Борис Хотимский - Непримиримость. Повесть об Иосифе Варейкисе

• Название: Непримиримость. Повесть об Иосифе Варейкисе
• Автор: Борис Хотимский
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1985

Борис Хотимский — прозаик, критик. Особое внимание в своем творчестве он уделяет историко-революционной теме. Его книги «Пожарка», «Рыцари справедливости», «Латырь-камень», «Ради грядущего», «Три горы над Славутичем» были с интересом встречены читателями. В повести «Непримиримость» рассказывается о большевике Иосифе Варейкисе, члене Коммунистической партии с 1913 г., активном участнике борьбы за власть Советов в Подмосковье, на Украине и в Поволжье. Летом 1918 г. под непосредственным руководством председателя Симбирского комитета РКП (б) И. М. Варейкиса была ликвидирована авантюристическая попытка левого эсера Муравьева сорвать Брестский мир; этот героический эпизод стал кульминацией сюжета.

---

Зимние дни короткие. Давно уже погрузилась в сумрак Университетская горка — древний центр Харькова, темное небо поглотило изящные очертания златоглавой колокольни Успенского собора, едва белеет под мостами замерзшая речка Лопань. В этот поздний час Михаил Артемьевич приближался по коридору к кабинету секретаря обкома. Разведка доложила, что секретарь на месте.

Начальника штаба фронта сопровождала отборная свита. Адъютант и телохранитель по имени Нестор — вооруженный до зубов кавказец, готовый без колебания и промедления пристрелить каждого, кто покусится на неприкосновенную особу его командира. Бывший подпоручик Лютич, тоже из левых эсеров, гнутоногий и франтоватый, недавно прибывший из-под Киева и оказавшийся личностью во многих отношениях весьма полезной. Да двое отчаянных матросов-анархистов — из братвы, лично отобранной Муравьевым еще под Гатчиной. Свита выглядела достаточно внушительно. В тишине почти опустевшего к ночи здания грозно звучал дружный топот сапог, четкий, грубый, да позванивали шпоры самого Муравьева — в такт шагам: динь-дзин, динь-дзин… «Пускай послушает секретарь нашу приближающуюся неотвратимую поступь, — подумал Михаил Артемьевич. — Пускай трепещет и готовится».

Не постучав, они резко распахнули дверь в кабинет (момент внезапности тоже должен действовать на психику противника!), вошли и увидели стоявшего у стола доброго молодца в незастегнутой солдатской шинели, без шапки. Под шинелью на перехватившем гимнастерку ремне угадывалась кобура. Густые темно-русые волосы, крепко сжатые челюсти, темно-синий взгляд — в упор, исподлобья. Орел! Наверное, из охраны. Переманить бы к себе такого…

— Мне нужен секретарь обкома! — с порога потребовал Муравьев.

— Я секретарь обкома, — просто ответил тот.

«Ну да, — сообразил Михаил Артемьезпч, — ведь секретарей может быть несколько».

— Мне нужен товарищ Варейкис, — уточнил ол. — И немедленно!

— Я Варейкис.

Муравьеву стоило немалого усилия не показать, что растерялся. Ведь он настроился на схватку с совершенно иным противником. Недоработка разведки! Впредь будет наука. Теперь же придется перестраиваться по ходу разговора, менять тактику. Но как, с чего начать разговор? Ах ты, черт побери!..

Начать разговор помог Варейкис:

— Вы ко мне? Что ж, присаживайтесь, товарищи. Располагайтесь, можете курить. Раздеваться не предлагаю, печки остыли.

— Благодарю, — угрюмо буркнул Муравьев, уселся в кресло и закурил — как-никак выигрыш времени. Сопровождающие остались стоять, настороженные. Сам секретарь присел на угол своего стола и теперь молча ждал. Если бы он суетился, нетерпеливо поглядывал на часы, тогда дело другое, тогда было бы проще.

— Я начальник штаба фронта Муравьев.

— Догадываюсь.

— Мы, как известно, собираемся наступать на Полтаву и Киев.

— Знаю.

Вот чертушка! Придется сразу раскрывать карты. Но с какой идти? Во всяком случае, не с козырного туза…

— Извините, что так поздно и бесцеремонно ворвались, — теперь Михаил Артемьевич говорил ивым тоном. Что-что, а быстро менять интонации он умел. — Но день выдался небывало суматошный. Забот полон рот… в связи с предстоящим наступлением.

— Значит, дело неотложное? — опять все же помог Варейкис.

— Именно! — Муравьев ухватился за этот наводящий вопрос. — Только потому и осмелился потревожить в столь поздний час. Нам, видите ли… Впрочем, не стану финтить. Лично мне…

— Требуется моя помощь? — подсказал секретарь. — Слушаю вас.

Михаила Артемьевича подкупала догадливость и невозмутимость Варейкиса. Однако видел, что секретарь все же не из военных, это чувствовалось. Именно здесь Муравьева явное преимущество. Значит, здесь и надо наносить главный удар.

— Да, помощь требуется, — подтиердил он. — Именно от вас. И, откровенно говоря, на вас вся моя надежда. От вас, можно сказать, сейчас зависит успех либо неуспех готовящегося наступления…

— Я вас слушаю, — повторил Варейкис, и прозвучало это как напоминание: «Ближе к делу!»

— Вы, мне сдается, не служили? — доверительно и, как ему представилось, достаточно внезапно спросил Муравьев.

— Так в чем все-таки заключается ваша просьба? — уклонился Варейкис.

