Филип Шафф - История Христианской Церкви Tом III Никейское и посленикейское христианство От Константина Великого до Григория Великого 311 — 590 г. по Р. Х.

• Название: История Христианской Церкви Tом III Никейское и посленикейское христианство От Константина Великого до Григория Великого 311 — 590 г. по Р. Х.
• Автор: Филип Шафф
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978–5-7454–1021–5

Правление Константина Великого знаменуется переходом христианской религии от гонений со стороны светского правительства к союзу с последним. Греко–римское язычество, самая развитая и мощная система идолопоклонства, известная истории, после трехсот лет борьбы уступает христианству и умирает от неизлечимой болезни, признавая: «Ты победил, Галилеянин!» Правитель цивилизованного мира кладет свою корону к ногам распятого Иисуса из Назарета. Преемник Нерона, Домициана и Диоклетиана появляется в императорском пурпуре на Никейском соборе как защитник церкви и занимает свой позолоченный трон по кивку епископов, на которых видны еще шрамы от гонений. Презираемая секта, которой, как ее Основателю в дни Его уничижения, негде было преклонить голову, восходит к высшей государственной власти, начинает пользоваться прерогативами языческого жречества, становится богатой и могущественной, строит из камней языческих храмов бесчисленное множество церквей в честь Христа и мучеников, использует мудрость Греции и Рима, чтобы оправдать безумие креста, формирует гражданские законы, управляет национальной жизнью и историей мира. Но в то же время церковь, вобравшая в себя большинство населения империи, от кесаря до последнего раба, и оказавшаяся в окружении всех имперских учреждений и установлений, переняла и массу чуждого ей материала, мирского и языческого, подвергла себя новым опасностям, обрекла себя на новые и тяжкие труды.

---

Никейские отцы церкви утвердили этот канон не как нечто новое, но просто подтверждая существовавшие отношения, основанные на церковной традиции; Александрия упоминается особо, так как именно там возникли проблемы. О Риме говорится только в качестве примера; об Антиохии и всех остальных епархиях или провинциях — для обеспечения их предполагаемых прав[510]. Епископаты Александрии, Рима и Антиохии в каноне были признаны существующими на равных, но в таком духе, что Антиохия, как третья столица Римской империи, уже была переходным звеном к обычным метрополиям. Под «другими епархиями» в каноне подразумевались либо все провинции, то есть все области метрополий, либо, что более вероятно, как и во втором каноне Первого константинопольского собора, только три епархии — Кесарии в Каппадокии, Ефеса в Малой Азии и Гераклеи во Фракии, которые обладали похожими правами, но постепенно были вытеснены и поглощены Константинополем. Как бы то ни было, это добавление доказывает, что в то время права и достоинство патриархов еще не сильно отличались от прав других митрополитов. Епископы Рима, Александрии и Антиохии здесь упоминаются, в сравнении с прочими епископами, просто как primi inter pares или как митрополиты первого ранга, в лице которых высшее политическое влияние сочетается с высшим церковным. После них, как епископы второго ранга, следуют епископы Ефеса в Азиатском диоцезе империи, Неокесарии в Понтийском и Гераклеи во Фракийском; Константинополь, который был основан только пять лет спустя, совершенно не упоминается на Никейском соборе, а Иерусалим упоминается только под именем Элия.

Между Первым и Вторым вселенскими соборами появилась новая патриархия, Константинополь, или Новый Рим, построенный Константином в 330 г. и возвысившийся до положения императорской резиденции. Епископ этого города был не только преемником епископа древнего Византия, ранее находившегося под юрисдикцией митрополита Гераклеи, но, благодаря милости императорского двора и епископов, которые всегда собирались там в большом количестве, через несколько десятков лет занял место среди первых митрополитов Востока, а в V веке стал самым могущественным соперником для епископа древнего Рима.

Эта новая патриархия впервые была официально признана на вселенском Первом константинопольском соборе, состоявшемся в 381 г., и ей было отдано «превосходство в почете, после епископа Рима», то есть второе место среди всех епископов; такое решение было продиктовано чисто политическими соображениями, так как Новый Рим был резиденцией императора[511]. В то же время имперский город и Фракийская епархия (церковной метрополией которой до тех пор была Гераклея) были определены как принадлежащие к этой патриархии[512].

Многие греки восприняли этот канон как формальное утверждение равенства константинопольского епископа римскому, понимая слово «после» (μετά) как указание лишь на время, а не на ранг. Но более естественно было бы считать это указанием на второе место в плане почета, так как Римская епархия могла претендовать на первое место на многих основаниях. Папы, как показывают последующие протесты Льва, не были этим удовлетворены, потому что не желали быть поставленными на тот же уровень, что и константинопольские епископы, а кроме того, они претендовали на право управлять всей церковью. С другой стороны, это постановление не было угодно и александрийскому патриарху, который до сих пор занимал второе место, а теперь оказался оттесненным на третье. Поэтому Тимофей Александрийский не подписал канон, и Египет его не признал. Позже императорам пришлось улаживать эту проблему с александрийскими патриархами.

