Яков Бромберг - Евреи и Евразия

• Название: Евреи и Евразия
• Автор: Яков Бромберг
• Издательство: Аграф
• Жанр: Культурология
• Год: 2002
• ISBN: 5-7784-0194-9

Яков Бромберг (1898–1948) — один из ярких представителей движения евразийцев. Подход, примененный им к исследованию традиционно болезненного «еврейского вопроса», для многих окажется неожиданным. Его главный труд, аргументировано опровергающий тезисы как антисемитов, так и некритических юдофилов, в России публикуется впервые. Бромбергу удалось найти ключ для дешифровки скрытого смысла исторической судьбы еврейского народа.

---

Всякий, кто не упускает из области прочно усвоенных его сознанием фактов предзаключенность доктрины большевизма во всех ее сторонах и выводах — если только отвлечься от максималистической концентрированности и изуверства ее русских идеологических и социальных проявлений — в старых европейских рационалистических и позитивистских учениях, — с небольшой затратой труда, при априорной уверенности в полном успехе своих поисков, найдет и в духовных течениях современной Европы это упорное и систематическое стремление к выводу человечества из его извечной заключаемости и специфической определимости стихией и категориями историческими. Если даже не иметь в виду всем известных просветительских и материалистских догм, унаследованных от «прогрессивных» воззрений XIX века огромным большинством европейских социалистических партий, то это сознательное стремление к выводу грядущих судеб человечества из сферы имманентной исторической трагики и к замене ее состоянием обеспеченности мещански-сытого спокойствия, можно проследить и в пацифистских, консолидационных и паневропейских движениях нашего времени. До чего истончился и выдохся некогда могучий идеалистический порыв к великой, хотя и утопической цели насаждения на земле вечной treuga Dei, как много чудовищного лицемерия или обманчивого самоусыпления в пацифистских речах о предотвращении кровопролитий грядущих войн, — можно видеть из терпимого, сочувственного и хвалебного отношения к ужасным кровопролитиям, сопровождавшим доныне все великие революции, столь характерного для среднего демократического европейского пацифиста, прочно воспринявшего мнение о революции как о «варварской форме прогресса». Впрочем, стремление к «консолидации» отношений политических и территориальных, возникших по мирным договорам, закончившим великую войну, и противодействие попыткам пересмотра этих договоров свойственно в первую очередь правящему слою государств, в результате войны возникших или увеличивших свою территорию без всякой соразмерности ни с направлением и интенсивностью довоенных национальных устремлений соответствующих, ныне «большинственных» и господствующих народов, ни с размерами произведенных ими в войне усилий и понесенных жертв, — и от новой войны могущих только либо потерять, либо, в лучшем случае, ничего не выиграть. Пацифистские же настроения среди народов, испытавших ужас и унижение поражения, поскольку, они и там распространены во многих, даже не социалистических кругах общества, являются точным показателем размеров и интенсивности национально-государственной деморализации этих народов в результате поражения и зачастую проявляются в самозабвенно-изуверских и нравственно-отталкивающих формах самооплевания и доносительства. Паневропейство, которое в русской среде часто сближается и сопоставляется с евразийством на основании мнимой общности поверхностно понятного и усвоенного признаков культурно-исторического самоосознания и самоограничения некоторых более или менее точно установленных географических миров, — паневропейство на самом деле глубочайшим образом от евразийства отличается полным отсутствием активно-творческой воли к выполнению каких-либо подлинно великих заданий мирового размаха. Оно является на самом деле открытой манифестацией всеевропейского пораженчества и оформлением ликвидации претензий на былое — действительное или мнимое — водительство исторических судеб земного человечества. Оно пытается организовать спасение жалких остатков всеевропейского патриотизма времен культурного цветения гордой цивилизации Запада и его самоутверждения и самовозвеличивания во вселенских масштабах, но в то же время отнюдь не подвергает старых европейских лженачал космополитического насильничества и мнимого универсализма какой бы то ни было ретроспективной критике и пересмотру в свете тяжкого исторического и нравственного опыта пережитой катастрофы. Тем менее склонен паневропеизм призывать к освежению и преображению старых европейских философско-исторических умозрений новыми метаисторическими и религиозномистическими точками зрения, преодолевающими обветшалые позитивно-рационалистические шаблоны, будучи в этом смысле эпигоном и последышем старой линии развития европейского интеллекта и мирочувствования.

После сказанного выше становится понятным увлечение интеллигентных слоев западного еврейства (исчерпывающих, в сущности, весь наличный человеческий состав его) пацифизмом, паневропеизмом и глубоко упадочным явлением Лиги Наций, являющейся, в сущности, организацией утверждения созданного в Европе мирными договорами положения, надзора за этим утверждением крупнейших европейских держав, внушения побежденным и униженным необходимости примирения со своим положением, да еще тревожного и недоверчивого наблюдения за глубоко непонятной и ненавистной Россией и закрепления ее политического и территориального ослабления[9]. Дифирамбы еврейских верхов Лиге Наций и связанность с нею англо-сионистских проектов даже дали сильный козырь в руки крайних антисемитов, считающих Лигу одним из орудий осуществления пресловутых еврейско-масонских планов захвата владычества над человечеством.

