Анри Рюэллан - Полуночный трубадур

• Название: Полуночный трубадур
• Автор: Анри Рюэллан
• Издательство: “Флокс”
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 1994
• ISBN: 5-87198-058-9

Сборник “Полуночный трубадур” впервые представит российскому читателю романы современных французских фантастов. Поэтическая аллегория о новых Орфее и Эвридике (Анри Рюэллан, “Ортог во власти тьмы”), философская притча о человеке, затерявшемся не только в глубинах космоса, но и в бездне собственной души (Ришар Бессьер, “Имя мне… все”), космические оперы Мориса Лима (“SOS ниоткуда”, “Полуночный трубадур”) с лихими приключениями во времени и пространстве — всему найдется место в рамках жанра!

СОДЕРЖАНИЕ:

Анри Рюэллан — ОРТОГ ВО ВЛАСТИ ТЬМЫ (перевод В.Агеева)

Ришар Бессьер — ИМЯ МНЕ… ВСЕ (перевод А.Ермошина)

Морис Лима — SOS НИОТКУДА (перевод Н.Разумовой)

Морис Лима — ПОЛУНОЧНЫЙ ТРУБАДУР (перевод В.Агеева)

Оформление: А.Г.Тарасова

Иллюстрации: С.Б.Соколова

---

— Продолжай, — холодно проговорил Ортог.

— Это длинная история, — начал брат Альбан. — Ты должен знать, что не все священники враждебно относятся к Софаркам и навигаторам. Среди наших сторонников есть много ученых, которых некоторый мистицизм привел под сень храма и которые вместе с генетиками разработали научную программу еще до твоего отправления и до твоих открытий. Уже почти век Центральный Храм скрывает у себя биофизическую лабораторию, где изучаются границы смерти.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Наши исследования основывались не на гипотезе о существовании бога и, тем более, о постоянстве души, а на проблемах обитания в космосе и на психологических явлениях, которые сопровождают жизнь. Существует главный вопрос: при физиологической работе мозга мысли могут располагаться только в пространстве. Но в каком пространстве могут располагаться мысли?

— Мыслей не существует. Существуют слова. Тот, кто полагает, что он мыслит, просто приводит в действие свой язык или связки, и эта, так называемая мысль — не что иное, как комплексная реакция на внешние или внутренние раздражители. Не существует особой разницы между криком птицы и движением плавников у рыбы. Духовные явления, о которых ты говоришь, это всего лишь иллюзия, порожденная деятельностью нервной системы. На более низком уровне и наслаждение и боль — это периферическая реакция, и сознание тут ни при чем. Мы сознательны не более, чем Бог на душу положит, но это расстраивает нам регулирующий механизм, который называется гордостью.

— И тем не менее, сеньор, ничто не препятствует определенному порядку электронов, который я называю “мысль” или “сознание”, оставлять в полях Вселенной свои отпечатки в виде пустот; нейроны же возвращаются в небытие. Мы исходим из теории, согласно которой эти отпечатки продолжают реагировать с космическими потоками энергии. Я с детства помню слова преподобного физика Галлега: “Смерть — это запятая, которая отделяет нас от вечности”. Мы рассматриваем мертвого как негатив живого, а ведь с негатива можно сделать еще один снимок.

Ортог презрительно пожал плечами:

— Мистика под рациональным соусом.

— Не такая уж и мистика. Во всяком случае, усилия генетиков не смогли победить болезнь. Если уж не удалось спасти живых, нужно попытаться восстанавливать мертвых.

— Ты потерял разум, брат Альбан. Можешь идти.

— Но не раньше, чем я закончу; потом поступай, как знаешь. Ты ведь можешь даже нас всех арестовать или выслать отсюда.

— Хорошо. Даю тебе еще две минуты.

— Наши исследования уже подошли к концу, но твой успех свел все на нет. Однако эта наша работа ведется так давно, что мы ее продолжаем с тем же рвением, как и в самом начале. Я сам подвергался опытам с целью выяснить, где находятся пределы границы жизни. Многие из нас отправлялись туда и принесли ценные сведения. Конец пути совсем близок, но для последних опытов нужно мужество, которого ни у кого из нас не хватает. Ты, возможно, единственный человек, который никогда не отступает.

Ортог улыбнулся.

— И тем не менее, — сказал он, — я много раз отступал перед межзвездными перелетами. Каждый раз приходилось перебарывать свой страх перед Вселенной.

— Готов ли ты перебороть свой страх перед этим?

— Я не боюсь того, что не существует, и я отказываюсь ввязываться в предприятие, лишенное всякого смысла.

— Даже если существует слабая надежда, что ты установишь контакт с той, которую потерял?

Дал сжал кулаки.

— Оставь свои глупые аргументы! Займись своими делами, я не допущу, чтобы кто-нибудь касался этой темы!

Брат Альбан молча поклонился.

— Мои соображения более эгоистичны, Дал Ортог Дал, — сказал он затем. Многие месяцы ты провел в анабиозе, но поскольку не сохранил об этом неприятных воспоминаний, значит ты подготовлен лучше всех нас для первого прыжка.

