Вадим Павчинский - Орлиное гнездо

• Название: Орлиное гнездо
• Автор: Вадим Павчинский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1963

Жизнь и творчество В. В. Павчинского неразрывно связаны с Дальним Востоком.

В 1959 году в Хабаровске вышел его роман «Пламенем сердца», и после опубликования своего произведения автор продолжал работать над ним. Роман «Орлиное Гнездо» — новое, переработанное издание книги «Пламенем сердца».

Тема романа — история «Орлиного Гнезда», города Владивостока, жизнь и борьба дальневосточного рабочего класса. Действие романа охватывает большой промежуток времени, почти столетие: писатель рассказывает о нескольких поколениях рабочей семьи Калитаевых, крестьянской семье Лободы, о семье интеллигентов Изместьевых, о богачах Дерябиных и Шмякиных, о сложных переплетениях их судеб.

---

Старичок привратник стал возиться с ключами, и люди, порядком замерзшие среди холодных каменных стен, истосковавшись по теплу, пришли в движение. Дверь широко распахнулась, подобно створкам шлюза, в который неудержимо хлынул людской поток. Федос первым исчез в его водовороте, а Семен застрял с мешком. Парня прижали к стене, и он никак не мог оторваться от нее. Мешок с подвязанным баулом сползал с плеча. Но выручил Ефим, который в вокзальной свалке чувствовал себя как в родной стихии.

— Обожди, подсоблю! — предложил Ефим Семену и услужливо подхватил с пола мешок и баул, связанные между собой веревочным узлом. Подвесил их сначала на согнутую в локте руку, а потом, изловчившись, ухитрился взвалить себе на плечи.

Без мешка Семену удалось проскользнуть между стеной и напирающими на него людьми. Он почувствовал, как его отрывает от земли неодолимая сила, подымает вверх. Семен протянул вперед руки, ухватился за чью-то спину, хотел оглянуться назад, поглядеть, как там Ефим, но не успел: то же стремительное течение, что увлекло вперед Федоса, протащило в черный проем входа и Семена. Только за дверью, отброшенный в сторону от основного потока, он снова ступил на пол.

Семен искал глазами Ефима. Но среди бесконечного множества лиц, шапок, полушубков, кацавеек, стеганок не виделось знакомого лица с обведенными угольной копотью глазами, с ушами, переломленными под прямым углом глубоко надвинутой шапкой. Нигде не было заметно и засаленной, в ватных клочьях кацавейки.

Постепенно все приехавшие растеклись по лестницам, залам ожидания, вестибюлям, заполнив каждый мало-мальски свободный уголок. Входная дверь закрылась. Ефима не было. Семен стоял на лестнице, свесившись через перила; сверху ему были видны все, кто находился внизу. Он боялся, что Ефим не найдет его в этой тесноте и толкучке, и потому с такой зоркостью высматривал его. Охваченный этой заботой, Семен забыл об отце. Федос сам напомнил о себе. Расталкивая всех на пути, он пробирался к Семену.

Сенька увидел отца в ту минуту, когда окончательно уверился, что Ефима нет нигде поблизости.

— Где мешок? — спросил Федос.

— У Ефимки, помогал мне, — виновато объяснил Семен, предчувствуя беду.

— Что еще за новости? — в голосе Федоса звучала хорошо знакомая Семену сердитость, от которой можно было ждать всякого. — Куда он подевался? Ну?..

Семен молчал. Что он мог ответить, если и сам не знал, где его веселый поездной дружок.

Федос метнулся вниз с лестницы, бросился в людскую гущину, как в застоявшийся пруд, и, разгребая руками, словно бы поплыл, ныряя по всем направлениям, выискивая потерявшегося «скитальца морей».

Вместе с Семеном Федос обшарил весь вокзал, не пропустив ни одного закоулка. И когда убедился в тщетности поисков, кинулся навстречу стрелку железнодорожной охраны:

— Товарищ боец, тут у нас покража вышла. Поймать бы его, сукинова сына, помогли. У буржуев, говорит, ворую. Нашел буржуя, подлюга…

Стрелок слушал с выражением важной строгости на лице, высказал сочувствие, но обещать немедленной поимки вора не мог.

— Народу тут большие тыщи, сами небось видите. Потребно время.

И ушел.

Федос сжал кулак. Ему хотелось сейчас выместить на Семене все накипевшее на сердце. Но Семен стоял безропотный, потерянный и тихий. И Федос не смог ударить: беззащитность Семена, его молчаливая готовность принять наказание вызывали в Федосовой душе не жалость к сыну, а возмущение, в котором расплавлялась злость.

— Куда теперь без жратвы? Домой? — бушевал Федос, пытаясь снова накалить себя.

Опустив голову, Семен молчал, думая о страшном обмане, учиненном Ефимом. И, уж если говорить начистоту, Семен в душе несмело радовался случившемуся: безвыходность положения могла повернуть отца в обратный путь. А этого только и желал Семен.

Федос заметил сквозь сизый махорочный туман семью волжского рыбака, устроившуюся на скамье под большим окном, и стал протискиваться туда.