И вот этот свирепый, злобно-утопический лозунг вывода, в планетарном масштабе, человечества из царства истории в царство рационального учета, экономики, биологии даже просто травоядно-сытой зоологии, оказался идеальным разрядителем для энергий, аккумулированных в охолощенной и озлобленной душе периферийного еврея. Утилизируя с присущим ему неоспоримым практическим чутьем всяческие оказавшиеся в России под рукой инородческие массы (латышские, венгерские, китайские, немецкие и т. д.), большевизм широко использовал лжемессианский пафос еврейской периферии, быстро и верно оценил его надежность в смысле возможности неожиданно-рецидивных увлечений какими бы то ни было метафизическими, иррациональными, патриотическими и пр. «предрассудками» и возложил на нее задание быть избранным сосудом для хранения некоторых из самых ценных специй и составов кухни коммунистической благодати. Мы считаем, что было бы огромной ошибкой связывать с периферийно-еврейской стихией в большевизме все проявления этого гигантского и многообразного феномена, и некоторые его стороны, например бесшабашный разгул почуявшей полную свободу разрушения низовой народной стихии, упоение солдатско-матросской вольницы массовым истреблением невинных, огромный территориальный размах и пафос дерзновения воистину планетарного, — все это только искусственными ухищрениями застарелого предубеждения можно было бы связать с проявившим себя в революции элементом par excellence еврейским. Тем не менее некая струя этого элемента, которую мы выше попытались посильно очертить, и притом струя идейно и персонально-количественно (как в абсолютном, так и в относительном смысле) достаточно значительная и выделяющаяся среди бурных и мутных перекатов грандиозного прибоя, — может быть отчетливо различена, и притом во всех отраслях и областях социалистического разрушения и «строительства» — хозяйственного, политического, дипломатического, военного, технического и т. д.

С другой стороны, для дрябло-скептического и глубоко негероического и нетворческого духа периферийно-еврейского революционера осталось, даже post factum, навеки скрытым и непостижимым чудом нарождения нового инстинкта и пафоса национально-государственного делания[10], забрезживших по ту сторону бездонного окаянства, бунтарского похмелья больной русской души, как выход сквозь глубочайший провал, через жуткий мрак ахероновых водоворотов — к антиподам, к звездам, на дневной свет солнца истории. И мы убеждены, что именно здесь скрыт под бушующей поверхностью взбаламученного российского моря тот духовный водораздел, с которого будущие изыскания обнаружат и проследят расхождение двух, от начала разноокрашенных, но прежде слитых и перемешанных до нераспознаваемости духовных стихий, представительствующих оба главных национальных ингредиента, сыгравших свою роль в великой смуте наших дней. И именно в проявившейся здесь неспособности периферийного еврея до конца сопутствовать своему русскому собрату и соучастнику не только в изуверском рабствовании началам зла и разрушения, но и в преодолении их из глубин собственного творческого духа для выхода в новую жизнь, в этой органически ему присущей духовной ущербленности и половинчатости — коренится основание грядущего сурового исторического приговора над его замыслом и делом.

Мы надеемся, что достаточно определенно наметили ту область и те планы, в которых может быть поставлен вопрос об ответственности и размерах еврейского участия в революции. Мы по совести убеждены, что уже одни внешние пространственные и численные масштабы и эффективный размах революции в сопоставлении с истинными размерами численности еврейской периферии и идейной значительности ее духовно-культурного творчества исключают возможность рассмотрения этого вопроса в плане причинно-следственном, то есть том плане, который так часто стоит в центре внимания вульгарно-антисемитских исследований корней и причин российской катастрофы. Присутствуя при споре между русским и евреем о генезисе русской революции, об ответственности евреев и т. п., чувствуешь вчуже неловкость — прежде всего от грубого смешения планов и точек зрения, проявляемого с обеих сторон, и уже потом от недооценки истинных размеров культурно-бытового расхождения русского правящего слоя старого порядка с основным народным примитивом и возникших отсюда трагических недоразумений и тупиков — со стороны русского; и от потуг на детерминистское оправдание и выгораживание еврейских тяжких грехов всяческими действительными и мнимыми страданиями при старом порядке и от всего остального устаревшего и легковесного арсенала доводов — со стороны еврея. И необходимо когда-нибудь и нам, евреям, понять, что голос истинной совести, поскольку она еще сохранилась в тех из нас, кого не смыли и не унесли в пропасть изуверского материализма мутные волны периферийного, безбожия, — этот голос повелительно диктует необходимость открытого и искреннего признания того, что во многих ужасных сторонах и явлениях революционной катастрофы проявились начала, в которых при внимательном и беспристрастном наблюдении нельзя не заметить их слишком компрометирующего родства с продуктами религиозно-культурного вырождения и распада еврейской души в связи с утратой ею живого чувства мессианского призвания в этом мире перед лицом Божьим и человечества. В этом смысле была бы проявлением нестерпимого духовного высокомерия, лишним подтверждением давнего мнения об «иудеев роде, строптивом и лукавом», совершенно безнадежная попытка отрицать нашу вину и ответственность за эти явления, не в плане количественном и причинно-следственном, но в порядке отношения между некоей платоновой идеей и ее пусть неявственным и несовершенно адекватным, но реальным земным осуществлением; в этом смысле вина наша рано или поздно будет поставлена на суд истории и совести религиозного человечества.