать «дорогая». Если бы я и впрямь была дорогая, вы бы до конца жизни не расплатились, точно, чорт возьми, вам говорю.

Смеялась и пила маленькими, как воробей, глоточками. За полтора часа выпила всего полбокала, но, как порой бывает, ощущение тяжелого опьянения нагнеталось состоянием окружающих.

— Что ты всё усмехаешься? Что это за город? Почему все время хмыкают, какие-то усмешечки, смешки, хиханьки? Знаешь, кто жесточе из всех москвичей?

Встрял Толя пустым жестом, дернулся к бутылке, и Володя мысль обронил, отвлекся. Я без труда закончила суждение за него:

— Москвичи в первом поколении.

— Да!

Он взглянул так, словно обнаружил, что обладаю провидческим даром. Сам не понимал, что ли, настолько на поверхности лежит его «приговор»?

— А она умная, да? — восторженно заявил Толя. — Ты извини, — это мне, — что мы в третьем лице о присутствующих, но надо просто срочно поделиться таким открытием!

Комплименты, неудержимо сползающие в хамство, вставали тоже живым напоминанием минувших студенческих дней.

— Именно те, кто здесь прирос, закрепился… Присосался, можно сказать… Встал на ноги… — длил свою мысль Володя, невидящим взглядом глядя прямо перед собой.

— Да-да. Вроде тебя. — говорила я. — В первом поколении-то… Вы и ославляете столицу по деревням и весям той, какой ее знают, кровопийцей. Вся страна на Москву работает! А между тем, коренной москвич — он человек благодушный, смирный, вот, посмотри на Толю.

— Я смирный? Ну спасибо.

— Не перебивай. От привилегий своих не откажешься, конечно, какие столичному жителю полагаются, но и вырывать их из зубов соотечественника с кровью не будешь. Не то что вы.

— Ты сама-то.

— Я — переходное состояние между первым и вторым агрегатным. Ещё не пар, но уже не вода. Я в Москву в пять лет приехала, а не в зрелом уже возрасте, как ты. Так что в моём случае основной удел покорения вражеских территорий пришелся в основном на долю родителей. А я уже как должное воспринимала, что хожу в музыкалку. Типа. Понял?

— Анатолий, прекрати, — снова сказал Володя, Толя за время монолога переместился ближе.

— Ну вот, уж и пересесть нельзя, — обиделся Анатолий.

— Между прочим, кофе обещали, — в который раз сказала я.

С тем и ехала. Не сообразила сразу, не дура ли, чем потчевать будут. Увидела Володю на улице — поняла. И ничего такого в нём вроде бы состояния его не выдавало, но поняла и спохватилась: тягостно, пить — не хотелось. Как-то охладела, хотя когда-то, на первом курсе…

Надо было развернуться. И вот теперь — тупая безысходность: ну как откажешься от рюмки? А, рюмка красного — ладно, что от неё будет? Бутылку водки на троих в ночь не слабо было вылакать, а наутро на занятия, глаз не смыкая — было такое?

Эх, петрушка, трава зеленая.

— Да что же ты, мешать теперь будешь? Кофе…

— Ну народ, а. Мешать. Я пить, между прочим, хочу.

— Так пей! А то цедишь.

— Кофе я могу получить чашечку? Или нет?

— Сейчас, сейчас…

Анатолий неохотно встал, вышел в коридор — чашки мыть, щелкнуть чайником.

Тет-а-тета — через два стола — я и угадывала возможность, и побаивалась. Любопытно было.

— Как же ты, тонкая такая…

— Я выносливая.

Опять улыбалась злыми тонкими губами, подзуживала, насмехалась. Смешные люди. Цари природы. Как поверну, так и будет. По-моему.

Тяжелый недостаток: всегда хватало терпения. Другие сдохнут в беге, иссякнут — мне всегда достанет дыхания, да не в обрез, а ещё на один виток, и так во всём.

На даче оборудовала цветник — с растениями и землей возиться охота с детства не посещала, а камни выложить вкруг — занятие поинтереснее. И пёрла издали те камни полную пазуху, крупные, оттягивали футболку, так и походку беременных, вразвалочку, поняла — удобнее это, с грузом, вперевалку ходить. Помогал сосед, мальчишка, изнывал, выдыхался, и, когда к участку подходили, у калитки ношу сбрасывал, чтобы обратно хоть минуткой дольше — налегке. Я уносила камни вглубь участка, к самому домику, лишний, в принципе, путь делала — цветник по замыслу не так далеко от забора отстоял, но оттягивала, замедляла момент освобождения, проверяла себя — брошу сейчас — или хватит терпения?

— Ты испорчена Москвой, — сказал и прищурился.

Ой, ну вот не надо. Не надо совсем уж дешёвых ходов. Обидь, задень — и, можешь считать, победитель.

— Почему же?

— А вам хоть плюй в глаза, всё божья роса. Понимаешь? Ты ведь подлинная, я же чувствую в тебе. Особенно если смотришь вот так, как сейчас — не прямо… Думаешь, почему звоню? Как раз потому. Но фанаберии много на себя нацепила, ты — у тебя и походка, как у офисного клерка.

— Клеркини.

Анатолий ввалился с кофе. Встал на пороге.

— Ребят, предупреждать надо. Если что, только скажите, я и уйти могу.

— А мы что тут, по-твоему, целуемся, что ли?

Говорили всё так же, через столы. Официальная дистанция публичных оппонентов, кажется, в учебнике по психологии так расстояние именуется.

— Целуйтесь на здоровье, если хотите. Я и уйти могу. — упрямо повторил Толя, нижняя губа чуть подрагивает. Мальчишка.

— Оставайся.

Да я бы и рада была сдернуть с лица улыбку — почему в офисе, когда надо, её так трудно бывает нацепить? — но в облаке смешного и чуткого внимания впервые за долгое время было хорошо, хотя и не совсем комфортно. Неужели так уж подломил меня муженёк? Вот улыбаюсь, а парни, как нарочно, воспринимают на свой счет.

— А что, будем целоваться? — вроде бы в шутку спросил Володя, с наигранной веселостью в голосе.

Опять!

— Нет.

— Зря.

Он не смог скрыть досады.

— Почему?

Надо бы мне прикусить язычок.

— Ну, целоваться знаешь, как полезно, я статью об этом читал.

Володя уже вполне владел собой.

— В следующей жизни, может быть…

На-верна! В сле-ду-щей жизни,
Когда я стану кош-кай,
Лай-ла, ла, ла!

Толя исполнил популярную песенку.

— Сахару в кофе?

Грамотный. «Сахару» — не «сахар», даже не «сахара».

Женское — я уже говорила: присутствующие мужчины воспринимаются одним существом. Вроде змея Горыныча, разделенного по персоналиям. И кто-то конкретный может и вовсе не привлекать особенного женского внимания, но само присутствие мужского, мужское как категория — обостряет, упрощает, стилизует женщину. Другими словами, делает её красивой. Или наоборот, истерически кокетливой. Как меня, лишенную так долго всего живительного, что должно исходить от мужчин. Проявляет, словом. Без зрителей ведь женщина — никакая.