Волжанин сочувствовал беде Федоса, которому было сложнее устроиться на первое время: у старика, поскольку он ехал по вербовке, были продуктовые карточки, а у Федоса их не имелось, он ехал «на свой страх». Старик утешал Федоса, советовал, не теряя времени, идти в контору Камчатского общества, разведать все ходы и выходы — авось повезет. А если завербуется, значит о продуктах беспокоиться не придется.

— Иди, браток, мы тут твоего Сеньку в обиду не дадим, — пообещал дед.

9

Разузнав подробно, где находится правление акционерного Камчатского общества, Федос отправился туда, полный надежд и сомнений.

На каменной горбатой спине Эгершельда неуклюже громоздилась гладкостенная, большеоконная коробка с плоской крышей. Федосу не понравилась безрадостная нагота этого дома, особенно бросавшаяся в глаза рядом со старыми городскими зданиями, изукрашенными всяческой лепниной, балкончиками, затейливым кружевом карнизов. Федос не одобрял неумеренную купеческую щедрость, которая сделала многие здешние здания похожими на богатых щеголей. Он осуждал и непонятную скупость строителей этой унылой шлакоблочной коробки.

С тяжестью в душе он переступил порог.

Народу внутри здания толкалось без счету. В коридорах была та же вокзальная непроходимая теснота. И воздух совсем такой же, как в вагоне: густой, горячий, прослоенный махорочным дымом, запахами отсырелого овчинного меха, сапожного дегтя, промокших валенок.

Федос, подобно увиденному по дороге ледоколу, тяжело ворочавшемуся в леденистом крошеве бухты, упорно пробивал себе путь в коридорной толпе. Он заглядывал в скворечные окошки, за которыми сидели стриженные егозливые барышни, надоедно докучал им обстоятельными расспросами. Везде ему отвечали, что на Камчатку вербовки уже нет, людей туда хватает, и советовали обратиться в другое место. Но в другое место Федос ни идти, ни ехать не хотел.

— Чудак-человек, — сказал ему какой-то расторопный мужик, по всему видно — из тертых. — Чудак ты человек, понимаешь, — продолжал он, — русским тебе языком, понимаешь, говорят: шесть тысяч человек на Камчатку завербовано. Зимой еще. Понимаешь? Шесть тысяч. Ты, выходит дело, — лишний.

Сообразив затем, что причинил Федосу неприятность, он постарался загладить перед ним свою вину и посоветовал пойти в правление акционерного Сахалинского общества, которое тоже вербует рыбаков. Но Федос ничего про сахалинские дела не слыхал и ехать на Сахалин не имел желания.

— Ты, браток, не расстраивайся, — утешал мужик Федоса, — без работы не останешься. Людей кругом нужно целый миллион. Куда ни ткнись — везде рабочая сила требуется.

Федос мрачновато молчал. «На всех заборах только и объявлений, что про рабочую силу».

Они покурили, помолчали и расстались. Федос отправился на вокзал, где ждал его Семен. И опять с заборов, со стен домов и пакгаузов надрывно кричали, силясь остановить Федоса, огромные фанерные щиты: требуются! требуются! требуются! Требуются в отъезд: слесаря, машинисты, засольщики, мотористы, икрянщики, плотники, жестянщики, шкипера — люди разного ремесла и умения, ни одного из которых не знал Федос. Он мог немного плотничать, немного штукатурить, бывал на земляных работах, но везде — по-простому, по-деревенски. А фанера на заборах предупреждала: нужны опытные, знающие, квалифицированные. Последнее это слово чаще всего прыгало в глазах Федоса, он с трудом осиливал его, перескакивая по слогам, как по болотным кочкам. Квалифицированные! Вот в чем вся загвоздка. Будь он, скажем, опытным икрянщиком или слесарем первой руки — пожалуйста! — сейчас бы его не то что на Камчатку, а хоть на Ефимкин остров Врангеля доставили, не посмотрели бы на те шесть тысяч сезонников, которыми без меры хвастал расторопный мужичок в душном коридоре правления акционерного Камчатского общества. «Как быть?» — спрашивал себя Федос по дороге. И решил: посоветоваться с дедом.

Волжский рыбак посочувствовал Федосу, но предложить ничего путного не смог. Сказал, правда, чтобы он попробовал поступить на какую-нибудь работу, а тем временем выждал, когда пойдут на Камчатку пароходы: может, потребуются дополнительно люди.

Федос понял, что с мечтой о поездке на Камчатку надо повременить. Втайне он возлагал немалые надежды на Егора Калитаева. Федос был глубоко убежден, что этот человек, если он только жив-здоров, сделался большим начальником: недаром же он командовал партизанами в памятные грозовые годы борьбы с интервентами. Поэтому-то Федос не принял советов волжского рыбака насчет временной работы. Он отправился на розыски своего старого знакомого.

У постового милиционера Федос спросил, как ему найти «главного партейного секретаря». Милиционер внимательно оглядел Федоса. Его внушительный вид, открытый, не уклоняющийся от чужих глаз взгляд, требовательный, без ноток заискивания или неискренности зычный голос — все это понравилось милиционеру, и он спросил: