Виктория Миллиан - Идеальный партнёр

• Название: Идеальный партнёр
• Автор: Виктория Миллиан
• Жанр: Современные любовные романы

 «Идеальный партнёр», краткая информация:

 Современный любовный роман. Место действия: Гамбург, Германия, 90-е годы.

 Главные герои. Она – Лора Дюваль, эмигрантка с Украины, график-дизайнер, ищет работу. Он – Хайнц Эверс, директор по маркетингу небольшой фирмы.

 - Эта книга не отвечает ни на один из поставленных вопросов. Здесь столько затронуто: эмиграция, Россия, евреи, немцы, просто люди, любовь...

 - Почему книга должна отвечать на какие-нибудь вопросы? Какие проблемы решаются в книгах?

 - Неужели можно так откровенно и чисто описать половой акт? Где найти такую женщину?

 - Где найти такого мужчину? Женщину-то вы найдёте. Только посмотрите по сторонам внимательно. Даже здесь...

 - Где найти такого мужчину? То же мне! Мужик он и есть мужик. Бросил её и тут же пошёл успокаиваться к другой.

 - Не важно, хороший он или плохой. Важно, что мы обсуждаем их, как живых людей.

 Главная идея книги хорошо выражена в диалоге главных героев:

 - Мы любим по запаху, - просто сказала она.

 Он не поверил своим ушам:

 - Мы любим по запаху? Угу. Продолжайте. Я даже не хочу комментировать!

 - Мы настолько сложно устроены! ДНК - вы же представляете, что это такое?

 - Да. В каком-то смысле. На уровне банальной эрудиции.

 - Этого достаточно, - безжалостно продолжила она. - Я тоже не биолог. Но это колоссально сложная система, понятно же. Пары должны друг другу подходить. Ведь наследственная система каждого имеет, кроме всего прочего, внутренние дефекты. Незаметные рецессивные гены. Не каждые двое могут дать здоровое потомство.

 - Потомство, - повторил за нею Хайнц, - угу.

 - У вас очень содержательные комментарии.

 - Продолжайте-продолжайте, - он принял насмешку без боя.

 - Но это значит, что о партнёре нужна достоверная генетическая информация.. Прежде, чем будет сделан выбор. Попросту кусочек тела для анализа, какая-то молекула, может быть одна. Это запах!

 - Конечно, не облизывать же! Это негигиенично и при большом скоплении возможных претендентов - просто долго.

 - Видите, как глубоко вы всё сразу поняли. Именно так!

 - Мы влюбляемся по неуловимому запаху и понимаем это сразу, - почти мечтательно протянул он и потом быстро добавил: - А духи? Что, поймал я вас?

 - Это ничему не противоречит. Ведь настоящие совпадения очень редки. Идеальные пары единичны, можно жизнь прожить и не встретиться. Поэтому в основном запах не нравится. Его скрывают, маскируют, заменяют другим.

 - Тогда должно быть много ошибок.

 - Ещё бы! Большая часть браков распадается. Вы умный.

 - Я знаю. Вы мне сегодня уже сказали, что я - достойный экземпляр. Может быть, мои ставки повысятся? Какая следующая градация за достойным?

 - Perfect.

 - Perfect Partner, - медленно произнёс он и добавил, помолчав и внимательно глядя на дорогу: - А вы ведь не пользуетесь духами?....

Роман занял первое место на Третьем Берлинском Международном конкурсе и признан «Книгой года 2011-2012».

---

 - Так и не так. Я думаю над этим как раз сейчас. Даже статью хочу написать. Достаточно парадоксальная мысль, чтобы быть правдой, - сказал Дима.

 - Что за мысль? О мучном?

 - Нет. Совсем не то. Я перескочил, извини. О вкусе как индикаторе пользы.

 - Очень наукообразно.

 - Не иронизируй. Вы думаете, что наука - это только математика с физикой.

 - Не шуми. Я так не думаю. Я нетипична. И вообще я ушла в график-дизайнеры. Как говорил кто-то из великих: для математики не хватило фантазии.

 - Не прибедняйся. Так вот о вкусе. Я начну издалека. Послушай. Я ведь говорил тебе, что работаю в хайме со стариками. Почитываю, конечно, по геронтологии. Интересная получается картина. Организм запрограммирован на смерть. Это естественный конец. В клетках есть часы, и они запускаются при рождении, - он глянул на Лору. - Не кривись, я знаю, что это общее место. Сейчас. Но это значит, что точно так же, как материалы для развития и строительства, организму нужны вещества для последующего разрушения.

