Владимир Полушин - Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

• Название: Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта
• Автор: Владимир Полушин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02707-8

Жизнь поэта Николая Гумилёва могла бы стать блестящим сюжетом для авантюрного романа, если бы не закончилась так по-русски трагично — от пули врага. Юношеские попытки самоубийства, воспитание в себе «конквистадора в панцире железном», драматичная любовь к знаменитой поэтессе, чреда донжуанских побед, дуэль, дерзкие путешествия на самый экзотичный континент, соперничество с гениальным поэтом, восхождение на вершину мастерства, создание собственной поэтической школы, война, двумя Георгиями «тронувшая грудь», нескрываемый монархизм при большевизме… Всё это давало право писать: «Как сладко жить, как сладко побеждать / Моря и девушек, врагов и слово». Интерес к расстрелянному и относительно недавно легализованному в отечественной литературе поэту растет как у читателей, так и у исследователей его жизни и творчества. Владимир Полушин, поэт, лауреат Всероссийской Пушкинской премии «Капитанская дочка», кандидат филологических наук, автор многих работ о Николае Гумилёве и главной из них — Энциклопедии Гумилёва, сделал, пожалуй, первую попытку собрать все имеющиеся на сегодня сведения в целостное жизнеописание поэта, приближенное к хронике. Как любая первая масштабная работа, — книга полемична и вместе с тем содержит богатый материал для любознательных читателей и будущих исследователей.

---

(«Сжала руки под темной вуалью…», 1911)

Ее душа была открыта любви, она хотела любить, она жаждала быть любимой, но была отравлена на всю жизнь первой «смертельной» любовью к Владимиру Голенищеву-Кутузову. И она не могла не отравлять тем же ядом всех тех, кто ее любил. И не ее вина, что другого она дать не могла.

О том, как жили Гумилёвы в то время, писала в мемуарах другая Анна Андреевна, жена старшего брата поэта — Дмитрия: «В дом влилось много чуждого элемента… В семье Гумилёвых очутились две Анны Андреевны. Я — блондинка, а Анна Андреевна Горенко — брюнетка. Горенко была высокая, стройная, тоненькая и очень гибкая, с большими синими грустными глазами, со смуглым цветом лица. Она держалась в стороне от семьи. Поздно вставала. Являлась к завтраку около часа, последняя, и, войдя в столовую, говорила: „Здравствуйте все!“ За столом большей частью была отсутствующей, потом исчезала в свою комнату, вечерами либо писала у себя, либо уезжала в Петербург. Те вечера, когда Коля бывал дома, он часто сидел с нами, читал свои произведения, а иногда много рассказывал, что всегда было очень интересно. Коля великолепно знал древнюю историю и, рассказывая что-нибудь, всегда приводил из нее примеры. Памятно мне любимое большое мягкое кресло поэта, доставшееся ему от покойного отца. Сидя в нем, он писал свои стихи. Творить Коля любил по ночам, и часто мы с мужем — комната была рядом с его кабинетом — слышали равномерные шаги за дверью и чтение вполголоса. Мы переглядывались, и муж говорил: „Опять наш Коля улетел в свой волшебный мир“. В домашней обстановке Коля всегда был приветлив. За обедом всегда что-нибудь рассказывал и был оживленный. Когда приходили юные поэты и читали ему свои стихи, Коля внимательно слушал; когда критиковал — тут же пояснял, что плохо, что хорошо и почему-то или другое неправильно. Замечание он делал в очень мягкой форме, что мне в нем нравилось. Когда ему что-нибудь нравилось, он говорил: „Это хорошо, легко запоминается“ и сейчас же повторял наизусть. Коля и в семье был строг к чистоте языка. Однажды я, придя из театра и восхищаясь пьесой, сказала: „Это было страшно интересно!“ Коля немедленно напал на меня и долго пояснял, что так сказать нельзя, что слово „страшно“ тут совершенно неуместно, и я это запомнила на всю жизнь. Когда по вечерам вся семья оставалась дома, после обеда мать любила брать сыновей под руку и ходить взад и вперед по гостиной; тут сыновья очень трогательно оспаривали друг у друга, кто возьмет мамочку под руку, а кто обнимет. Обычно после долгого торга мать, улыбаясь, сама разрешала спор — одного возьмет под руку, а другого обнимет, и все трое маршировали по комнате, весело разговаривая. Но редко приходилось нам проводить вечера „уютным кустиком“, как говорил Коля; обыкновенно кто-нибудь нарушал нашу семейную идиллию».

То, что Анна Андреевна не вписалась в семейный распорядок, было очевидно для нее самой.

Анна Андреевна страдала в ту зиму, хоть никогда в этом не признавалась, но об этом говорили ее стихи. А писала она в них о неистовом художнике Амедео, нигде не называя его впрямую. Стихи ее полны символов и холода. На то она и была колдуньей;

В комнате моей живет красивая
Медленная черная змея;
Как и я, такая же ленивая
И холодная, как я.

(«В комнате моей живет красивая…», 1910)

С каким внутренним сарказмом пишет она о себе 23 декабря 1910 года:

Стояла долго я у врат тяжелых ада,
Но было тихо и темно в аду…
О, даже Дьяволу меня не надо,
Куда же я пойду?..

Лучше всего ее зимнее настроение выражено в стихотворении «Сердце к сердцу не приковано…» (весна 1911):

Дни томлений острых прожиты
Вместе с белою зимой.
Отчего же, отчего же ты
Лучше, чем избранник мой?

