Олесь Гончар - Таврия

• Название: Таврия
• Автор: Олесь Гончар
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1954

Над романом «Таврия» писатель работал несколько лет. Неоднократно бывал Олесь Гончар (1918–1995) в Симферополе, Херсоне, Каховке, в Аскании Нова, беседовал со старожилами, работал в архивах, чтобы донести до читателя колорит эпохи и полные драматизма события. Этот роман охватывает небольшой отрезок времени: апрель — июль 1914 года.

---

Женщины загалдели.

— Панама!

— Между Каховкой и Строгановой панама!

— Это даже остроумно!

— Не так остроумно, как дерзко…

Сквозь шум Мурашко попытался было объяснить хозяйке, что канал — это не канава, но Софья Карловна и слушать не хотела.

— Если б мои предки услышали что-либо подобное, они перевернулись бы в гробах! Изуродовать все, перерыть, раскопать! Может, заодно вы предложите и мою Асканию снести с лица земли?

— Успокойтесь, милая Софи, — заговорила губернаторша. — Разве можно так поддаваться эмоциям? Меня, правду говоря, все это даже заинтриговало… Мы знаем, что в Египте такие каналы вполне оправдали себя. Сколько, вы говорите, — обратилась она к Мурашко, — чистой прибыли могло бы получать акционерное общество ежегодно?

Мурашко назвал сногсшибательную цифру.

В зале на какое-то мгновение воцарилось молчание. Стало слышно, как тяжело дышит в тишине астматик-немец, муж пани Луизы.

— Ничего себе, — первой нарушила тишину губернаторша.

И тут, как по сигналу, зашумели все сразу. Настроение гостей резко изменилось. Обступив Мурашко, женщины наперебой стали расспрашивать о подробностях дела.

— Какой процент на капитал? — выкрикивала одна.

— Какие гарантии? — допытывалась другая.

— По чьим землям пройдет вода?

Прерии прериями, — всё это сентименты и дым, — а тут пахло настоящими барышами! Их земли сразу подскочили бы в цене, в этом нет сомнений! У кого десять тысяч десятин, считай, что уже сто!.. Задыхаясь, немец продирался между женщин к Мурашко, все время пытаясь что-то сказать, но фрау Луиза, оттиснув мужа плечом, уже сама допытывалась у господина инженера, согласится ли он завернуть канал в их Сивашское. Набеленные помещицы из Черной Долины, наоборот, возмущались тем, что господин инженер, не спросив их, самовольно наметил их землю под канал… Они, дескать, хоть и не так богаты, как некоторые другие, но, слава богу, они тоже собственницы, и нет такого закона, чтоб без их разрешения вторгаться в принадлежащие им земли.

— Антихрист, — передергиваясь от злости, присоединила свой скрипучий голос к голосам помещиц заднепрянская игуменья. — Все монастырские земли, всевышним нам врученные, он уже определил под затопление…

— Я бы тоже пошла на эту панаму, — стрекотала крымская Мери, — если бы можно было завернуть канал к Семи Колодцам! Потому что у нас только название — Семь Колодцев, а воду в цистернах возим! Господин инженер, вы могли бы внести — коррективы и взять курс на меня?

— Мери, что ты говоришь? — сардонически улыбнулась Софья Карловна. — Каким образом? Через мой заповедник? Через мою Асканию? О, скорее через мой труп!

— Разве дорога в Крым идет только через ваш заповедник, Софи? — обиделась Мери. — В конце концов вас можно обойти и повести канал через земли мадам Ефименко!

Мадам Ефименко до сих пор загадочно молчала. А между тем Мурашко знал, что многое зависит именно от нее.

— У нас, правда, заповедников нет, — наконец заговорила, как в трубу, мадам Ефименко, — нам больше летучих песков досталось, но нас тоже следовало бы спросить, пожелаем мы каналы пли нет…

— Канал полностью в ваших интересах, — заметил Мурашко.

— Ты мне, старухе, очки не втирай, — повысила вдруг голос мадам так, что все притихли. — Мужицкий твой канал — вот что я тебе скажу… Вижу, куда ведешь и куда заворачиваешь… У нас воды мало — это так, но еще больше на воду голодны вот те чаплинские и каланчакские голодранцы… И эта твоя вода в первую голову на их мельницу льется, ты не обдуришь меня, старуху. Жили наши деды без этого, как-нибудь и мы проживем. А то наведете нам сюда всякой пролетарии, смутьянов да забастовщиков, чтобы бунты разводили… Разве не так, скажешь? К тому, к тому оно клонится!

Словно холодной струей обдали присутствующих крутые слова мадам Ефименко. В самом деле, как они об этом не подумали!.. Тысячные армии вооруженных лопатами землекопов нахлынут в степь… Займут села, подступят к экономиям, заведут всякие свары с подрядчиками… Нигде от них не спрячешься! Начнется — с подрядчиков, а кончится забастовками, манифестациями, красными флагами!..

— И за все это, — подлила масла в огонь Софья Карловна, — мы еще должны платить из собственного кармана! Ведь так, господин инженер?

