Николай Котыш - Люди трех океанов

• Название: Люди трех океанов
• Автор: Николай Котыш
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1968

Море, стратосфера, космос — вот те три океана, которые экзаменуют человека на выносливость, мужество, самообладание. Морякам, летчикам, космонавтам, героям настоящей книги, эти три океана подвластны.

Участник Великой Отечественной войны, побывавший и в море, и в воздухе, Николай Котыш проникновенно рассказывает о тех, кто принял на себя грозу военных лет. Будучи специальным корреспондентом газеты «Красная звезда», он близко познакомился с отрядом космонавтов, бывал с ними на тренировках и в их заграничных поездках. Об этом повествуют его «звездные новеллы».

---

— А может, это тебе показалось, что сбил. Галлюцинация.

— Ну, черт с ним, — не вытерпел насмешки капитан и предложил пойти к валявшемуся рядом сбитому «юнкерсу» посмотреть, что за машина.

Полусгоревший самолет еще дымился. В кабине пилота лежала кукла с испуганными, стеклянными глазами. Капитан даже отшатнулся.

— Талисман, — сказал Сухорябов.

Мотористов и механиков заинтересовало необычно толстое лобовое стекло. Сняли, осмотрели.

— Наверное, непробиваемое, — предположил Зюзин и попросил разрешения проверить. Корней Иванович дал «добро».

Бронестекло поставили у стога. Зюзин встал на колено, нажал на спусковой крючок. Громыхнул выстрел. И вдруг — отчаянный вскрик. Вначале никто не мог понять, что случилось. Подумали, пуля рикошетом кого-то задела. Но тут из стога выкатился соломенный клубок. А через минуту клубок размотался, и перед изумленными пилотами во весь рост предстала высокая сутулая фигура в форме фашистского офицера. Подняв руки, немец умоляюще закричал:

— Не стреляйт, не стреляйт!

Вечером Рудимова вызвали в штаб дивизии. Когда он доложил о своем прибытии, комдив протянул широкую крепкую ладонь:

— Поздравляю! — и показал через плечо: — Знакомы?

Возле окна, вытянувшись в струнку, стоял немецкий летчик.

Степан ответил, что знакомились дважды — в воздухе и на земле, возле соломенной скирды. Летчики встретились взглядами. Бескровные губы пленного дрожали. Он пытался улыбнуться. Но в холодных глазах горела злость. Поэтому Рудимов очень удивился, когда услышал просьбу немца передать его оружие победителю. Было ясно, что делалось это в надежде на снисхождение. Генерал взял лежавший на столе пистолет и вручил Степану. На рубчатой рукоятке белела наклейка с надписью: «Капитан Юлиус Дитте». Сорвав этикетку, Рудимов решительно заткнул пистолет за пояс реглана.

Когда Степан и Корней Иванович вернулись в гарнизон, у шлагбаума их встретил дежурный по полку:

— Вас ждет комиссар.

Серафим Никодимович Гай, комиссар полка, был человек необычайных контрастов. Вопреки своему запорожскому роду, выглядел он щупленьким, костистым, с мелкими, мальчишескими чертами лица. Зато голос громовой: проводил Гай политинформацию на стоянке первой эскадрильи — его слышали во второй и третьей. На голове ни единого волоска. В порядке компенсации отпустил огромные водопадные усы. Видимо, только они и роднили Серафима Никодимовича с его могучими предками да еще язык. Как ни старался комиссар говорить чисто по-русски, не получалось: нет-нет да и прорвется какое-нибудь «хай», «очи», «треба», а то и целая фраза: «Николы довго балакаты».

Этой фразой он и встретил Рудимова, начштаба и всех командиров эскадрилий, пришедших к нему по срочному вызову.

— Николы довго балакаты… Нужно срочно отправлять семьи. Поедут в Куйбышев. Уже есть договоренность с обкомом партии.

Утром от гарнизонного клуба, где сгрудились машины с пожитками отъезжающих, доносился детский плач, женские причитания и громовые распоряжения Серафима Никодимовича.

Корней Иванович подавал жене многочисленные узлы и чемоданы и несмело возражал:

— Зачем тебе, Варя, этот таз. Дорога вить далекая…

— В том-то и дело, что далекая, — отвечала Варвара Николаевна и наказывала: — Будешь вареники варить, бросай в кипящую воду…

Подальше от людских глаз уединились механик Зюзин со своей такой же молоденькой и застенчивой, как и он сам, супругой Женькой, которой едва исполнилось восемнадцать лет. Вовка несколько раз пытался поцеловать Женьку в губы, но она косилась на полуторки и отворачивалась. Рудимовы тоже стояли в стороне, под акацией. Степан держал в руке похолодевшие пальцы Тамары и неумело утешал плачущую жену:

— Я напишу… И ты пиши…

Засигналила головная полуторка. Женщины засуетились, ткнулись в куртки мужей. Кто-то всхлипнул, кто-то заголосил. Мужчины молча отрывали от себя жен, усаживали, закутывали детей. Машины тронулись. Сидевшая в кузове задней машины Тамара закрыла лицо руками. Степан пошел рядом с колесами.