— А почему ты сам не хочешь попробовать лечь в анабиоз?

— Время не терпит, сеньор. Многие священнослужители — наши враги. Софарки поддержат нас лишь в том случае, если поддержат рыцари. А из твоих слов я понял, что на них нельзя рассчитывать. Вот поэтому, Дал Ортог Дал, я решил воспользоваться твоим горем, чтобы сделать тебя своим сообщником.

Обратной стороной ладони Дал откинул капюшон на затылок священника, открыв угловатое лицо с широкими челюстями и лбом упрямца. Бритый череп блестел под желтым светом микроорганизмов.

— Да, ты не трус, и мне по душе твой цинизм. Я подумаю над твоим предложением. Иди с миром.

Брат Альбан еще раз поклонился, затем повернулся, не говоря больше ни слова. Шаркая подошвами, он исчез за квадратной дверью, и его поглотил дождь.

* * *

Дал задумчиво сделал несколько шагов и снова подошел к саркофагу. Бред сумасшедшего! Как только у него хватило терпения выслушать все это до конца? Но, несмотря на полное отчаяние, даже легкий проблеск надежды заставил его с интересом отнестись к этим бредовым предложениям.

Да, если бы брат Альбан не появился вовремя, это наверняка был бы последний день для Ортога в мире, который оказался таким же враждебным, как самые далекие астероиды. Какая разница — днем раньше, днем позже! Но Дал чувствовал, что его мысли уже приняли другое направление. Теперь было невозможно сразу ставить точку. Медленно он направился к выходу.

Уже наступила ночь, и дождь хлестал с прежней силой. В пасмурном небе на северо-восток удалялись мощные габаритные огни геликоптера. Брат Альбан, выполнив свою миссию, возвращался в Храм. Ортог направился к своей машине, огни которой слабо светились в ста метрах, в конце кипарисовой аллеи. Деревья-мутанты, совсем неподвижные рядом с обычными, поднимали вверх свои кроны, еще более темные, чем сама ночь; в их больших ветвях поблескивали кристаллы кремния. Казалось, рука великана изваяла их из вулканического стекла; под ветром не гнулась ни одна ветка. И Дал Ортог подумал, что это подходящая стража для Каллы.

На борту геликса он включил автопилот и полетел в столицу. Сидя в тепле кабины, он смотрел через прозрачные стенки на черную пустоту, в которую летел, как пушечное ядро. И только потоки дождя, которые машина разделяла на три симметричные струи, напоминали о том, что кроме этой отрешенности где-то существует реальная жизнь. Иногда вспышка молнии освещала летящие горизонтально струи дождя, но через звуконепроницаемые стенки геликоптера Дал не слышал даже звука грома. Во всем этом окружении было что-то необычное, да и нужно ли теперь все обычное, если Альбан и его некрозофы правы?

Им снова овладело смешное, ни на чем не основанное чувство надежды. Хотя нет, Альбан и его некрозофы — это просто шарлатаны. Может быть, во всем этом кроется какой-нибудь политический маневр, тайный сговор знати и духовенства, противников Софаргии. Но будущее покажет: никакая сила не в состоянии вот так, в лоб, атаковать рыцарей-навигаторов: а возможно, кто-то пытается просто подорвать их влияние, используя его, Ортога, как приманку. В таком случае, эта подрывная деятельность должна быть хорошо организована, потому что силы неравны. С помощью клеветы и других грязных махинаций невозможно справиться с элитой рыцарей, владеющих Голубым Оружием.

Геликоптер приземлился на дополнительном аэродроме Лассении. Несмотря на грозу, даже снежинка не смогла бы коснуться земли мягче, чем эта машина.

2

В холле аэропорта Дала поджидали трое мужчин. Они ничем не выделялись из общей массы и представились как сотрудники лаборатории. Затем предложили навигатору поехать с ними в Университет, если, конечно, сеньор не возражает. Дал улыбнулся: отношения навигаторов с учеными были вполне дружескими, и вряд ли можно было найти другие слои населения, между которыми существовали такие прямые и простые связи, менее всего подверженные условностям этикета.

— Господа ученые, — сказал Дал с грустной улыбкой, — я сочту за честь сопровождать вас в ваше почтенное заведение.

Трое мужчин кивнули в ответ, отдавая дань трауру Ортога. Автомобиль быстро доставил их в лабораторию психофизики. Дал вдруг почувствовал, что у него просыпается интерес к происходящему: это приглашение в лабораторию было, видимо, следствием его разговора с некрозофом, и результаты, которые хотели ему показать, должны были ответить и на его мысли, и на утверждения брата Альбана.

— Вы удачно выбрали момент, — заметил он.

— Да, — ответил один из лаборантов, — мы знаем. Ты имеешь в виду брата Альбана?

Дал удивленно поднял брови:

— Откуда вы узнали об этом?

— О, это очень просто. Вот уже пятьдесят лет мы уступаем дорогу генетикам, но работаем в самом тесном контакте с духовниками. Некрозоф — это почти синоним биофизика.