Теперь Михаил Артемьевич больше не сомневался, что хотя секретарь и не служил, но и на обычных рябчиков похож не был, что финтить с ним — дело безнадежное. Но легко ли, спрашивается, так вот запросто требовать от большевистского секретаря обкома, чтобы отозвал из частей своих же собратьев по партии?

— Как вам, вероятно, известно, — начал Михаил Артемьевич, теперь неторопливо и обстоятельно, — в военном деле все зиждется на единоначалии. Еще Наполеон Бонапарт… а что бы там ни говорили, согласитесь, что в военном деле он кое-что смыслил… так вот еще Наполеон утверждал, что лучше один плохой командующий, чем два хороших…

Варейкис слушал внимательно, не перебивал, только сам сел за стол и сделал знак остальным, чтобы тоже садились. Те, успокоившись, не стали упорствовать и разместились на свободных стульях.

— И вот представьте себе, — продолжал Муравьев, — что, допустим, в решающий момент штурма Киева… Короче говоря, дело ожидается очень и очень нелегкое. И вот в такой нелегкой ситуации командир отдает приказ, берет на себя ответственность за жизни солдат. Более того, если требуется, сам идет впереди, увлекая за собою остальных. Но скажите, пожалуйста, если в такой момент кто-то начнет оспаривать приказ командира, полемизировать… если в такой ответственнейший момент кто-то примется дублировать функции командира, инспектировать каждый его шаг и каждое его слово… Вы представляете, как отразится это на успехе дела? Какой кровью, какими невосполнимыми потерями будет оплачено подобное игнорирование, дублирование, инспектирование! Представляете?

— Я хочу представить себе, товарищ Муравьев, — серьезно ответил Варейкнс, — какая конкретная помощь требуется вам от меня как от секретаря обкома?

— Вот это деловой разговор! — Михаил Артемьевич радостно хлопнул ладонью по колену. — С таким секретарем просто приятно дело иметь!

Радость его была отчасти показной. Как-то не верилось, чтобы такой явно не лыком шитый малый, каким оказался секретарь обкома, мог бы так запросто капитулировать и высказать готовность… А впрочем, почему бы и нет, собственно говоря? Подполковник Муравьев умеет убеждать, он может принудить к покладистости хоть кого — и не таких обламывал. И все же… Ишь, как глядит, не глаза — два дула револьверпых! Нет, надобно продолжить разведку боем, не идти ва-банк, придержать козырного туза.

И Михаил Артемьевич закашлялся. То ли от глубокой ватяжки, то ли простыл. Но закашлялся так натужно, что верный Нестор вскочил со стула, посмотрел сострадательно на мучительно хрипящего начальника и обратил выразительный взор к хозяину кабинета:

— Чайку бы горяченького, товарищ секретарь?

— В коридоре направо каморка, — сказал Варейкис, — там самовар, лишь чуток раздуть. А кружку вон на подоконнике возьмите. И вот еще два стакана. Хватит трех посудин на всех на шестерых?

— Конечно, хватит! — повеселел адъютант, поглядел вопросительно на все еще хрипящего Муравьева — тот кивнул: действуй, мол! Нестор стремглав выпорхнул в коридор.

За чаем обстановка разрядилась, секретарь не торопил и за язык больше не тянул, а Муравьеву того и надо было.

— Спасибо, голубчик, превеликое спасибо! Если вы и в остальном так же поможете мне… И знаете что, зовите-ка меня запросто Михаилом Артемьевичем. Ведь мы, военные, тоже устаем порой от всяческой субординации и всего тому подобного…

Он был сейчас обаятелен, подполковник Муравьев, начальник штаба Южного фронта. Он умел быть обаятельным.

— Все мы изрядно утомились за день, — говорил он, обращаясь к Варейкису и передавая адъютанту подстаканник с опорожненным стаканом: — Слетай-ка, Нестор, принеси еще. Все уже напились, кроме хозяина. А пока хозяин промочит горло, разрешите мне рассказать старый армейский анекдот. Я слыхивал его еще в бытность свою на сопках Маньчжурии. Был тогда молодой, как вы сейчас… Генералы у нас там были, прямо скажем, большей частью бездарные. Вот им-то более всего и доставалось в анекдотах. Придвигайтесь-ка поближе, товарищи, слышнее будет.

Спутники Муравьева заскребли ножками стульев, придвигаясь.

— Итак, представьте, некий генерал от инфантерии… короче говоря, упился. Настолько, что стошнило его, пардон, прямо на мундир. Кресты испачкал! Доставили болезного на квартиру. Ну, а перед денщиком-то ему неловко, стыдно. Так выдумал версию. Было когда-то в русекой армии звание майора, после отменили. А генерал запамятовал, что отменили, и… «Ах, — возмущается, — свинья майор! Пить не умеет! Сам напился как свинья и даже мне вот мундир испачкал. Ты уж, Терентьич, будь любезен, почисти его. Ух, свинья майор! Да я его… я ему!..» И уснул. Наутро пробуждается наш генерал в чистенькой постельке, в чистеньком бельишке. Денщик вносит чистенький мундир; «Пожалуйте, вашвысокобродь!» А тот все вспомнил и давай сызнова придуманного майора честить: «Ах, свинья майор! Уж я его и так и этак!..» — «Так точно, вашвысокобродь! — подливает масла в огонь денщик. — Так его, туды и растуды! Он вам, вашвысокобродь, не только мундир замарал. Он вам, извиняюсь, и в исподнее наложить умудрился».