Фернан Мейссонье - Речи палача

• Название: Речи палача
• Автор: Фернан Мейссонье
• Издательство: Питер
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-94723-832-2

«Речи палача» представляют собой уникальный в своем роде документ — на сегодняшний день это единственное свидетельство, опубликованное французским экзекутором прижизненно. Читатель найдет в конце произведения послесловие, в котором рассказано об истории происхождения этой книги, описаны различные этапы ее создания, а также размышления Жан-Мишеля Бессета, вызванные долгим сотрудничеством с Фернаном Мейссонье.

---

В католической религии говорится, что вино — это кровь Бога. Но я не люблю вина. Сам я не пью и не курю. Скажем так, я бы хотел прожить долго, если возможно. Я никогда не пил алкоголя. Я думаю, что это из-за бара, принадлежавшего отцу. Мы поставляли жителям вино. И по четвергам я разливал вино: сто литров вина разлить по бутылкам. И трубку надо было защемить вот так… этот запах вина… я этого не любил. Я не переношу запах вина. После этого я мылся с мылом, я мылся… Да, видеть вот так вино — меня раздражает. Буль-буль-буль-буль… До такой степени, что в конце концов, если за столом кто-то роняет каплю вина в мою тарелку, я больше не ем! Совсем маленьким, в десять лет, я больше не ел. Приходилось менять мне тарелку. Вино, фу… Смотрите, вы мне даете три бутылки воды. Если на одной бутылке пробка от вина, я попробую воду и скажу: А! здесь пробка, на которой было вино! Я это чувствую. А о пиве вообще речи нет. Я не люблю пиво, я не люблю запах. Или уж немного пива и много лимонада. Я не из тех, кто ходит по барам, мне это ничего не даст — обсуждать с пьяницами политику! Я страдал, слыша в барах глупости. В барах не учишься, там можно только глупости и услышать.

Ну так вот, о роме… Я не пил ни вина, ни другого алкоголя. Но когда идешь в тюрьму… Было холодно. «Может, выпьете капельку?» Только капельку. А потом я привык. Привык пить немного рома на каждой казни. Ром — это обычай. Бутылка была не для осужденного, а для охраны. Да, осужденный не получал даже стакана вина — потому что в основном это были мусульмане, — а охрана выпивала всю бутылку. Да кроме того, за ром платит директор тюрьмы. Это не входит в расходы бригады экзекуторов. Мы не приносим ни рома, ни чего-либо еще. Все за счет тюрьмы.

Помню слова одного осужденного, которому не дали кофе. Это была двойная казнь, каких было довольно много в ходе «событий». Как я уже сказал, мусульмане пьют кофе. Так вот. Осужденный сидел на табурете для туалета. Я уже связал ему щиколотки и руки за спиной. Я уже собирался связать ему локти, когда он спросил про кофе. Он сказал охраннику: «Я бы хотел кофе!» И тут начальник охраны говорит моему отцу: «Господин Мейссонье, ох-хо-хо… моя жена должна была сделать кофе, а потом забыла!» А значит, нет кофе. Мы бы должны были ждать, пока сделают кофе, отложить на некоторое время казнь. Мой отец сказал охраннику: «Послушай, он уже связан, нельзя заставлять его ждать четверть часа в таком виде». Особенно ввиду того, что второй приговоренный сидел на своем табурете и стучал зубами, дрожа как лист. Было бы бесчеловечно длить эти мучения. Мой отец сказал им: «Кофе вам скоро дадут». И тогда мы повели первого приговоренного — того, что попросил кофе — он выходит из канцелярии, окруженный двумя помощниками, которые ведут его к гильотине. Я быстро проскальзываю на свое место. Отец, который шел перед осужденным и двумя помощниками, сказал ему: «Осторожно, ступенька!» Это чтобы он не видел гильотины, которая была меньше чем в пяти метрах. Этот парень поднимает голову, видит гильотину. Он отскакивает и бросает моему отцу, который стоял слева: Ма kach! Он сказал ему по арабски: «А, подлец! вот что ты предлагаешь мне с утра вместо кофе?» Скамья переворачивается. Лезвие падает.

Пока я кладу голову осужденного в корзину и поднимаю лезвие, два помощника идут за вторым осужденным, который почти в обмороке. Они его почти несут. Он опрокинут, щелкает ошейник. Я говорю отцу: «Давай!», лезвие падает. Все кончено. Я думаю, это была одна из самых быстрых казней, меньше минуты на двух осужденных. Так вот, когда я думаю об этом, как тот парень, перед лицом смерти, такой спокойный, берет и говорит: «Подлец, это такой кофе ты мне предлагаешь?» Нужно иметь железные нервы! Нужно быть смелым! Нужно владеть ситуацией. Я сказал отцу, что мы могли бы подождать десять-пятнадцать минут, чтобы те выпили свой кофе. Он мне ответил: «Не будем жестоки. Если бы надо было казнить только первого, ОК. Но заставлять ждать еще пятнадцать минут другого несчастного, который дрожал как лист, я не согласен». В итоге начальник охраны принес нам кофе через двадцать минут. Мы уже разобрали гильотину. Кофе выпили мы с охраной.

