Иван Курчавов - Шипка

• Название: Шипка
• Автор: Иван Курчавов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Роман посвящет русско-болгарской дружбе, событиям русско-турецкой войны 1877-1878 гг., в результате которой болгарский народ получил долгожданную свободу.

Автор воскрешает картины форсирования русскими войсками Дуная, летнего и зимнего переходов через Балканы, героической обороне Шипки в августе и сентябре 1977 года, штурма и блокады Плевны, Шипко-Шейновского и других памятных сражений. Мы видим в романе русских солдат и офицеров, болгарских ополченцев, узнаем о их славных делах в то далекое от нас время.

---

Мустафу они узнали, когда он был уже рядом — на разгоряченном коне и с поднятой саблей. Глаза его, налитые кровью, были немилосердно жестоки.

— Кто из вас попытается бежать, — крикнул он башибузукам, — мои люди все равно догонят: наши кони проворны и быстры на ногу. — Тут он взглянул на болгар, увидел, что большинство их избито и окровавлено, — Покажите мне тех, кто вас так избил! — Попросил он громко и властно. Болгары молчали: они боялись провокации. Тогда он обернулся к башибузукам и заговорил по-турецки — Может, вы назовете самых кровожадных? Покажите мне их! Я хочу верить, что не все вы жаждете невинной болгарской крови. Или я ошибаюсь? Развейте мои опасения, скажите, что среди турок есть всякие: и плохие, и хорошие. Есть такие, кто хочет жить с болгарами в мире, но есть и такие уроды, кто желал бы их только резать!

Мустафа что-то сказал своим людям, после чего они тут же набросились на башибузуков, чтобы снять с них сабли или ятаганы. Разбойники не сопротивлялись. Они сидели на конях, держа в левой руке поводья, а правую подняв над головой. Покорно они выполнили и другую команду: направили лошадей за каменный утес.

— Я освобождаю вас! — объявил Мустафа болгарам, — Идите туда, где вам не угрожает опасность! К Габрову, к Тырно-ву — мест безопасных теперь много!

И поскакал вперед, вздымая на дороге густую белесую пыль.

Йордан Минчев сразу же, оценил обстановку. Он поднялся во весь рост и крикнул так, чтобы его услышали все:

— Здесь оставаться нельзя! Надо быстро уходить — мелкими группами, лучше всего в лес!

Он осмотрелся, нашел отлогий спуск и ловко соскользнул вниз, на дорогу. На него смотрели с опаской и недоумением.

— Только в лес! — повторил он, — И очень быстро. Башибузуки могут собраться с силами и прискакать сюда каждую минуту! Таких, как Мустафа и его друзья, среди турок больше нет!..

— Дядя Данчо! — услышал он тонкий девичий голос, показавшийся ему очень знакомым. — Дядя Данчо!

Он вгляделся в толпу и увидел продиравшуюся к нему невысокую хрупкую девушку с изможденным и заплаканным лицом. Ветхое, порванное платье ее было испачкано кровью и грязью, в крови сплелись и запутанные темные волосы. Она плакала и улыбалась одновременно.

— Пенка! — узнал ее Минчев.

— Я, дядя Данчо! — радостно отозвалась она.

— О господи! Да как же так?! — Он бросился ей навстречу, прижал к груди и стал гладить по голове. В это мгновение она показалась ему совсем ребенком. — Как же ты тут, милая? Тебя и живой не считают, Пенка ты моя дорогая!

Они выбрались из толпы и направились к ближайшему леску. Пенка горестно качала головой и говорила так тихо, словно боялась, что ее могут услышать эти страшные башибузуки.

— Я и сама часто не считала себя живой, дядя Данчо. Думала, что не увижу ни дедушку, ни наше Велико Тырново. Схватили меня турки, забили рот мокрой тряпкой, обернули во что-то темное, взвалили, как мешок, на коня и поскакали. Я тогда думала, что задохнусь, что упаду с лошади и расшибусь, что со мной что-то сделают плохое эти звери. Но они везли меня какому-то старому и богатому турку. Иногда они открывали темное покрывало и щелкали языками, говоря, что я очень хороша и что они получат за меня большие деньги…

— И что же было потом? — нетерпеливо спросил Йордан, когда Пенка вдруг замолчала.

— Ночью я бежала от них, — продолжала Пенка, — и меня приютили наши болгары. Спрятали они надежно и оберегали как родную дочь. Плохо было, что не могла получать из дому известий и ничего не могла сообщить своим. Эти добрые люди боялись, что турки перехватят письмо и найдут меня.

— Их опасения не были напрасными, — заметил Йордан.

— Ну а недавно башибузуки сожгли село, где я жила, — Пенка вздохнула. — Кого убили, а кого погнали но этой дороге. Вы дедушку не видели, дядя Данчо?

— Видел и дедушку, жива и Елена…

— Елена?! — изумилась Пенка. — Где же она?

— Была в России, в Николаеве. Пробирается в свое Габрово.

— Вот счастливая! — воскликнула Пенка. — Хоть бы поскорей ее встретить!