 - О, Боже мой! И это тоже должно быть вкусно!

 - Конечно. Ты всё правильно понимаешь. Ведь эмоции отражают только вероятность удовлетворения потребности. Неважно какой. В жизни - так в жизни, в смерти - так в смерти. Если потребность велика, а её удовлетворение возможно и уже совсем близко - это и вызывает положительную эмоцию. Заметь, не само удовлетворение, а только положительный прогноз. И наоборот: страх, депрессия возникают, когда непонятно, что происходит. Возможно ли побороть препятствие? Часто ведь самого препятствия ещё не видно. Недаром же говорят: у страха глаза велики.

 - Послушай, но необязательно же салями вредна? Я её так люблю!

 - Необязательно. Ешь, конечно. Природа на нас способ найдёт, не волнуйся.

 - А как там в хайме?

 - Условия? О чём ты, идеальные! Дойчланд. Но умирают всё равно. У нас, правда, редко. Если кому плохо, переводим в клинику. Большинство потом возвращаются на долечивание. Но не все.

 - На Украине, говорят, страх. Особенно в домах-интернатах.

 - Да там всюду страх. Меня это так угнетает. Сделать ничего невозможно. Мы уехали, чтобы выжить, вытолкнуть детей, но меня это угнетает.

 - То, что мы уехали, или то, что выживем?

 - Ах, Лора. Ты знаешь, о чём я говорю.

 - Скажи, а ты не думаешь, что здесь происходит нечто аналогичное, только в противоположной форме?

 - Что значит аналогичное? Смерть нации? Нет. Не думаю.

 - Совсем малая рождаемость. Курение в таких масштабах, рекламы сигарет. Так красиво, завлекательно сделаны. Хочется сказать: как здорово вы рекламируете рак!

 - Да. Это феномен. Они не любят самих себя. Как будто стыдятся. У меня на всех гешпрехах спрашивали, как я себя чувствую в Дойчланде - ведь русский! Говорю: хорошо, люди хорошие. Смотрю им в глаза и вижу: они мне не верят! Клянусь тебе, Лорка. Не верят, что я о них хорошо думаю. Вот где феномен!

 - Каждый шестой брак - с иностранкой.

 - Да. Как будто сами себя извести хотят. Не могут себе простить. Уже их и русские простили, и поляки, а они себе не могут.

 - Не все.

 - Я помню твою Бетти. Не все, конечно. Но ты помягчала к ним? Можешь уже общаться? Ведь ты совсем невменяемая была после... Гм. Я даже думал, что тебе не стоило здесь - при таком настроении - оставаться. Лучше подалась бы опять в Канаду, нет?

 - Нет. Это совсем прошло. Это была болезнь. У меня ведь никогда такого чувства к немцам до того не было. Иначе я никогда бы сюда не поехала. Моя мама преподавала немецкий, дома часто родители на нем говорили. Отец иногда не мог точно объясниться по-русски и говорил тогда по-немецки. Он его тоже знал. Образование у него знаешь какое было! Детство в богатой семье даёт очень много.

 - Тому, кто может взять.

 - О других неинтересно говорить.

 Они помолчали. Уже темнело за окном. Дима включил свет.

 - Я рад, что у тебя всё в порядке.

 - У меня всё в полном беспорядке, Дима.

 - ?

 - Я немца люблю.

 - О, нет! А Вадим, Сашка?

 - Если бы ты только знал, как я люблю Хайнца! Конечно, Вадим. Я понимаю, что всё безнадёжно. Невозможно. У нас с Хайнцем никогда ничего не будет. Боже, как я его люблю! Насмотреться на него не могу, нацеловаться. Каждую его клеточку, жилочку. Я его всего знаю. Как я люблю его! Если бы ты только знал, что я ему наговорила! Я его обозвала нацистом. Не прямо, но всеми концлагерями его отхлестала.

 - С ума сошла. Он-то при чём... Он не простит тебе этого. Когда-нибудь припомнит. Он не простит тебя, увидишь.

 - Хайнц? Меня? Ты не представляешь его себе. Он-то меня простил. Бог меня не простил. За то, что говорила и думала, когда немцы нам помогали. Скольким они тут помогали! Надиному мужу "мерседес" отдали те, у кого он садом занимался. С детьми немецкий учили. Всюду с нами ходили, объясняли. Разве перечислишь! А я, как из психушки вышла, только глаза Бетти и помнила. И думала: только с виду как люди. Хотите, чтобы вас за людей принимали.

 - Неужели правда так думала?

