Джеймс Типтри-мл. - «Если», 2000 № 08

• Название: «Если», 2000 № 08
• Автор: Джеймс Типтри-мл.
• Издательство: ООО "Любимая книга"
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2000
• ISBN: 0136-0140

ФАНТАСТИКА
Ежемесячный журнал
Содержание:

Джеймс Типтри-младший. ДЕВОЧКА, КОТОРУЮ ПОДКЛЮЧИЛИ, рассказ

Вернисаж

*Вл. Гаков. ЧУЖАК В ЧУЖОЙ СТРАНЕ, статья

Кир Булычёв. ЧЕГО ДУША ЖЕЛАЕТ, рассказ

Видеодром

*Атлас

--- Галина Компаниченко. НА РОДИНЕ РОБОТОВ, статья

*Скандал сезона

--- Вл. Гаков. «НО НЕ ЛЮБИМ МЫ ЕГО НЕ ЗА ЭТО…», статья

*Рецензии

*Экранизация

--- Дмитрий Байкалов. СТРАННАЯ ИСТОРИЯ СО ЗНАМЕНИТЫМ РАССКАЗОМ, статья

Брайан Олдисс. ВИДИМОСТЬ ЖИЗНИ, рассказ

Владимир Хлумов. МОЛЧАНИЕ КОСМОСА, статья

Александр Громов. ВЫЧИСЛИТЕЛЬ, повесть

Джеймс Келли. КРОШКА-МОШКА-ПАУЧОК, рассказ

Александр Ройфе. В ПОИСКАХ НОВОГО ИДЕАЛА, круглый стол

Конкурс «Альтернативная реальность»

*Валерия Илющенко. НАКАЗАНИЕ ПЕРВОЙ СТЕПЕНИ, рассказ

Владимир Михайлов. ХОЖДЕНИЕ СКВОЗЬ ЭРЫ, окончание эссе

Рецензии

Крупный план

*Дмитрий Володихин. ИЛЛЮЗИЯ РЕАЛЬНОСТИ, статья

2100: история будущего

*Алексей Зарубин. НА ЧАРЕ ВСЕ СПОКОЙНО…, рассказ

Курсор

Personalia

_{На обложке иллюстрация И. Тарачкова к повести Александра Громова «Вычислитель».Иллюстрации А. Филиппова, А. Жабинского, А. Балдина, И. Тарачкова, О. Дунаевой.}

---

Вскоре книгу переиздали в Риге, и тут я снова, после долгого перерыва, встретился с военной цензурой, нещадно придиравшейся к словам и терминам; в Москве с этим никаких проблем не возникло.

Книга вышла, и военные воспоминания стали приходить куда реже, а потом и вовсе прекратились.

Снова в литературных делах наступила пауза. Хотя это, скорее всего, не совсем правильно. Пауза была в работе над книгами, но к литературной работе можно отнести участие в семинаре Союза писателей СССР, известном как Малеевский. Когда местом его проведения стал Дом творчества в Дубултах, меня пригласили вести одну из групп фантастов. Несколько лет каждую зиму там собирались на две недели лучшие из молодых. Число талантливых людей радовало тогда и продолжает радовать теперь.

Между тем жил я тогда уже больше в Москве, чем в Риге, хотя о переезде, о возвращении к истокам еще не очень задумывался. А тут вдруг возникли обстоятельства, которые заставили меня подобные мысли вообще отложить в долгий (как я полагал) ящик.

Дело было в том, что очередного редактора «Даугавы» сняли: чем-то он не угодил Союзу писателей. Он был латышским прозаиком и совершенно не интересовался тем, как русский читатель воспринимает руководимый им журнал. Кандидат на его пост был уже готов: поэт из молодых (двадцать лет назад я принял его на работу в газету литсотрудником, он тогда был в немилости за крамольные стихи; но многое успело измениться). Он и возглавил бы журнал — если бы бес не попутал. Чуть ли не накануне того дня, когда его должны были утвердить на бюро ЦК, он перебрал в ресторане и учинил скандал; таких вещей ЦК никогда не прощал, и тогда парню не сошло с рук: вопрос о нем отпал на какое-то время сам собой. А запасного кандидата не было.

Тут-то подвернулся я. И — не дожидаясь, пока светлая мысль возникнет у руководства — предложил свои услуги. В первый миг удивились: «Разве ты не переехал в Москву?» — «Да нет, — заверил я. — И пока не собираюсь».

Я был приглашен на собеседование в ЦК. Там вели себя благородно: по принципу «Кто старое помянет…». Как-никак, двадцатилетний срок отбыл. Можно было надеяться, что за это время поумнел. Так или иначе, препятствий не возникло, и я стал главным редактором журнала «Даугава».

Толкнул меня на это опять-таки азарт. Снова захотелось рискнуть и превратить едва теплившееся издание во что-то более интересное и читаемое. Мне хотелось, чтобы журнал привлек внимание не только читателя, живущего в Латвии, но стал интересен для жителя любой республики, и прежде всего, разумеется, России. Чтобы он стал как бы визитной карточкой Латвии — такой, какой были, к примеру, транзисторные приемники завода ВЭФ или рижские электрички. А кроме того, я всегда считал, что любое печатное издание должно давать прибыль, а не жить на дотацию. Дотационные издания, полагал я, являются нежизнеспособными и подобны больному, живущему на искусственном кровообращении и кислородном дыхании. Тогда это было еще более верно, чем сейчас, потому что расценки полиграфистов и стоимость бумаги были более чем щадящими.

