Владимир Ленчевский - 80 дней в огне

• Название: 80 дней в огне
• Автор: Владимир Ленчевский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1961

Ленчевский Владимир Евгеньевич родился в 1904 г. в Астрахани в семье бондаря. В 1918 г. ушел добровольцем в 1-й Казанский Красногвардейский отряд, затем в составе Чапаевской дивизии воевал на Восточном фронте против Колчака, впоследствии — в партизанском отряде Щетинкина.

В 1927 г. закончил Одесское пехотное училище. После демобилизации работал председателем колхоза, в 1930 г. был вновь призван в армию, где и прослужил на средних командных должностях до 1935 г. После вторичной демобилизации окончил планово-экономический институт и институт иностранных языков.

В годы Великой Отечественной войны Ленчевский прошел боевой путь от стен Сталинграда до Вены, служа в разведотделах дивизии, корпуса и армии. Ныне Ленчевский — подполковник запаса.

Книга «80 дней в огне» — это воспоминания Ленчевского, начальника разведки знаменитой дивизии Л. Н. Гуртьева, защищавшей Сталинград на главном направлении. Автор рассказывает, как в условиях Сталинградской битвы действовала наша боевая разведка, правдиво показывает мужество, героизм и боевое мастерство советских людей, которые стояли насмерть за твердыню на Волге.

---

— Да как же иначе, товарищ полковник, — наконец пробасил он, — куренком весь штаб не прокормишь. Так что уж извините, может, оплошал, но…

Комдив нахмурился:

— Александр Македонский в коммунистической партии не состоял, но, когда в пустыне ему кто-то принес воды, он вылил эту воду. И поступил мудро: начальник должен разделять трудности с солдатами, так-то, старший сержант.

Усач покраснел.

— Можете идти, товарищ старший сержант, — сказал ему полковник, а когда повар ушел, с волнением в голосе заговорил:

— Конечно, это мелочь, но в сталинградских нечеловеческих условиях мы должны быть аскетами, рыцарями без страха и упрека. Мы должны быть счастливы почетной миссией, которую возложила на нас история. — Гуртьев продолжал: — Да, трудности огромные, но впоследствии мы всю жизнь будем вспоминать каждую прожитую в этом пекле минуту. Мы совершаем великий коллективный подвиг. Будь моя власть, я каждому бойцу присвоил бы звание Героя Советского Союза. Понимаете — каждому! Трус здесь не выдержит ни минуты.

Говорил он негромко, проникновенно, душу захватывало. Вдруг полковник увидел бутылку с водкой.

— Пьете? — уже сурово спросил он и, не дожидаясь ответа: — Нехорошо. Если в окопах боец получает свои, положенные по приказу, сто граммов — одно, водка придает ему силы, взбадривает. Она — лекарство для изможденного человека. Но штабным офицерам пить нельзя. Я знаю, валитесь с ног, а голова ваша должна оставаться свежей. Нельзя, товарищи, нельзя…

Мы молчали, нечего было возразить.

— Не будем больше пить, товарищ полковник, — пообещал пришедший к нам обедать дивизионный инженер.

— И хорошо сделаете, — улыбнулся Гуртьев, затем, обращаясь ко мне: — А у вас что нового?

«Что? Да ничего нового», — тянуло сказать. Тут вспомнилась коробка «Казбека»… Впрочем, удобно ли докладывать о такой мелочи? А разве в нашем деле не играет роль любая мелочь? И я рассказал о находке. Гуртьев задумался.

— Вы говорите, такой коробки раньше не находили? Значит, на немецком НП появился новый посетитель. Кто — не знаем. Пойдем ко мне.

Уже в своем блиндаже полковник долго беседовал со мной и Ахметдиновым. Разведчика он расспрашивал тщательно, интересуясь всем, что удалось подобрать в Г-образном доме. Ахметдинов объяснил, что если делать выводы на основании оставленных немцами окурков и пустых папиросных коробок, то на наблюдательном пункте бывало не больше трех — четырех человек.

— Вот что, — сказал комдив, — сегодня ночью накройте фашистских наблюдателей. Устройте в Г-образном доме засаду и снимите их. Ясно?

— Ясно, накрыть наблюдателей, — машинально повторил я.

Позже у себя в блиндаже я разработал план поиска. Простой план. Ахметдинов с пятью бойцами проникают в дом и, спрятавшись, ждут гостей.

Но удастся ли спрятаться? Понадобилось проверить вопрос на месте. Здание, о котором шла речь, утром попало в наши руки. После долгого путешествия добрались до цели. Ахметдинов настолько хорошо изучил все подходы, что чертовски рискованный для непосвященных путь оказался почти безопасным. Мы петляли среди руин, укрывались в воронках, оставленных фугасками. Вообще говоря, пройти следовало километра полтора, а мы прошли не меньше пяти, затратив на это больше двух часов. В Г-образном доме мы застали небольшое сторожевое охранение, состоящее из пяти автоматчиков.

Командир отделения, сержант-грузин, докладывает: все спокойно. Гитлеровцы бомбили соседа. Уловка противника разгадывалась. Раз шумят на стороне, а здесь тихо, значит, готовится очередная пакость.

— Будьте настороже, — предупредил я сержанта, а затем мы стали исследовать здание, или, вернее, его половину, так как один из углов дома был поразительно аккуратно сбрит фугаской, сохранившаяся часть была более или менее целой. В части квартир сохранилась даже мебель. Мебель особенная, ее обивку не разглядишь: всюду на несколько сантиметров слой сероватой пыли. На одной из стен обратил на себя внимание портрет женщины с хорошо знакомым лицом. Знакомым, вероятно, потому, что и улыбка, и выражение глаз добрые, приветливые, материнские. Такая и детей хорошо воспитает, и о муже позаботится.

