Оуэн Мэтьюз - Антисоветский роман

• Название: Антисоветский роман
• Автор: Оуэн Мэтьюз
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-271-24854-2

Известный британский журналист Оуэн Мэтьюз — наполовину русский, и именно о своих русских корнях он написал эту книгу, ставшую мировым бестселлером и переведенную на 22 языка. Мэтьюз учился в Оксфорде, а после работал репортером в горячих точках — от Югославии до Ирака. Значительная часть его карьеры связана с Россией: он много писал о Чечне, работал в The Moscow Times, а ныне возглавляет московское бюро журнала Newsweek.

Рассказывая о драматичной судьбе трех поколений своей семьи, Мэтьюз делает особый акцент на необыкновенной истории любви его родителей. Их роман начался в 1963 году, когда отец Оуэна Мервин, приехавший из Оксфорда в Москву по студенческому обмену, влюбился в дочь расстрелянного в 37-м коммуниста, Людмилу. Советская система и всесильный КГБ разлучили влюбленных на целых шесть лет, но самоотверженный и неутомимый Мервин ценой огромных усилий и жертв добился триумфа — «антисоветская» любовь восторжествовала.

* * *

Не будь эта история документальной, она бы казалась чересчур фантастической.

Леонид Парфенов, журналист и телеведущий

Книга неожиданная, странная, написанная прозрачно и просто. В ней есть дыхание века. Есть маленькие человечки, которых перемалывает огромная страна. Перемалывает и не может перемолоть.

Николай Сванидзе, историк и телеведущий

Без сомнения, это одна из самых убедительных и захватывающих книг о России XX века. Купите ее, жадно прочитайте и отдайте друзьям. Не важно, насколько знакомы они с этой темой. В любом случае они будут благодарны.

The Moscow Times

Эта великолепная книга — одновременно волнующая повесть о любви, увлекательное расследование и настоящий «шпионский» роман. Три поколения русских людей выходят из тени забвения. Три поколения, в жизни которых воплотилась история столетия.

Télérama

Выдающаяся книга… Оуэн Мэтьюз пишет с необыкновенной живостью, но все же это техника не журналиста, а романиста — и при этом большого мастера.

Spectator

---

Борис Бибиков родился в Крыму в 1903 или 1904 году — в деле НКВД указана первая дата, его мать называла последнюю. Его отец Лев, мелкий землевладелец, умер, когда Борис и два его брата, Яков и Исаак, были еще маленькими. Бибиков никогда об отце не говорил. Их мать Софья была дочерью состоятельного еврея Наума, который владел мельницей и элеватором, что, видимо, и подсказало Бибикову указать при аресте весьма странную «профессию» — рабочий на мельнице. И еще: Борис знал английский и в Гражданской войне не участвовал.

Вот почти все, что нам известно о его прежней жизни. Яков, единственный из трех братьев переживший Вторую мировую войну (он скончался в 1979 году), был таким же скрытным — он никогда не говорил ни о своем прошлом, ни о расстрелянном брате. Для братьев Бибиковых существовало только будущее, они не оглядывались назад.

Не думаю, что мой дед был героем, но ему довелось жить в героическую эпоху, когда в каждом человеке рождается стремление к подвигу. Лозунг большевистской революции «Мир народам, земля крестьянам, хлеб голодным» в то время идеалистам и людям честолюбивым должен был казаться ярким, звонким и вдохновляющим на решительную борьбу за справедливое будущее. Большевики хотели превратить новую социалистическую Россию в авангард мировой революции. Вероятно, вскоре после того, как Октябрьская революция разрушила старый порядок, Бибиков, подобно многим представителям «упраздненного класса», имел весьма романтическое представление о роли большевиков. А может быть, — кто теперь знает! — им руководило стремление выбиться в люди, тщеславие или зависть. Его наследство, мукомольное хозяйство в Крыму, было национализировано в 1918 году. Большинство богатых родственников, живших в Москве и в Петербурге, эмигрировали или были арестованы как «классовые враги». Новыми хозяевами России стали большевики, и умным, энергичным людям, к коим, безусловно, принадлежал Бибиков, был только один путь для карьеры — присоединиться к победившей стороне, и чем раньше, тем лучше.

Однако у нас осталась единственная свидетельница — Ленина, а она утверждает, что ее отец был человеком благородным и бескорыстным. И даже если это не совсем так, воспоминания Ленины окрашены искренностью ее детских эмоций. Поэтому будем исходить из предположения, что Борис и его братья, Исаак и Яков, захваченные величественными перспективами строительства нового общества, смелыми и свежими идеями, с неподдельным энтузиазмом бросились участвовать в этом строительстве.

В последний год Гражданской войны Борис поступил в только что открывшуюся Высшую партийную школу в Симферополе. Здесь должны были готовить новое поколение комиссаров для управления великой империей, которую удалось завоевать большевикам — к их немалому удивлению. В мае 1924-го, освоив курсы основ марксизма-ленинизма, агитации и пропаганды, мой дед стал членом РКП(б) — Российской коммунистической партии (большевиков). Пылкий юноша двадцати одного года готов был служить революции, куда бы она его ни направила.

Но самая неотложная и насущная задача революции оказалась весьма прозаической. Бориса послали на уборку урожая помидоров и баклажанов в новорожденный колхоз в Курман-Кемельчи, в степной части Крыма, где когда-то было татарское поселение, но два последних столетия в нем обитали этнические немцы. Именно там, на выжженных солнцем огромных полях, он встретил Марфу Платоновну Щербак, его будущую жену.

Незадолго до встречи с Борисом Марфа Щербак оставила свою младшую сестру Анну умирать на железнодорожной платформе в Симферополе.