Бой был проигран, но Мурашко все еще не сдавался.

— Ваши так называемые прерии, — заговорил он, — живут только пол-лета. Во вторую половину лета они выгорают, становятся пустыней. Суховеи, черные бури приносят вам миллионные убытки, и вы не можете ничего с ними поделать. Вы — плохие хозяева. Вы — никчемные хозяева! — повторил он под возмущенный гул всего зала. — Я вам предлагаю выход. Но два урожая в год вы сможете снимать на ваших землях. До самой осени будут зеленеть ваши пастбища. У вас будут собственные леса. Все ваши затраты окупятся за несколько лет, окупятся с лихвой, в ваши карманы потечет такая прибыль, о которой вы даже не мечтали.

— Не вам судить, о чем мы мечтаем, грубиян! — крикнула Софья Карловна, поднимаясь с кресла. — Это таким, как вы, всегда мало, а у нас уже, слава богу, кое-что есть… На наш век хватит!

— На ваш век, — презрительно усмехнулся Мурашко. — А после вас?

— А после нас… хоть потоп!!!

Кровь ударила Мурашко в голову. Стал темнее ночи.

— Потоп? Глядите… Можете накликать. Может и потоп быть!

И, с хрустом зажав в руке свои бумаги, он сквозь зловещую тишину направился к двери.

Тем временем, воспользовавшись немой паузой, перепуганный дворецкий пригласил гостей к столу.

Мурашко брел домой, сутулясь больше обычного, тяжело переставляя ноги, словно прошел только что тысячу верст. На веранде его встретили Лидия Александровна и Светлана, испуганно прижавшаяся к матери.

— Ну как? — спросила Лидия Александровна бледнея. Голос ее дрожал от напряжения.

— Все хорошо…. Именно так, — как и должно было быть, — ответил Иван Тимофеевич, горько улыбнувшись. Эта улыбка сказала жене все: можно было не расспрашивать.

У Ивана Тимофеевича тоже не было сейчас никакой охоты разговаривать. Забравшись в кабинет, он ни с того ни с сего завалился спать и спал до самого вечера. Вечером встал, поиграл со Светланой, посмотрел с веранды на фейерверк в честь Софьи и скоро опять залег спать, словно хотел отоспаться теперь за все бессонные ночи, которые коротал над проектом.

XXVII

Утром Мурашко пошел к управляющему и потребовал отпуск.

— После стольких лет работы, — гремел он в конторе, — не заслужил я разве передышки? Или я у вас вечный сезонник?.

Густав Августович, чувствуя себя на сей раз перед «господином инженером» почему-то сконфуженным, не очень упирался, — разрешил.

— Мерси, — процедил сквозь зубы Иван Тимофеевич и вышел из конторы, еще больше раздраженный уступчивостью управляющего на улице под запыленными акациями стоял необычный шум: в толпе детворы кривлялся в вывернутом кожухе босой, лохматый алешковский юродивый.

— Я, Григорий-семинарист, не пан, не дворянин — алешковский мещанин! — скаля зубы, выкрикивал под дружный хохот детворы юродивый. — Страдаю от гирлыги и от косы, а от колбасы поправляюсь! — С этими словами он распахнул на себе кожух, надетый прямо на голое тело: грязное, костлявое, покрытое синяками.

С визгом и улюлюканьем запрыгала вокруг кривляки довольная детвора.

Увидев Мурашко, юродивый впился в него злым, распаленным взглядом.

— Вон тот идет, что Днепр в степи повернул! Ах-ха-ха-ха!.. Прислужился панству, Днепр ночью экономиям продал!

У Мурашко потемнело в глазах. Замер на месте, как у позорного столба. Притихли и дети в смущении.

— Не ври, семинарист, — послышался вдруг откуда-то, словно издалека, твердый мальчишеский голосок. — Не для панов он старался…

Эта детская простая защита словно вернула Мурашко к жизни.

— Уже не в море течет, сюда Днепр повернулся! — брызгая пеной, бесновался юродивый. — Вот уже под нами — слышите? — хлюпает! Мокро! Вода пошла! Скорей на крыши, на деревья, не то потонем все!

Кинувшись к ближайшей акации, он стал неуклюже карабкаться вверх, скользя по дереву своими чугунными ногами.

— Зачем вы его слушаете? — проникновенно обратился Мурашко к притихшей детворе. — Он среди людей, как пустельга среди птиц… Разве вам пустельги и грачи еще не надоели своим карканьем?

— Ой, наколошматили ж мы их тогда в вашем парке, — похвалился какой-то карапуз. — Я три дня был на «грачиных войнах»!..

— То-то же, сами знаете… Бросьте его, идите играть в другое место…

Обходя юродивого, который уже сидел на акации, Мурашко направился домой.

— Куда же ты? — прозвучал ему вдогонку зловещий голос с акации. — Подожди меня, пойдем вместе! Мы ж близнецы с тобой! Я арену летучих песков кожухом накрыл, а ты Днепр на панские толоки выплеснул!..