Я видел один фильм, в котором Ален Делон играет роль приговоренного к смерти. За несколько метров до гильотины он оборачивается и смотрит назад, на Жана Габена (который играет роль воспитателя пенитенциарного заведения).

Может быть, это сделано, чтобы придать фильму больше эмоций, но реальность совсем другая. Я никогда не видел, чтобы осужденный в нескольких метрах от гильотины смотрел назад. Совсем наоборот.

Отношения между экзекутором и осужденным

Все хотят жить. Я, например, хочу жить. Все боятся смерти. Вначале, видя приговоренного к смерти, говоришь себе, что это невозможно. Тебе его скорее жалко. А потом говоришь себе, что он ведь убил. Когда я стоял перед приговоренным, я думал обычно о его жертвах. Я знал, что он сделал. Когда я видел осужденного, я пытался понять по его лицу, уловить его мысли в его глазах. Я пытался прочесть его последние мысли на земле. Ведь через пятнадцать-двадцать секунд он умрет. Только в таком чрезвычайном случае, как казнь, можно себе это представить. Иначе такого не бывает. Никто не может с уверенностью сказать, что какого-то человека не будет в живых через минуту. Даже врач, видящий больного или раненого в коме… А тем более кого-то, полного жизни, полного сил…

Помню, я все время пристально смотрел на приговоренного, я не отводил от него глаз. Правду говорят, что глаза — это зеркало души. Действительно, во взгляде можно иногда угадать мысли человека. В человеке живут прежде всего глаза. Только по глазам можно сказать, что этот вот совершил столько преступлений, что он мог это видеть. Так что я пытался представить себе, оценить. И потом я следил, пытался понять, нет ли у него намерения меня укусить. Я пытался увидеть в их глазах их последние мысли за несколько секунд до смерти. Все-таки любопытно себе представить: вот этот парень через мгновение будет мертв. А я буду жив. Есть ли жизнь после смерти? Я всегда буду сомневаться. А он через миг узнает. Он будет в этом уверен.

Однажды, помню, в ходе одной казни, я смотрел на осужденного, думая, что через несколько секунд он узнает, бывает ли другая жизнь после смерти. И тут, в этот момент, мой взгляд встретился со взглядом осужденного, сидевшего на табурете, и этот человек сказал мне: «Скоро я буду с Богом». Это было как чтение мыслей. Я спросил себя: он догадался, о чем я думаю, или как? Меня это поразило. Я посмотрел на него. Случай? Это произвело на меня впечатление. Да, это сразу подтолкнуло меня к мыслям об иной жизни, о жизни после смерти. Конечно же, я бы хотел, чтобы была другая жизнь. На самом деле, думаю, человек не может допустить, что он мимолетен, что он только звено в цепи. Но я не думаю, что есть другая жизнь. Мусульмане, да и много католиков верят в Бога. На пороге смерти они цепляются за это, хотят во что бы то ни стало, чтобы была другая жизнь. Так не человек ли это создал Бога, чтобы иметь возможность верить и думать о будущей жизни? Потому что он не хочет допустить, что после его смерти есть только небытие. Разумеется, существует загадка жизни. Но почему желать во что бы то ни стало вечной жизни, которая, на мой взгляд, в итоге утомила бы нас?

Трудно встать на место приговоренного. На самом деле я никогда не задавал себе такого вопроса. Но видя то, что я видел, я не думаю, что был бы смелее других. Однажды я лег под гильотину. Да, в Алжире я попробовал — лезвия наверху не было — положить голову, шею в ошейник. Я лег на скамью, голову положил в ошейник, чтобы понять, что мог чувствовать человек у последней черты, в последнюю секунду. Я сохранил этот взгляд навсегда. Это любопытно. И потом еще есть этот характерный запах человеческой крови, въевшийся в древесину, хоть мы и мыли ее струей воды. Для осужденных этот миг должен быть очень короток. Конечно, если бы все подумали о том, что могут оказаться на месте приговоренного к смерти, все выступили бы против смертной казни.

Но потом ты знаешь, что он сделал. Мы не будем осуществлять казнь, если не знаем. Человека не убивают, если не знают, что он кого-то убил или еще что-то. Мы знаем. Мы следим за процессом. Отец следил за процессами. Я следил за процессами. У меня было время, я только этим и занимался. Если было заседание суда, я шел туда. У меня был пропуск для прохода в суд. Это интересовало меня. Эксперты, жалобы… мне это нравилось. Так что об осужденном вы знаете, какое преступление он совершил. Кого-то изнасиловал, зарезал… Например, эти ребята, которые пришли на одну ферму вечером. Их было шестеро. Они связали отца шестидесяти лет и сына четырнадцати лет, и они заставили мать и дочь подать им кофе. Потом они изнасиловали мать и шестнадцатилетнюю дочь на глазах у отца и сына, которые были привязаны. И наконец, уходя, они зарезали отца и сына. Мать и дочь сошли с ума. Они в больнице. Эти парни, это просто монстры. Я сказал себе, что это невозможно! Как сын мог при этом присутствовать… Смотреть, как насилуют мать, сестру перед ним, а он привязан. Потом их зарезали… Это чудовищно. Тогда я вставал на место жертвы, матери семейства. Из шестерых казнены были двое.