Татьяна Павлова - Закон свободы: Повесть о Джерарде Уинстэнли

• Название: Закон свободы: Повесть о Джерарде Уинстэнли
• Автор: Татьяна Павлова
• Издательство: Политиздат
• Жанр: История
• Год: 1985

Татьяна Павлова — историк по образованию. Сфера ее научных и литературных интересов — Английская буржуазная революция 17 века. Ее перу принадлежат многие статьи и книги на эту тему, в том числе книга «Кромвель», изданная в серии «ЖЗЛ». Художественно-документальная повесть «Закон свободы» посвящена вождю предпролетарского крыла Английской буржуазной революции — Джерарду Уинстэнли.

---

— Боже мой, да это Принн! И Файнес… И сэр Уильям Уоллер!

Он рванулся вперед, не замечая конвойных:

— Господа депутаты! Что с вами? Куда вас везут?

Кто-то с повозки узнал его и крикнул в ответ:

— Этого никто не знает! Нас переписали и возят по городу вот уже пятый час!

— Но по какому праву?

— Ха, по какому праву. По праву меча — так нам и ответили. Других прав в Англии не осталось.

— Надо добиться разговора с Фэрфаксом! Я сейчас пойду к нему сам! Главнокомандующий не может допустить…

— Да уже ходили… Два раза… Бесполезно. Генерал ничего не решает…

Солдаты сомкнули покрытые железом плечи, кое-кто с неприязнью оглядел пастора:

— Вы потише, это арестованные! Отойдите от повозки, не положено!

— Солдаты! — вдруг заговорил пастор с привычной гладкостью, словно стоял на кафедре у себя в Уолтоне. — Вы не имеете права и пальцем прикоснуться к депутатам! Они неприкосновенны, как избранники народа! Это недоразумение! Армия не может вмешиваться!

— А вы бы лучше помолчали, — сержант конвоя приблизился к пастору и предостерегающе протянул руку. — Армия не только может, но и должна поступать так с предателями.

— Избранники народа! — крикнул молодой солдат, с ненавистью наступая на Платтена. — Депутаты! Это мошенники, а не депутаты! Они прикарманили наше жалованье!

Еще один солдат, недобро сверкнув глазами, пояснил:

— Их за то и арестовали, что они предают наше дело. Солдатам не плачено за шесть месяцев, а они в парламенте голосуют за короля. А где наши денежки? Куда они их девали?

Пастор посмотрел на пистолеты и пики конвоя, на напряженные, злые лица солдат и отступил на шаг. Плечи его снова обвисли. Генри загородил его собой:

— А куда вы их? — тихо спросил он у сержанта.

— Приказано доставить в таверну «Ад». Там им самое место.

Кучер влез на козлы, взмахнул кнутом, и колымаги, заскрипев, двинулись. Одна вялая рука поднялась и махнула пастору на прощанье; большинство сидели понуро, сотрясаясь от толчков.

Генри и Платтен побрели дальше, и только спустя некоторое время заметили, что ноги сами несут их к Вестминстеру.

Здания парламента были по-прежнему оцеплены, площадь кишела войсками. Сумерки сгустились; кое-где снова, как и утром, зажглись факелы; зимний ветер резал лицо. Они свернули к Уайтхоллу, и тут их внимание привлек отряд всадников, двигавшийся к главному зданию дворца. Что-то было необычное в этих всадниках. Они не походили на деловитых суетливых армейцев, которые весь этот день сновали по улицам.

Перед решеткой главного входа отряд остановился, и на землю первым спрыгнул грузный человек в мундире генерала Армии. Сердце Генри затрепетало. Он узнал Кромвеля.

Из кареты, поджидавшей неподалеку, выскочил человек в штатском платье и быстро подошел к нему. Они о чем-то переговорили, потом Кромвель решительно повернулся и широким шагом, тяжело и устало ступая, направился к дверям.

И тут Генри увидел отца. Маленький полковник тоже спешился и, топчась на месте, чтобы размять затекшие после долгой езды ноги, передавал повод своего коня слуге. Тот, кто только что говорил с великим генералом, склонился к нему и что-то шептал. Вокруг толпились офицеры.

Генри с бьющимся сердцем, оставив Платтена, подошел к ним, вытянулся, и только когда увидел, что отец заметил его, узнал и обрадовался встрече, позволил себе шагнуть порывисто и, склонившись, крепко обнять и припасть к его плечу.

— Мой дорогой, как я рад тебя видеть, — сказал полковник Годфилд, отстраняясь и вглядываясь в блестящие глаза сына. — Ты здоров? По-прежнему здесь, у Скиппона?

— Все хорошо. — Генри сиял. — Ты знаешь, здесь Элизабет. Она хочет повидаться с тобой… А в парламенте — ты слышал?..

— Да. — Полковник посуровел. — Нам только что сообщили. Вот мистер Ледло, — он указал на человека из кареты, — все рассказал.

— И что Кромвель? Он знал? Что он думает?