Одним из способов «раскрутить» журнал я считал фантастику. Но не только ее. Вышли на поверхность мощные пласты литературы, ранее закрытой для читателя. И если двадцать с лишним лет назад, в газете, я смог заинтересовать читателя публикацией автобиографической книги Чарли Чаплина, то на этот раз не было надобности прибегать к заграничным источникам. Хватало своих. И мы начали черпать из них. Публиковали тексты, доступные нам по объему, с хорошим литературоведческим аппаратом. Кроме того, журнал в своей «Гостиной» начал публиковать интервью с известными людьми.

Первое время мне не мешали. Публикации фантастики я начал с повести Георгия Гуревича, политически нейтральной. Но замыслы были куда более «коварными»: в фантастике тоже существовали запреты и «закрытые районы». И у меня возникла идея опубликовать «Гадких лебедей» Стругацких, до той поры существовавших лишь в самиздате.

Я поехал в Москву. У меня было две цели: уговорить Союзпечать объявить «Даугаву» во всесоюзную подписку и выпросить авторскую рукопись «Гадких лебедей». Союзпечать удалось уговорить достаточно быстро, хотя мне и сказали, что денег на экспедицию пока не будет и придется нам рассылать номера подписчикам своими силами. Я согласился. Потом созвонился с Аркадием Натановичем. Он усомнился:

— Не дадут, Володя…

Я напомнил ему, что у нас не Москва и не Питер; может и пройти. Он дал мне экземпляр рукописи. И сказал:

— Только название надо изменить. Старое само по себе вызовет у них противодействие: слишком уж его склоняли.»

Я попросил, чтобы он придумал новое название сам. Он ответил сразу же — возможно, у него уже была заготовка, а может быть, название возникло в этот самый миг:

— Пусть будет «Время дождя».

Я привез рукопись в Ригу, и мы сразу же поставили ее в план. Мы не могли закончить ее публикацию в 1987 году из-за малого объема журнала. К тому же переход этой вещи на 1988 год должен был способствовать росту подписки.

Повесть пошла — и ни с каким официальным противостоянием я не столкнулся. Хотя грехам моим уже велся счет, но предъявили мне его несколько позже.

Тиражи наши и так уже росли, но главным образом за счет розницы. И я волновался, ожидая результата подписки на 1988-й: оправдаются мои расчеты или будет провал?

Подписка оказалась даже выше, чем мы в редакции предполагали. Но и до того она увеличивалась с каждым месяцем. Так что, когда выходил очередной номер, вся редакция шла в экспедицию издательства. Там мы запечатывали журналы в конверты, чтобы отправить их подписчикам по почте.

Аркадию Натановичу я отсылал по пятнадцать экземпляров каждого номера с их повестью.

Настроение было прекрасным. Но продержалось оно недолго. Повторилась история двадцатилетней давности. И поскольку сюжет был схожим, то и развязка оказалась очень похожей. Хотя и не стопроцентно.

Сюжет получался в обоих случаях вот какой: я прихожу в унылое и убыточное издание, нахожу, хотя и рискуя, способ улучшить положение дел, вытаскиваю (газету, журнал) сперва на окупаемость, потом на прибыль — и меня снимают.

Разница же была в том, что двадцать лет назад меня снимал ЦК, а Союз писателей защищал.

Это было естественно: у писателей и у меня была одна цель — сделать газету интересной для латышского читателя. Они видели, что я это делаю — и помогали, насколько могли. Хотя не все, конечно: те, кто пользовался наибольшим авторитетом в ЦК, меня не поддерживали, их позиция всегда совпадала с позицией партийного руководства. Но таких было мало.

А в 1987 году кампанию против меня начал Союз писателей, ЦК же взял на себя лишь организационную сторону.

И это тоже было естественно, потому что на этот раз мнения Союза разошлись с моими: я хотел сделать хороший журнал для русского читателя. А Союзу с его новым руководством на русского читателя было наплевать. Они искренне считали, что московского или новосибирского читателя может всерьез заинтересовать современная латышская проза. Поэтому каждого писателя со стороны, опубликованного в журнале, они воспринимали как личную обиду.

Обижались не только латышские писатели, кое-кто из русскоязычных тоже. Им казалось, что планка поднята слишком высоко.

Методика была привычной. Наслали комиссию, старались найти хозяйственные, денежные нарушения, злоупотребления. Не нашли. Начались обсуждения. На секции, потом на правлении Союза. Я с грустью слышал, как люди, месяц назад говорившие мне, что журнал улучшается на глазах, теперь публично высказывали противоположное мнение. Я огрызался, хотя и понимал, что плетью обуха не перешибешь.

Последнее разногласие возникло, однако не с Союзом, а с ЦК. Это случилось, когда я решил опубликовать (впервые в стране легально) «Реквием» Анны Андреевны Ахматовой.

Я просто поставил этот материал в номер, не спрашивая ни у кого разрешения. Тогда с Главлита была уже снята запретительная функция, но контрольная оставалась. И, получив верстку, начальник этого учреждения помчался в ЦК. Почти сразу же мне позвонили. Заведующая сектором, модно одетая дама, заявила, что этот антисоветский материал не будет пропущен ни в коем случае. Я наивно пытался объяснить:

— Вы же видите, какое время на дворе. Не напечатаем мы — через месяц его напечатает «Новый Мир» или «Знамя»…

Ответ последовал:

— Если Москве это нужно, пусть она и печатает. А нам это не нужно. Вы лучше дайте вместо этого стихи кого-нибудь из молодых латышских поэтов.

Латышских поэтов мы и так публиковали много. И я разозлился:

— Во всей латышской поэзии, — заявил я, — сейчас нет ничего такого, что можно было бы хотя бы сравнить с «Реквиемом»!

Она опешила: такой наглости, похоже, не ожидала. Оскорбилась и поджала губы: