Анри Труайя - Петр Чайковский и Надежда фон Мекк

• Название: Петр Чайковский и Надежда фон Мекк
• Автор: Анри Труайя
• Жанр: Биографии и Мемуары

Одна из самых известных «романтических опер» в жизни Петра Ильича Чайковского - его четырнадцатилетний «роман по переписке» с богатой вдовой-меценаткой Надеждой Филаретовной фон Мекк послужил темой для нового произведения замечательного французского мастера историко-биографической прозы Анри Труайя.

---

Одним из вечеров, как раз незадолго до новогодних праздников, Надежда фон Мекк одевается с особой тщательностью, поскольку решила отправиться на концерт, даваемый под эгидой Русского музыкального общества; оркестром будет управлять друг дома, знаменитый Николай Рубинштейн; в программе значится симфоническая поэма по драме Шекспира «Буря». Это последнее сочинение русского композитора, о котором говорят много хорошего, – Петра Ильича Чайковского. Надежде известно, что Николай Рубинштейн ценит молодого композитора. Однако накануне она полюбопытствовала и перечитала несколько сцен из «Бури» и была чрезвычайно разочарована. На ее взгляд, это хаотичная, напыщенная пьеска, не заслуживающая того, чтобы вдохновить талантливого музыканта. Вот с таким предвзятым, неблагоприятным мнением появляется она в концертном зале, уже наполовину заполненном. Когда Николай Рубинштейн занимает свое место перед музыкантами, у нее сжимается сердце от мысли о неизбежном разочаровании, которое подстерегает ее.

Однако с первых же тактов она чувствует, что ее словно оторвало от земли порывом налетевшего ветра. Слышит она вовсе не пафосные речи мага Просперо, вовсе не болтовню жеманной Миранды и не любовные признания Фернандо, а шум разгулявшегося на просторе моря, которое вот-вот налетит на уединенный островок, смягчающегося постепенно, оставляющего после себя лишь подрагиванье воздуха и душевный стон. Это тайное послание, кажется Надежде, адресовано ей одной, поверх голов сотен безликих слушателей. Она настолько взволнована этим душевным единением, что по окончании исполнения фрагмента забывает аплодировать вместе с другими. Шквал рукоплесканий вокруг нее усиливается, когда двое молодых людей, учеников консерватории, без сомнения, буквально силой волокут на сцену, к публике, неловкого человека с опущенной головой, который кажется смущенным своим успехом, словно каким-то недоразумением. Когда музыканты, поднявшись, по заведенному обычаю, аплодируют, ударяя по своим инструментам смычками и ладонями, Николай Рубинштейн обнимает Чайковского и, повернувшись к залу, торжественно объявляет «русского гения», «несравненного Чайковского».

Слушая это гиперболическое восхваление, Надежда вспоминает, что Чайковский долгое время сожительствовал с Рубинштейном и что ходят слухи о развращенных нравах одного и другого. Полная решимости узнать об этом побольше, она на следующий же день подвергает допросу музыканта из числа своих протеже, который живет под ее крышей, Иосифа Котека. Однако тот явно не желает ни разочаровать свою «благодетельницу», ни оговорить композитора, которым тоже восхищается. Сообщенные им путаные и противоречивые сведения расстраивают Надежду, которая приходит к решению больше не думать ни о жизни, ни о поступках этого Чайковского, который в конце концов должен оказаться человеком весьма заурядным, недостойным таланта, которым наградил его Господь.

Долгие месяцы она живет в полном мире с собой, храня надежду на лучезарное откровение, принести которое может только музыка, любовь или смерть. Это предчувствие, еще очень смутное, превращает ее дни в постоянное ожидание она сама не знает чего. В мае 1876 года, во время нового концерта Русского музыкального общества, ей кажется, что она различила второй знак судьбы, слушая Первый концерт для фортепиано си-бемоль-минор того же Чайковского в исполнении Сергея Танеева, виртуоза двадцати двух лет, лауреата Московской консерватории. При первых же звуках концерта холодок пробежал у нее по коже. Унесенная потоком, она думает с суеверным ужасом о том, что Моцарт и Бетховен вернулись на землю и что она присутствует при их воскрешении под другим именем, в новом лице. Однако где же он, его не видно. Почему он прячется? Жив ли он еще? Может быть, за это время уже умер, как и его великие предшественники? Но нет, хвала небу! Вот он под шквал бешеных рукоплесканий позволяет Танееву вытащить себя из-за кулис и кланяется, неловко и так мило, исступленной публике.