— Генерал сказал, что ничего не знал об этом деле. Но поскольку оно свершилось, он рад ему и постарается поддержать.

Отныне препятствий к суду над королем не осталось. Ежедневно десятки петиций приходили в парламент; их податели со всех концов страны требовали судить Карла Стюарта, виновного в неисчислимых бедах, пережитых Англией за эти годы.

Около пятидесяти депутатов, которые теперь посещали парламент, отменили все прежние соглашения с монархом. Короля перевели в Виндзорский замок и поместили под двойной охраной.

И вот 8 января в Расписной палате Вестминстера собрался Верховный Суд Справедливости: члены «очищенной» палаты общин, армейские офицеры, испытанные в боях под командой Кромвеля. Председателем назначили честерского судью Джона Брэдшоу. Судьи несколько дней совещались тайно. А затем, 20 января, в субботу, широкие двери Вестминстер-холла, столь памятного Генри, распахнулись, и народ хлынул внутрь, чтобы послушать, как кровавого тирана призовут к ответу за его злодеяния.

Несколько дней допросов разных свидетелей, несколько дней публичного спора с Карлом, который продолжал увиливать от прямых ответов, юлить и настаивать на своей богом данной прерогативе, привели к единодушному решению: Карл Стюарт — тиран, изменник, убийца и открытый враг нации присуждается к смертной казни путем отсечения головы от тела.

6. «НОВЫЙ ЗАКОН СПРАВЕДЛИВОСТИ»

Тридцатого января с утра хлестал морозный ветер. Солнце по временам выходило из-за облаков, и мельчайшие колючие иголочки, прыгавшие в воздухе, начинали искриться и жгли лицо, казалось, еще нестерпимее. Но тысячи лондонцев все равно с раннего утра стекались в этот день к единственному сейчас достойному внимания месту — большой прямоугольной площади перед Банкетным залом Уайтхолла. На лодках, ломая прибрежный лед, переправлялись из Саутворка. Верхом, в каретах, повозках ехали из предместий, ближних и далеких. Прибывали из других графств. Неслыханное, что должно было свершиться в этот день с королем, монархом божьей милостью, помазанником, владыкой почти сверхъестественным, одно прикосновение которого, как известно, исцеляло от золотухи и других напастей, — это неслыханное нечто привлекало несметные толпы народа.

Прямо к окнам второго этажа большого белого здания Банкетного зала за ночь был подведен помост. Его обтянули черным сукном. Черная плаха и прислоненный к ней огромный, устрашающий в своем грозном изяществе топор с длинной рукояткой явственно говорили о том, что здесь собирались делать. Вокруг помоста, вокруг здания и на самой площади с ночи дежурили полки, и помост издали казался окруженным густой темной решеткой с красным основанием и поднятыми к небу остриями: то стояли суровые, готовые ко всяким неожиданностям пикейщики в красных парадных мундирах.

Толпы народу все прибывали, наиболее ловкие взобрались на карнизы и крыши близлежащих домов, кому-то удалось договориться с их жителями и устроиться у распахнутых, несмотря на мороз, окон; мальчишки гроздьями висели на деревьях. К полудню на площади стало заметно теснее, и темный страх, неосознанный страх толпы шевельнулся в груди Элизабет, пришедшей с Эмили, как и все, посмотреть на великое событие.

Они, хоть и старались прийти на площадь как можно раньше, все же не успели занять самых удобных для наблюдения мест и стояли, зажатые толпой между аркой и противоположным помосту домом. Впрочем плаха и зловещий топор были отсюда хорошо видны.

Толпа все прибывала, пар от дыхания смешивался с отрывками невнятных быстрых разговоров.

— …Как первый, как первый? Марию Стюарт, католичку, тоже ведь казнили, и тем же способом, хе-хе…

— Эк, сравнили. Ее добрая наша Елизавета судила и пэры, только пэры, заметьте. И за что?

— За прелюбодейство.

— Не только; за мужеубийство — раз. За государственную измену и покушение на власть — два. И главное — судил суд равных.

— А казнили не на площади все-таки, а в замке.

— А тут — по всенародному суду, открыто, и казнь перед публикой.

— Бросьте вы, по всенародному. Все судьи, как огласили список, разбежались — и Уайтлок, и Селден, и Сент-Джон. Лорды тоже. Даже Генри Вэн, и тот смылся. Кто судил-то? Пятьдесят человек? Все те же…

— Ну знаете, за такие слова…

— А вы были сами на суде-то?

— Конечно был. Ну не в Расписной палате, а в Вестминстер-холле. Туда всех пускали. В том-то и дело. А вы были?

— Был… А вот генерал Фэрфакс не был. Только леди его крикнула с галереи: он, мол, не так глуп, чтобы в этом участвовать.

— А что, собственно, вы хотите сказать? Его судил народ — за нарушение прав, за кровопролитие, за войну против подданных. Он хотел поработить нас руками шотландцев! Где это слыхано? Он стал врагом своей страны!

— Интересно, а палача уже нашли? Или до сих пор ищут? Говорят, на такое дело никто не соглашается.