В этих строках явная тоска по Модильяни, далекому и такому желанному. Он добивался ее письмами, на расстоянии, зная, что она жена другого. Анна, забыв обо всем на свете, стала собираться в Париж. И Николай Степанович, конечно, догадывался обо всем. Ей нужно было испить смертельного вина любви. Уйти от серой действительности, от скучной жизни Царского Села, неудовлетворенности в семейных отношениях. Анна жаждет пока не славы, а чувств вольных, не признающих никаких законов и ограничений. Она рвется к Модильяни навстречу, наплевав на все обязательства — и перед мужем, и перед Богом.

По дороге в Париж Анна Андреевна заехала к матери в Киев. Там посетила древний Михайловский монастырь XI века. Позже она скажет, что поняла, почему монастырь стоит над обрывом, — потому что центральный храм Михаила Архангела посвящен предводителю небесной рати, сражающейся с самим Сатаной. Какие чувства терзали ее накануне греховной поездки — неизвестно.

После 13 мая Анна отправляется в Париж. В дневнике она уточнила: «Я в Троицын день была в Париже, по новому счету».

Поселилась Ахматова на той же улице, где жила с мужем, возможно, в той же самой гостинице на улице Бонапарта близ площади Сен-Сюльпис. Тот, к кому она приехала, обитал неподалеку в мастерской, располагавшейся в тупике Фальгер. Скорее всего, Модильяни ездил встречать ее на вокзал. При встрече Анна заметила, как он «потемнел и осунулся». (Наркотики и вино делали свое дело.) Вспыхнувшая страсть двух людей, не признающих никаких законов, могла окончиться только их сближением. Ее настроение очень хорошо передает написанное в Париже стихотворение:

Мне с тобою пьяным весело —
Смысла нет в твоих рассказах.
Осень ранняя развесила
Флаги желтые на вязах…

(«Мне с тобою пьяным весело…», 1911)

В ту пору Модильяни переживал трудный период. Картины его не пользовались еще популярностью, денег не было… В отличие от Гумилёва Модильяни не водил ее в рестораны, театры, респектабельные кафе. Она тоже ходила с Модильяни в Люксембургский сад, где бывала с Гумилёвым, но теперь ей не на что было брать напрокат железные стулья, и они сидели на бесплатных скамейках для бедных. В дождь они гуляли по старым улицам Парижа под огромным старым черным зонтом. «Мы иногда сидели под этим зонтом в Люксембургском саду, шел теплый летний дождь… Люди старше нас показывали, по какой аллее Люксембургского сада Верлен с оравой почитателей, из „своего кафе“, где он ежедневно витийствовал, шел в „свой ресторан“ обедать. Но в 1911 году по этой аллее шел не Верлен, а высокий господин в безукоризненном сюртуке, в цилиндре, с ленточкой „Почетного легиона“, — а соседи шептались: „Анри де Ренье!“»

С Гумилёвым она не любила ходить по «экзотическим музеям», а с Модильяни ходила. Она вспоминала: «В это время Модильяни бредил Египтом. Он водил меня в Лувр смотреть египетский отдел, уверял, что все остальное… недостойно внимания. Рисовал мою голову в убранстве египетских цариц и танцовщиц и казался совершенно захвачен великим искусством Египта. Очевидно, Египет был его последним увлечением…»

Большую часть времени она проводила в мастерской у Модильяни, потом они шли к ней в гостиницу. Страсть сжигала эту хрупкую колдовскую женщину. Во времена любовных безумств Модильяни рисовал ее обнаженной. Но, видимо, это тогда ее не тревожило. В редкие минуты отрезвления чувство раскаяния терзало ее душу и она писала:

…Да лучше б я повесилась вчера
Или под поезд бросилась сегодня.

(«В углу старик, похожий на барона…», 1911)

Но под поезд она не бросается, зато все яснее понимает, что ничего общего у них быть не может. Близок конец их пьяного мая и лета. Зачем-то она идет и покупает охапку красных роз — то ли любовь хоронить, то ли продлить ее агонию. Окно в мастерскую открыто, и она бросает туда цветы. Они разлетаются и накрывают улетевшие мгновения.

За год до своей смерти она снова окажется в Париже и разыщет старого друга Гумилёва Георгия Адамовича. Тот предложит ей проехаться по городу, и она первым делом отправится именно на ту улицу Бонапарта, где тогда встречалась с Модильяни. Она вспомнит не гумилёвское время, а модильяниевское. И, показывая Адамовичу свое окно на втором этаже, скажет: «Сколько раз он тут бывал». Он — это Модильяни.

Модильяни во время свиданий часто читал ей стихи Леопарди. Через много лет Ахматова переведет этого поэта. И это тоже будет данью памяти Модильяни.

Анна Андреевна застала в Париже самый красочный праздник года — 14 июля, День взятия Бастилии, — обошедшийся администрации города в несколько сот тысяч франков. Это был прощальный салют их уходящей в предания и легенды любви. На следующий день она покинула Париж, взяв с собой воспоминания и томик стихов Теофиля Готье в подарок Гумилёву. О их прощании с Модильяни она напишет:

И дал мне три гвоздики,
Не подымая глаз.
О милые улики,
Куда мне спрятать вас?

А потом в Царском Селе, скучая об ушедшем навсегда времени, напишет ставшее знаменитым стихотворение «Песня последней встречи» (1911):