Вернувшись к себе, Надежда решает немедленно обратиться к этому не имеющему себе равных композитору, чтобы дать ему несколько небольших заказов для музыкальной транскрипции, за которые она щедро заплатит. Весьма распространенная практика в среде композиторов, всегда ищущих подзаработать в дополнение к жалкой выручке от концертов. Однако Надежда опасается грубого отказа Чайковского, о финансовом положении которого ей ничего не известно. Но он не только принимает ее предложение, но и выполняет работу с редкой пунктуальностью. Успокоенная и радостная, она пишет ему 18 декабря 1876 года: «Милостивый государь Петр Ильич! Позвольте принести Вам мою искреннейшую благодарность за такое скорое исполнение моей просьбы. Говорить Вам, в какой восторг меня приводят Ваши сочинения, я считаю неуместным, потому что Вы привыкли и не к таким похвалам, и поклонение такого ничтожного существа в музыке, как я, может показаться Вам только смешным, а мне так дорого мое наслаждение, что я не хочу, чтобы над ним смеялись, поэтому скажу только и прошу верить этому буквально, что с Вашею музыкою живется легче и приятнее. Примите мое истинное уважение и самую искреннюю преданность. Надежда фон Мекк».[3]

Отослав письмо, она спохватывается, что слишком уж далеко зашла в выражении своей благодарности. Долго ей ждать не приходится. Ответ приносят на следующий день: «Милостивая государыня Надежда Филаретовна! Искренно Вам благодарен за все любезное и лестное, что Вы изволите мне писать. Со своей стороны, я скажу, что для музыканта среди неудач и всякого рода препятствий утешительно думать, что есть небольшое меньшинство людей, к которому принадлежите и Вы, так искренно и тепло любящее искусство».

Это письмо успокаивает Надежду и укрепляет ее в решимости посвятить себя музыке и избранным ею композиторам. Обладая боевым характером, она торопится в Байрейт, где поклонники Вагнера готовят торжества во славу своего идола. Исполнение «Валькирии», второй части «Кольца Нибелунгов», – событие, сопровождаемое стечением огромного количества людей. Надежду приводит в изумление ожесточение, с которым вагнеровские адепты кричат направо и налево, что эта музыка, то грандиозная, то лирическая и задушевная, содержит философское послание на благо всему миру. Отказываясь верить в ценность для всего мира этого проявления германской кичливости, она принимается в театральном фойе и в салонах города ядовито критиковать псевдореволюционное искусство Вагнера, противопоставляя ему искусство искреннее, сдержанное и чувственное Моцарта, Шуберта и Чайковского.

Во время этого пребывания в Германии она имеет возможность встретить Николая Рубинштейна, обольстительного Франца Листа, виртуозность которого приводит ее в восхищение, и многочисленных немецких, английских и русских любителей музыки, которые толкаются и нападают друг на друга, поскольку одни вагнеристы, раз это модно, а другие антивагнеристы, по традиции или из патриотизма. Поскольку никто вокруг нее не произносит имени Чайковского, у нее внезапно возникает ощущение, что на нее возложена величайшая миссия – открыть уши этому стаду заблудших для музыки того, кого она уже сейчас считает своим протеже и своим владыкой.

Глава II

После недолгого пребывания в деревне, в своем имении, Надежда фон Мекк возвращается в Москву, где снова оказывается во власти своей идефикс и принимается нетерпеливо расспрашивать придворного музыканта из своей небольшой свиты, Иосифа Котека, о загадочном Чайковском. Ей довелось слышать, что тот недавно обвенчался с французской певицей Дезире Арто. Что в этой истории правда? Со своей обычной осторожностью Котек отвечает, что легкий роман действительно на время сблизил диву и композитора, однако карьера заставляет ее все время ездить по миру, а Чайковский, будучи очень привязанным к Москве, не решился покинуть, хотя бы на время, Россию, где на его попечении находятся многочисленные родственники. Помолвка, таким образом, была с обоюдного согласия расторгнута, и Дезире Арто от отчаяния вышла замуж за некоего тенора, привычного, как и она сама, к постоянным разъездам по турне. Эта новость несколько успокаивает Надежду и одновременно болезненно обостряет ее аппетит. Она представляет, что подстерегало бы едва избежавшего опасной Дезире Арто Чайковского в случае абсурдной женитьбы и неизбежного отцовства, какой ад супружеского притворства, отупляющих пошлостей, детских болезней и повседневных избитых фраз. Дабы уберечь его искусство, необходимо оградить его от мелких огорчений обыденной жизни, с ее удовольствиями для тела, которые отворачивают дух от великих творческих свершений. Сколько хрупкой музыки не смогло родиться, задохнувшись под ворохом неоплаченных счетов, перепачкавшись грязными пеленками, опрокинутыми ночными вазами и бесконечными женскими недомоганиями! Всякий композитор, достойный того, чтобы носить это имя, должен отказаться жить как другие, дабы иметь возможность творить лучше, чем другие. Обуреваемая столь категоричными мыслями, Надежда узнает, что 17 февраля 1877 года Чайковский будет лично управлять в Большом театре исполнением своего нового произведения, «Славянского марша», на написание которого был подвигнут ужасами Русско-турецкой войны. На этот концерт она отправляется с ощущением, что это она, а не Чайковский, предстанет перед судом публики.