Но чем больше ходишь по остаткам квартир, тем больше понимаешь, тут не спрячешься. Немцы не дураки, наверняка все обшарят.

Спускаемся в подвал, холодный, длинный. Из черной норы веет сыростью и острыми гнилыми запахами. Чем дальше, тем больше. Передвигаемся быстро, но держим автоматы наготове. Кто знает, может, и нам готовят западню. Под первым подвалом — второй, или, вернее, провал. Осторожно проникаем и туда. Снова каменные норы. Мой трофейный электродинамический фонарь издает «жиг, жиг», словно ругаясь на своем металлическом языке.

— Здесь, — советует Ахметдинов, указывая на узкий, уходящий в сторону немцев коридор.

Исследуем коридор до конца, а дойдя до угрюмого тупика, вздыхаем с облегчением. Да, конечно, здесь. Однако каково сидеть в такой могиле разведчикам? Если немцы пожалуют сюда — смерть. Отойти некуда.

— Ничего, — угадывает мою мысль Ахметдинов, — завалим кирпичами вход, йе заметят.

Это не успокаивает, однако лучшего ничего не придумаешь.

— Прячьтесь здесь, а в двадцать четыре ноль-ноль начинайте, — приказываю.

Теперь остается решить не менее важное: как обеспечить выход из тайника и отход разведчиков после захвата пленных. Тщательно обследуем все сначала. Распределяем задачи по захвату. И уже наверху изучаем вражескую передовую. Впереди — руины стен и заводских цехов, железобетонные глыбы, похожие на чудовищных размеров льдины. Все светло-серого цвета. Дальше на юго-запад — макушка Мамаева кургана, над которой то и дело взлетают фонтаны огня и земли от падающих снарядов. Обстрел фашистских укреплений продолжается. Бьют наши из-за Волги. В ответ скрипит шестиствольный миномет…

К нашей компании присоединяется артиллерист, корректирующий стрельбу. Он что-то кричит в трубку полевого телефона, и почти через минуту начинается обстрел. Наша артиллерия пытается нащупать миномет. Впрочем, я не для того приполз сюда, чтобы интересоваться такой дуэлью. И я ухожу назад.

В штольне короткий торопливый разговор с Гуртьевым.

Полковник выслушал внимательно, а в конце доклада улыбнулся и тихо сказал: «Пойдите помойтесь, у вас и глаз не видно».

Упрек вполне заслуженный. В своем блиндаже смотрюсь в зеркало. Ну и вид! Как у трубочиста, правда, с теми коррективами, что на лице не сажа, а противная серо-коричневая пыль.

Моюсь и иду к разведчикам. Совещаюсь с группой захвата и с группой отвлечения. Особенно с первой. Ведь ее положение рискованное. Разговариваю и думаю: «А план-то мой не железный. Тысячи неожиданностей, которых не предугадать. Человек, оказавшись в бою, не станет слепо следовать инструкции».

Наконец совещание окончено. Крепко пожимаю руку разведчикам и чувствую себя виноватым. Мое-то место в тылу.

Вернулся к себе. Лег на холодные — как мне казалось, удивительно мягкие — доски нар. Впереди трудное дело, хотя бы полчаса отдохнуть. Однако не успел закрыть глаза, зовут:

— НО-2, к командиру дивизии.

Это меня. На фронтовом языке я не Владимир Евгеньевич Ленчевский, а НО-2, начальник второго отделения штаба дивизии. Так меня называют при исполнении служебных обязанностей. И очень хорошо, что так называют. Владимир Евгеньевич смертен, а НО-2 бессмертен. Исчезнет один, его сменит другой, и глаза дивизии будут смотреть.

Быстро вскакиваю. Усталости как не бывало. Минута отдыха несколько восстановила силы. У Гуртьева сидит начпрод.

— Чем снабдили разведчиков? — спрашивает командир дивизии.

Я не понимаю вопроса. У них как будто есть и автоматы, и диски.

— Всем, товарищ полковник, — отвечаю.

Комдив хмурится:

— А едой снабдили? Что они взяли с собой?

Невольно краснею. Забыл.

— Я приказал начальнику продовольственно-фуражного снабжения выдать им колбасы и консервы. Немедленно доставьте все это на место, — приказывает полковник.

Майор, начпрод, дает мне большой пакет.

— Сейчас отнесу, — отвечаю, но Гуртьев еще больше хмурится.

— Глупости, — бросает он. — Поручите связному.

И невольно поражаешься, как это полковник успевает все время учить меня, думать за меня. Порой верится, разведчики в центре внимания комдива, кроме нас, он никем не интересуется. Впоследствии не раз командиры полков и начальники отделений штаба дивизии думали подобное. Им тоже казалось, что Гуртьев только ими, только их работой и интересуется, что лишь они в центре его внимания.

Возвращаюсь в штольню и неожиданно замечаю: уже сумерки, а раз так, пора спешить на передовую.

Снова долгий путь к переднему краю. КП комбата находится в подвале полуразрушенного дома. Оборудован он неплохо. В углу — кровать с пружинным матрасом, стол, стулья. Дивишься и мысленно хвалишь горбоносого хозяина. Он умно поступает, стараясь обосноваться с комфортом. Тут привлекают внимание фотографии каких-то ребятишек на стенах. Неужели его дети?