— Бог даст, встретишь. И Елену, и своего доброго дедушку. Старый Димитр так обрадовался приходу русских, что перестал болеть. Он все еще верит, что ты жива. — Помолчал, огляделся. Болгары, освобожденные Мустафой, брели по многим тропам, ведущим в леса. У далекого пригорка пылили всадники: или уносился Мустафа со своим отрядом, или мчались перепуганные башибузуки, наказанные Мустафой и отпущенные с уговором не трогать болгар. — Отправил я к твоему дедушке одного хорошего паренька. Мой бывший ученик Наско. Пусть пока поживет в Тырнове. Бедняга едва спасся от турок!..

— Дядя Данчо, а мы туркам не попадемся? — озабоченно спросила Пенка. Взглянула на Минчева, не удержалась: — А я вас по большому носу узнала! Извините, дядя Данчо!

— Как говорят русские, нос на семерых рос. А достался одному Йордану Минчеву! — Он добродушно ухмыльнулся. — Тут я знаю такие тропы — ни один турок ступить не отважится: поднапугали их наши повстанцы! Смотришь, денька через три постучимся к Елене: накрывай-ка стол для любимой подружки!

— Ой, я даже не верю в это! — воскликнула Пенка.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

I

Еще нет и шести часов, а солнце припекает так нещадно, что от него негде спрятаться: не спасают и густые ветки бука, принесенные Егором Неболюбовым и укрепленные сверху в виде крыши. Вчера в полку пострадало человек тридцать от солнечного удара. Сегодняшний день обещает быть жарче.

— Как это болгары могут тут жить, — недоумевал Шелонин, — Баня с утра до вечера!

— А чем это, Ваня, плохо? — спрашивает Неболюбов, свертывая толстую цигарку и набивая ее подсушенными на солнце буковыми листьями. — Окунул в лужу веник — и хлещи себя, пока не надоест!

Егор затянулся самокруткой и зашелся в продолжительном кашле. Самокрутку не бросил: что делать, когда нет другого курева? Кашлял он после каждой затяжки, а ему словно вторили те, кто сидел рядом и тоже тянул этот горький, въедливый дым. Однако покидать это место никто не желал: хоть какая-то, но тень, да и Егор мог что-то рассказать: любит он сочинять всякую всячину!

— Слышали, братцы, что сделали болгары с одним нашим драгуном? — начинает Неболюбов, обращаясь ко всем солдатам, схоронившимся от жары под ветками крупнолистого бука. — Заболел, служивый, и в дом к болгарину. Показывает: мол, не попадает у меня зуб на зуб, трясет меня как у черта за пазухой. Болгары, конечно, уложили его тут же в постель. Прикрыли одеялом и спрашивают: «Как?» «Ладно», — кивает драгун. «Ему опять хладно!» — говорит болгарин болгарке. Принесли еще два одеяла, «Ладно», — говорит драгун. «О боже! — расстроились болгары, — Ему опять хладно!» Взвалили на драгуна все свои теплые вещи. С него пот не в три, а в три по три ручья. Застонал он, закричал на всю болгарскую хижину: «Хватит, братушки, спасибо! Снимите с меня все, оставьте на мне одно одеяло!» Вот как…

— А это правда? — по привычке усомнился Шелонин.

— Егор Неболюбов сказки рассказывать не умеет! — последовал быстрый ответ. — Ты, может, и в эту историю не поверишь? Как наш солдат попросил у молодого болгарина булку, а тот ответил, что у него только одна булка, и как наш стрелок предложил эту булку разрезать на две части? Молодая болгарка еле-еле от разрыва сердца не скончалась!

— А чего ж ей пугаться-то? — ничего не понял Иван. — Неужто она такая скупая, что из-за булки помереть могла?

— Булка-то по-болгарски это или невеста, или молодая жена, чудак-человек! — заулыбался Егор, — Вот и подумала болгарка, што ее сейчас будут резать на две части: одну половинку возьмет русский, а другую оставит ее мужу. Было от чего испугаться!

— Чудачка! — покрутил головой Шелонин.

— То же самое сказал и солдат. Да еще добавил: я, говорит, не какой-то башибузук, а православный русский воин, я, говорит, защищать вас пришел, а не резать. Болгарка, когда поняла, смеялась до упаду! Всяко бывает, когда не знаешь чужой язык!

— Егор Неболюбов! — послышался чей-то голос.

— Я Егор Неболюбов, — ответил он, поднимаясь.

— Возьми письмо!

Ему бросили в шалаш конверт, и он подхватил его на лету.

— Получать люблю, а вот писать не ахти как: грамотешка такая, что каждое слово полчаса вывожу! — проговорил Егор, рассматривая конверт. — От Аннушки. Кого-то, знать, попросила. Курицу небось не пожалела за депешу эту! Она у меня в грамоте ни бе ни ме!

Он вскрыл письмо. На колени упала небольшая вырезка из газеты. Егор читал медленно. Выражение лица его менялось с каждой строкой. К концу листка он стал бледен так, будто из него откачали всю кровь.

— В третий раз пропечатали Егора Нёболюбова, — с трудом проговорил он. — Мы тут жизни свои не щадим, а там судебной пристав объявил продажу с публичного торга. Продается дом, принадлежащий мещанину Егору Неболюбову. Мне, значит. На долги, которые этот Егор не мог выплатить в срок. А не выплатил он их потому, что взяли его в армию, где ему платят целковый на махру. Выгонят мою Аннушку из дому и ребят не пожалеют. Без хлеба, без угла… Эх! — Егор безнадежно махнул рукой.