Вернувшись в опустевшую и сразу ставшую чужой комнату, Рудимов остановился посреди нее и не знал, что делать. Только сейчас он понял, как ему будет трудно без Тамары, без ее голоса, смеха, больших серых глаз и пахнущих лугом волос. За окном заворковал голубь. Степан распахнул форточку, и красный голубь влетел в комнату, сел на спинку кровати. Капитан подставил плечо, голубь перелетел.

— Одни мы с тобой остались, Егор…

Почти каждый вечер, вернувшись с полетов, Рудимов разговаривал со своим любимцем. Иногда рассказывал ему даже о том, как прошел его боевой день.

— Трудно было, Егор. Трудно. Вот вчера потеряли Пешкова, сегодня Шалагина.

А однажды Рудимов сказал красному голубю:

— Как мне с тобой быть? Завтра улетаю отсюда…

Егор смотрел на своего хозяина красными, словно от высотных ветров, глазами и терся клювом о его висок.

— Ладно, возьму с собой, — как бы поняв просьбу друга, согласился капитан.

…Огневой вал переднего края подкатывал к Перекопу. Эскадрилью Рудимова перебрасывали к Сивашам для взаимодействия с сухопутными войсками. Настал час расстаться с полком. Жаль было Степану покидать дружных, боевых ребят, командира. Прощаясь, Павел Павлович коротко бросил:

— Ну, с богом! Не забывай.

Помолчали. Достали портсигары. Но не закурили, а протянули друг другу. На память.

ИСКОРКИН БУНТУЕТ

— Почему меня не пускают в полет?

— Есть причины.

— Можете мне о них сказать?

— Сейчас не могу.

Кадыкастенького паренька с выгоревшими, как ковыль, вихрами и большими девчоночьими глазами в эскадрилье так и звали — Малыш. В самом деле, он был настолько мал, что скорее походил на подростка, чем на двадцатилетнего лейтенанта.

Но Димка Искоркин не был в обиде ни на свой рост, ни на уменьшительное имя. Потому что имя это произносили с уважением и любовью. Малыша в полку любили и оберегали. Грешил этим и Рудимов. Жаль было посылать парнишку под огонь, и комэск под разными предлогами не включал его в боевую группу.

Малыш справедливо посчитал себя обиженным. Как-то перед полетом эскадрильи на сопровождение он вошел в землянку к Рудимову и срывающимся дискантом спросил:

— Значит, товарищ капитан, доверия мне нет? Ростом не вышел…

— Искоркин, куда вы спешите? Чего бунтуете?

Смотрит комэск, а на длинных мальчишеских ресницах дрожит слеза. Пытается объяснить, что лейтенанту надо пока потренироваться на земле, а самого мысль гложет: «В самом деле, зря человека обидел». Кончился разговор тем, что командир эскадрильи пообещал в следующий раз взять парня своим ведомым. Просияло Димкино лицо.

Искоркин летал неплохо. Имел даже два сбитых. Но часто ему не везло. Он ходил ведомым, ну а ведомому всегда больше достается. И вот однажды в бою эскадрилья потеряла своего любимца. Ребята приуныли. Рудимов не находил места, ругал себя, раскаивался, что поддался Димкиным мольбам.

Строили разные предположения. Сошлись на том, что мало надежд на благополучный исход — самолет Искоркина упал на огневой позиции. Если лейтенант и попытается приземлиться на парашюте, то фашисты расстреляют в воздухе. Да и на земле не уцелеть.

И вдруг на второй день Малыш явился! За плечами — котомка, в руке — посох. Оказывается, он все же приземлился на парашюте. А потом под обстрелом переполз к нашим позициям. Смеясь, Димка рассказывал:

— Попытались было меня немцы на мушку взять, да не вышло — цель мала. Так и ускользнул. А это наши артиллеристы наградили меня сухарями. Угощайтесь, — развязал котомку, и летчики принялись шумно грызть Димкины трофеи.

Пролетал Искоркин еще недели три. Сбил еще два самолета. Правда, в группе, но вся эскадрилья поздравляла его не меньше, чем Кожедуба с пятидесятой победой. Парня теперь и вовсе трудно было удержать на аэродроме.

Эскадрилья вылетела на штурмовку аэродрома. Еще с высоты Рудимов заметил выстроившиеся у линейки «юнкерсы» и сразу снизился до бреющего. С первого же захода поджег один бомбардировщик. Тут же пошел в повторную атаку. Из плоскостей «юнкерса» ударили рыжие фонтаны огня: взорвались бензобаки. Капитан выхватил машину из пике и вдруг увидел другое пламя, перечеркнувшее небо. Вгляделся — на фюзеляже истребителя тройка. Малыш! Это он со своим напарником прикрывал атакующую машину комэска. Но сам уберечься не смог — с высоты на него свалился «мессер».

Увидел капитан, как короткокрылый «ишачок», объятый пламенем, устремился к земле, и сердце сжалось в комок: Малыш в беде. Развернулся Степан, дал машине полный газ и на ревущем форсаже пошел вдогонку ведомому. Но тот скрылся за холмом. Наверное, врезался в землю.