После собора 381 г. епископ Константинополя вступал в многочисленные споры о правах митрополитов Ефеса и Кесарии в Каппадокии и даже других патриархов. Власть его укреплялась, и этому благоприятствовал тот факт, что, несмотря на запрет собора в Сардике, епископы всех восточных областей постоянно жили в Константинополе, чтобы представлять свои интересы перед императором. Проблемы далеких епископов обычно поднимались императором перед епископом Константинополя и его советом[513], на котором он председательствовал. В этом отношении епископ Константинополя имел даже больше прав, чем получали по обычаю остальные епископы, и даже больше, чем санкционировано церковным законодательством. Нектарий, который был избран только после этого собора, претендовал на председательство собором уже в 394 г., несмотря на присутствие двух других патриархов, Феофила Александрийского и Флавиана Антиохийского, и решал проблемы почти единолично, так что он первым приобрел высшую власть над всем Востоком. При его преемнике Златоусте епархия расширилась еще сильнее и, по словам Феодорита[514], распространилась на столицу, Фракию, с ее шестью провинциями, на всю Азию (Asia proconsularis) с ее одиннадцатью провинциями и на Понт, также одиннадцать провинций; таким образом, всего ей было подчинено двадцать восемь провинций. В 400 г. Златоуст «по просьбе Ефеса» ездил туда рукоположить Гераклида Ефесского, а также назначить шесть епископов вместо других, смещенных за симонию[515]. Следующий его преемник, Аттик, около 421 г., добился от юного Феодосия закона о том, чтобы ни один епископ в соседних диоцезах не назначался без согласия Константинопольского епископа[516]. Однако чтобы такое право имело под собой законные основания, оно должно было получить соответствующую санкцию на вселенском соборе, и такую санкцию оно получило в Халкидоне.

Четвертый вселенский собор, состоявшийся в Халкидоне в 451 г., подтвердил и расширил власть епископа Константинополя, постановив в своем знаменитом двадцать восьмом каноне:

Тщательно следуя постановлениям святых отцов и будучи знакомы с недавно прочитанным каноном ста пятидесяти епископов [то есть третьим каноном Второго вселенского собора 381 г.], мы также постановили и решили то же самое по поводу прав святейшей церкви Константинополя или Нового Рима. Ибо не случайно отцы наделили прерогативами (τα πρεσβεία) престол [епископский] древнего Рима в связи с его характером имперского города (δια το βασιλεύεον); и, побуждаемые теми же соображениями, сто пятьдесят епископов признали те же прерогативы (τα ίσα πρεσβεία) и за святейшим престолом Нового Рима, не без причины рассуждая, что этот город, который почтен императорским и сенатским достоинством [то есть где пребывают император и сенат] и пользуется теми же [муниципальными] привилегиями, что и древний императорский Рим, должен быть в равной мере возвышен в церковном отношении и быть после него вторым (δευτέραν μετ' έκείνην).

И [мы постановили,] чтобы в диоцезах Понта, Азии [Asia proconsularis] и Фракии только митрополиты, а в таких районах этих диоцезов, которые населены варварами, также и [обычные] епископы рукополагались святейшим престолом святейшей церкви Константинополя; хотя, конечно, каждый митрополит этих диоцезов рукополагает новых епископов провинции с согласия прочих епископов этой провинции, как велено в божественных (θείοις) канонах. Но митрополиты этих диоцезов, как уже сказано, будут рукополагаться архиепископом (άρχιεπισκόπου) Константинополя, после того как будут единогласно избраны в обычном порядке и ему [архиепископу Константинополя] будет об этом сообщено.

Мы разделили этот знаменитый халкидонский канон на две части, хотя в греческом тексте они тесно связаны (посредством καί ώστε). В первой части епископу Константинополя дается второе место среди патриархов, и это просто повторение и подтверждение третьего канона Константинопольского собора; вторая часть идет дальше и санкционирует превосходство (а этим превосходством уже пользовались Златоуст и его преемники) Константинопольского патриарха не только над епархией (диоцезом) Фракии, но и над епархиями Малой Азии и Понта, и дает ему исключительное право рукополагать митрополитов всех этих епархий и всех епископов на вверенных этим епархиям территориях варваров[517]. В результате он получил область больше, чем любой из патриархов Востока. Позже эдикт императора Юстиниана 530 г. дал ему особое право принимать просьбы от других патриархов, то есть управлять всем Востоком.

Халкидонский собор в этом постановлении только следовал восточному принципу политико–церковного деления. Он намеревался сделать новую политическую столицу также церковной столицей Востока, возвысить ее епископа над епископами Александрии и Антиохии, по возможности сделать его почти равным Римскому епископу. Это стало испытанием для амбиций Александрийского патриарха, который, как показывает дело Феофила и Диоскора, различными способами злоупотреблял своей властью, вредя тем самым церкви.

Но в то же время это решение вызвало ревность Римского епископа, для которого константинопольский соперник был гораздо опаснее, чем александрийский или антиохийский. Особенно оскорбительно для него было то, что на Халкидонском соборе не было сказано ни слова о превосходстве Петра и власть Римского епископа, как и власть Константинопольского, была утверждена лишь на политическом фундаменте; конечно, утверждение собора не было ошибкой, но оно отражало только половину правды, а значит, было несправедливым.