 - Хайнц меня простил. Но мы не будем вместе. Это Бог меня не прощает за страшные мысли. Я даже не прошу. Такое нельзя прощать. Хайнц, как я люблю тебя. Руки твои, глаза твои. Дима, я с рубашкой его грязной сплю, когда его нет...

 Дима застонал, раздался треск лопнувшего стакана. Из ладони густо потекла кровь.

 - О, Боже мой! Что ты сделал?! Что мне делать? Арнольд, помогите! Бегите сюда!

 Ольшанский был рядом, как будто сидел возле двери. Он вбежал и ловко, вынув осколки, перетянул руку полотенцем, а потом уже следовал указаниям Димы, который сразу успокоился при виде крови - врач! - и начал давать указания: аптечка, спирт, бинт. Аллес.

29

 - Может быть, вы меня теперь помилуете? Сколько я должен сидеть под дверью? Именины называется. И потом, я уже доказал, кажется, что могу сидеть тихо. Не прогоняйте, здесь столько вкусного. - Ольшанский нисколько не стеснялся, что подслушал весь разговор. Лора начала краснеть, но он продолжил совершенно невинно:

 - Какое удивительное чувство - любовь. Самое, казалось бы, человечное и высокое. Но замешано, как и в древности, на таких, я бы не постеснялся сказать, грозных инстинктах. Даже в наше цивилизованное время...

 Дима и Лора вдвоём накинулись на него:

 - Какое цивилизованное время! О чем ты говоришь? Сколько оно длится?

 Лора, вся красная от смущения, обрадовалась перемене темы и быстро увела свою любовь в теорию:

 - Подожди, Дима, дай мне объяснить. Человечество как вид существует около трёх миллионов лет.

 - От семи до двух по разным оценкам, - уточнил Дима.

 - А цивилизациям, считая от шумеров...

 - Не забивай ему голову шумерами, а то он ничего не поймёт. Считай от египтян.

 - Послушайте, Дима, - глаза Ольшанского на минуту утратили ёрнический блеск, - не напрягайтесь. Я уже всё понял. А цивилизациям - порядка семи тысяч лет. И считать можно свободно от шумеров, которые в Месопотамии жили. Ближе к дельте. Не учите меня мыслить. Какой вы хотите масштаб: год или день? День будет понаглядней. Значит... - он на минуту задумался, - значит, если принять, что человечество существует сутки, то цивилизациям от полутора минут до тридцати секунд. Да, неплохо. Тридцать секунд против двадцати четырёх часов. Впечатляет. Я не думал об этом. Но, глядя на вас, можно поверить. Не успел еврей уйти, как славяне сразу пускают друг другу кровь.

 - Ох, Арнольд, нет слов. Ты, конечно, умный мужик, но уж по части цивилизованности лучше молчи.

 - Невежда, я просто не успеваю за полётом своей мысли. Я орёл. Ну... ассоциации иногда подводят. Прошу прощения, Лорретт, "за ошибку на лугу".

 - Я не невежда, это Твардовский. "Ленин и печник", - сказал Дима.

 При упоминании вождя Лора начала смеяться и рассказала им о монреальском бистро. Они всё ещё хохотали, когда позвонили в дверь.

 - Я открою, - вскочил Ольшанский, - люблю встречать гостей, особенно чужих. Такой эффект!

 Когда Ольшанский вышёл, Дима сказал:

 - Ты уже совсем отошла. С тобой теперь всё будет в порядке, я уверен. Можно поговорить. Я хотел спросить об этой Бетти. Лорочка, ты только не обижайся, но при здравом размышлении скажи: у тебя что, никогда в жизни ничего хуже не было? Это что, на самом деле самое страшное впечатление твоей жизни? Наши тебя не мордовали с твоей пятой графой? Хоть ты и нееврейка, но "и другие" тоже немногим ведь лучше?

 - Конечно, не лучше. Конечно, мне досталось. И Бетти не была самым страшным.

 - Понимаешь, что я хочу сказать?

 - Что-то другое ещё? Не она одна?

 - Я таких случаев знаю, как врач, ещё три. Плюс два самоубийства у стариков. А эти три - молодые женщины. У одной, как у тебя, похоже, обошлось. Второй год без рецидивов. Другая - восемь месяцев уже себя не помнит, в полном ауте. А у третьей было, казалось, в лёгкой форме, но теперь каждые полгода - рецидив. Сама уже вызывает "скорую", когда чувствует, что отъезжает. Причём у всех, ты извини меня, поводы не такие уж смертельные.