Дмитрий Пригов - Только моя Япония (непридуманное)

• Название: Только моя Япония (непридуманное)
• Автор: Дмитрий Пригов
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-86793-908-3

Дмитрий Александрович Пригов (1940–2007) — известный поэт и художник, лидер и теоретик концептуализма, лауреат Пушкинской премии (1993), автор многих, ставших хрестоматийными авангардистских текстов. Эта книга является второй частью задуманной трилогии (первая — «Живите в Москве» — вышла в издательстве «Новое литературное обозрение» в 2000 г.). Перед читателем жанр записок путешественника, рассказывающих о пребывании автора в Японии. Повествование причудливо сочетает этнографические подробности с фантастикой, обстоятельное и достоверное описание быта жителей Японии с гротеском.

---

И напоследок поведаю об одной нехитрой истине, открывшейся мне по причине удивительного непрекращающегося моего писания. Несмотря на обещанный и многократно подтвержденный на весьма замечательных примерах закон иссякания энергии записывания и писания, по мере пробегания времени пребывания в стране Постоянного Стояния в Центре Неба Великого Солнца, она не иссякала. Да так оно в любой чужестранной стране. А в Японии — так и особенно. Но я, как уже давно всем понятно, пишу совсем не про Японию. И вообще, всякая чужая неведомая земля — просто наиудобнейшее пространство для развертывания собственных фантазмов. Вот один из последних я и привожу в завершение.

Японская хрупкость

Вот и подумалось про японцев —
Кушают палочками
Какие-то травки
Как кузнечики лапками в сухих растениях перебирают

Вот опять подумалось про японцев —
Бегут под зонтиками
Уже в воздухе над мокрыми камушками
Ножками перебирают

А из Японии подумалось —
Вот толстоногие русские девки
Ходят по сухой траве
Хрупают как слоны белые индийские

Вот подумалось о Японии —
Лучше не думать о Японии!
Времени жизни не хватит

А вот не об Японии —
Тела хрупких американских матросов
В заостренных, как края Фудзи, зубах недремлющих
                                                                                          акул —

Помнится ли японцам такое?

И подумалось в качестве японца обо всем другом:
Что оно — другое?
И вместе с японским оно все-таки меньше
Чем все
А про японцев думается часто
Что можно услышать
Как мысли их, словно кузнечики лапками
Перебирают легко извилины их суховатого мозга

Когда мне впервые в детстве подумалось об Японии
Кошачий кашель сотрясал сухонькие переборки моей
                                                                                             грудки
И воспаленный красный шар бросился в голову:
Япония!

Думалось, думается, не думается про японцев —
Как это они, не имея слизи
Обматывают чужое —
Видимо, потрескивая сухим статическим электричеством

Подумалось про себя —
А не японец ли я?
И почувствовал сухость в потрескивающих суставах
И шуршание обтягивающей кожи

Подумалось про японцев —
А японцы ли они?
Не гладкие ли они камни побережья мирового
                                                                                      океана?
Не легкие ли белые нити вздрагивающей паутины
Легко опутывающие осенние желтые ломкие листья

И снова подумалось о японцах —
Думаются ли они такими
Или они такие и есть
Что думаются именно такими

И подумалось про японцев —
Не сухость ли европейского мышления
Облекает своей сухостью их внешнее поведение
Уподобляя их единственно знакомым примерам
                                                                                        сухости
                                 и хрупкости —
Кузнечикам

И еще мне подумалось о японцах
Как о китайцах
Как если бы о кузнечиках и как о цикадах
О мощных и звучных лапах последних
И о сухих, цепких и изощренных лапках первых

Надо же — подумалось мне о японцах —
Неужто ли не убивают? Неужто ли не убьют? —
Убьют! Убьют! Еще как убьют-то! И украдут,
                                                                                  украдут!
Человек везде не окончательно из рода кузнечиков

Но в то же время подумалось о японцах —
И среди них встречаются грубые, толстые и мясистые
Но и в них, и в их душах
Произрастают тонкие, колышущиеся
Суховатые и ярко расцвеченные стебельки трав
                                                                                          странных переживаний

И вот что еще подумалось об японцах —
Что они обдумали, как им быть японцами
А им, видимо, быть японцами сподручнее таким
                                                                                         образом
Какие они и есть

И еще подумалось о японцах —
Вороны кричат в императорском дворце
Какой-то постоянный блуждающий шорох
Мелкий дождик осматривает исторические окрестности

И еще подумалось не об японцах —
Вечное шебуршение недовольной совести
В русских слизистых душах
Не есть ли память предположенной и неосуществленной
Мелодичной и облагораживающей японской сухости

И еще подумалось про японцев —
Жизнь переломится как сухая травинка
А они изловчатся перескочить на другую
Или не изловчатся

А также подумалось про японцев —
Золотые карпы плавающие в пруду
Внутри себя обладают необыкновенной строгостью и
                                                                       суховатостью решений
И тем самым они все же японские

Однако же подумалось про японцев
Что еще есть и немцы
Есть американцы и русские
Но они — совсем не японцы

Еще мне думалось, подумалось про японцев
И придумалось, что они — вовсе не японцы
А нечто природообразное
Похрустывающее суставами
Но лежащее как плоский камень
И подтекающее как прозрачная вода

И подумалось о японцах в терминах конца света
Что когда он подступит, то они будут уже не
                                                                              японцы
А некие, лицом обращенные к концу света
К чему, собственно, и были всегда преуготовлены