Девушки, покинув родную деревню, что находилась в степи, недалеко от Полтавы, отправились искать работу на полях Крыма. Марфе исполнилось двадцать три года, и по крестьянским понятиям того времени она уже считалась старой девой. В семье было одиннадцать сестер — двое братьев умерли в младенчестве, — и можно не сомневаться, что такое количество дочерей их отец Платон воспринял как Божью кару и был только рад избавиться хотя бы от двух.

В убогой и грязной деревеньке, затерянной в украинских степях, Марфа росла в обстановке мрачной подозрительности и безотчетной жестокости односельчан. Но даже привычные ко всему сестры считали Марфу завистливой, грубой и сварливой. Дурной характер вполне мог помешать ей выйти замуж в своей деревне, и, может быть, поэтому именно ее и Анну сочли в семье лишними ртами и отправили на заработки. Так или иначе, но выбор отца оказался первой и, возможно, самой глубокой душевной травмой, которая еще больше озлобила девушку.

Через Неделю сестры, сначала трясясь в кузове попутной машины, а потом в битком набитом поезде, наконец-то добрались до Симферополя. И тут, в страшной толчее, Анну вдруг бросило в жар, она потеряла сознание и упала. Люди расступились, с ужасом глядя на лежавшую в беспамятстве девушку с посиневшим лицом, которую сотрясала неудержимая дрожь. Кто-то выкрикнул: «Это тиф!» — и началась паника. Марфа в страхе бросилась бежать вместе со всеми.

Прожив до двадцати трех лет в большой семье, Марфа внезапно оказалась одна и испугалась. Страх попасть в карантин, в один из зловещих тифозных бараков, был вполне понятен. Но сознание, что она бросила Анну в беде, преследовало ее всю жизнь, она считала это серьезным грехом, за который и была жестоко наказана впоследствии. Растерянная, охваченная страхом, Марфа не призналась, что распростертая на платформе девушка — ее сестра, и как только подошел поезд, отправлявшийся на запад, она втиснулась в него вместе с обезумевшей толпой.

Через много лет невероятно сложной и тяжелой жизни Марфа рассказала Ленине о том, как бросила свою сестру умирать (впрочем, она так и не узнала, что с ней стало). Но рассказала как-то мимоходом, с таким видом, будто в этом не было ничего особенного. Что-то сломалось в ней, а может, в ее натуре никогда и не было способности сострадать ближнему.

Я с детства побаивался бабушку Марфу. В 1976 году она побывала у нас в гостях, впервые сев в самолет и в первый и последний раз оказавшись за границей. До визита в Англию свое самое дальнее путешествие она совершила на поезде, который доставил ее, узницу ГУЛАГа, в Казахстан, а спустя много лет — обратно в Москву. В тяжелом чемодане она привезла с собой в Лондон комплект постельного белья, что было принято у советских людей.

Ходила она, неуклюже переваливаясь, как будто с трудом несла свое тело. Дома надевала дешевый халат из цветастого ситца и тяжелые ковровые шлепанцы; а на улицу облачалась в теплый шерстяной костюм. Она почти никогда не улыбалась. За семейным столом сидела молчаливая и мрачная, словно не одобряла буржуазной роскоши, в которой жила ее дочь. Однажды, когда я играл ножом и вилкой, как барабанными палочками, Марфа устроила мне строгий выговор, отчего у меня слезы выступили на глазах. Когда она уезжала домой, я нисколько не жалел, что расстаюсь с нею. Правда, меня сильно поразило, что, прощаясь с моей матерью, она вдруг горько заплакала. «Мы больше с тобой не увидимся», — твердила она дочери и оказалась права. Больше так ничего и не успела сказать — мой отец уже ждал ее на улице в своем оранжевом «фольксвагене», или, как все ласково его называли, «жуке», чтобы отвезти в аэропорт Хитроу.

Сейчас я часто думаю о Марфе, стараюсь забыть все рассказы о ней, чтобы оживить свои детские воспоминания. Я пытаюсь представить ее хорошенькой девушкой с высокой грудью, ставшей женой Бориса Бибикова. И удивляюсь, как у нее могла родиться такая живая и полная позитивной энергии дочь, моя мама. Восстановив кое-какие факты искалеченной жизни Марфы, я понимаю, что, однажды сломавшись, она полностью замкнулась в себе. Она ненавидела все вокруг и сама, лишенная счастья, готова была разрушить счастье близких. Я узнал ее маленьким ребенком, но даже тогда в ее равнодушных глазах и неловких объятиях мне виделось нечто жуткое и ущербное.

Поезд мчал Марфу на запад от Симферополя, в Курман-Кемельчи. Люди говорили, что там можно найти работу, поэтому она сошла на пыльном полустанке и направилась в контору колхоза. Рабочие руки действительно требовались, и ей дали койку в дощатом бараке для сезонных рабочих. Там она и встретила молодого комиссара Бориса Бибикова.

В ту бурную революционную эпоху браки между молодыми людьми столь разного происхождения заключались довольно часто. Борис был образованным и целеустремленным представителем новой партийной элиты, Марфа — безграмотной деревенской девушкой с безупречными крестьянскими корнями. Возможно, в выборе жены Борис руководствовался трезвым расчетом. Но, скорее всего, это была скоропалительная женитьба после вспышки страсти, охватившей их знойной крымской ночью в высокой степной траве.

Первая дочка родилась у них через семь месяцев после того, как они «расписались» — такова была процедура бракосочетания после революции, в марте 1925 года. Бибиков назвал ее Лениной в честь недавно скончавшегося вождя революции Владимира Ильича Ленина. Девочке было восемь месяцев, когда ее отец ушел в Красную армию, и Марфа, показывая ей письма Бориса, твердила: «Это твой папа. Па-па».