К. Осипов - Богдан Хмельницкий

• Название: Богдан Хмельницкий
• Автор: К. Осипов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1948

Книга рассказывает о знаменитом сыне украинского народа Богдане Хмельницком, с именем которого связана борьба за освобождение украинского народа от чужеземного ига и воссоединение Украины с Россией.

Издание второе, переработанное.

---

На особых началах было построено управление Запорожской Сечью. Это был вольный орден низовых козаков, делившийся на 38 куреней, возглавляемых куренными отáманами. Во главе Сечи стоял кошевой, пользовавшийся большой самостоятельностью. Хмельницкий неизменно проявлял уважение к Сечи и не предпринимал ни одного важного шага, не уведомив кошевого.

Поразительны успехи, которых с первых же шагов достигло молодое украинское государство. Возникли новые города, страна стала благоустроеннее, чем при польском господстве, энергично начали развиваться ремесла. На Украине «установились порядки твердые и стройные, — говорит один исследователь. — Внешние элементы цивилизованной жизни… не только не разоряются, но некоторые из них получают новое, лучшее назначение… Земля обрабатывается, промыслы не прекращены»[127].

При польском владычестве население тяжко страдало от корыстолюбивых чиновников. В новом государстве между народом и властью не успела образоваться пропасть, создаваемая бюрократическим строем; поэтому при всем несовершенстве нового государственного устройства не было еще крупных злоупотреблений властью.

Население козацкой Украины широко пользовалось своими завоеваниями, особенно в области новых земельных отношений. Возвращавшиеся с опаской в свои именья паны напоминали змею, у которой вырвано жало; на первых порах они вели себя тише воды, ниже травы. Хуторы земледельческого населения, не вошедшего в реестр, мало отличались от козацких хуторов. Заметно оживилась торговля. Города Нежин, Стародуб, Кролевец стали торговыми посредниками между Москвой и азиатским Востоком.

Считанные месяцы, в течение которых страна пользовалась передышкой, не пропали даром. Они делают честь творческой энергии народа и его гетмана.

Но даже это состояние неустойчивого равновесия не могло продолжаться долго. С каждым днем возрастали требовательность и беззастенчивость панов, с каждым днем множились протесты крестьян, отведавших вольной жизни и не желавших снова впрягаться в панское ярмо. Чтобы ослабить наиболее могущественных панов, Богдан записывал в реестр обитателей их поместий. Он отбирал у магнатов целые села и города, раздавая их во владения старшúне на время несения службы. У Конецпольского было отобрано таким образом 70 сел и местечек. У Иеремии Вишневецкого, по выражению летописца, «без счета». Но что могло все это значить для несметно богатых панов, хотя бы того же Вишневецкого, имевшего 200 тысяч талеров годового дохода только от продажи поташа!

Чем ближе подходило к концу составление козацких реестров, тем больше волновались те, кто терял надежду попасть туда. С другой стороны, усилились и домогательства панов.

— Настает зима, — заявил Адам Кисель, занявший пост киевского воеводы, — каждый хотел бы обогреться на своем пепелище, каждому дом свой мил; после двухлетней драки каждый научился держать себя скромно и привлекать к себе подданных.

Кое-кто из панов в самом деле попытался наладить мирные отношения со своими крестьянами. Один крупный польский помещик издал целый манифест: «Усматриваю, что вы, опомнясь от прежних своих преступлений и возмущения, вновь обращаетесь к надлежащему подданству мне, господину своему… в чем поступаете истинно в угоду богу, ибо он в предвечном своем божественном установлении возложил на вас такое состояние, что быть вам подданными, а не панами… Как христианин, прощаю вам все то, в чем провинились вы в нынешние смутные времена… И хочу жить с вами, как отец с сынами своими, лишь бы и вы так же жили со мной, как должно жить добродетельным сыновьям с отцом, оказывая мне надлежащее подданство и повиновение».

Однако большинство панов не склонны были к подобным лицемерным приемам. Сперва украдкой, потом все более открыто они вылавливали зачинщиков восстания в своих поместьях и подвергали их различным карам. Князь Корецкий в Белоруссии и Иеремия Вишневецкий избрали наиболее зверский способ расправы с главарями: они сажали их на кол.

В различных местностях Украины то и дело вспыхивали волнения: крестьяне не хотели мириться с тем, что бог определил им быть «подданными, а не панами». То и дело какой-нибудь шляхтич, поторопившийся вернуться в свои владения и начать расправу с «хлопами», платил жизнью за свою поспешность. Случалось, в крестьянских волнениях принимали участие и записанные в реестр козаки и даже ближайшие помощники Хмельницкого. Так, по жалобе Киселя гетман привлек к высшему суду миргородского полковника Гладкого, судью Гуляницкого и многих других, обвинявшихся в подстрекательстве против поляков. Желая дать острастку, Богдан добился вынесения сурового приговора: многих наказали палками и приковали к пушкам[128].

В издаваемых универсалах Хмельницкий требовал, чтобы даже козаки — разумеется, не попавшие в реестр — «паном своим послушними, яко перед тим, повинни быти и жадных бунтов и своеволи не всчинати». Что же касается крестьян, то в универсале от 20 сентября 1650 года гетман писал:

«Дошла нас ведомост, же некоторые своеволние… не будучи паном своим послушними и жычливыми и овшем неприятелми, много шляхъти, панов своих, потопили, позабивали и тепер… на здорове панское наступают и послушними быти не хотят… Про то сим универсалом нашим позволяем… жебы сами панове, веспол с повковниками нашими Белоцерковским, або Киевским, сурово бы их на горле карали, а тые зас, которые кров невинную пролили и покой нарушили, горлового карання не уйдут, яко ж и тут за тое не одного на горло скарали есмо»[129].

Такова была диалектика событий! Вождь восстания, вождь людей, которые в героической борьбе свергли ненавистное иго чужеземцев, ныне самолично призывал к повиновению прежним господам и совместно с ними карал за «ослушание».

Хмельницкий оказался в чрезвычайно трудном, двойственном положении. Он не видел возможности отбиться своими силами от поляков: подкупленные татары отступились от него, а как было в одиночку принудить Речь Посполитую, обладавшую огромными резервами, прекратить посягательства на плодородную Украину! Гетман отнюдь не считал эту задачу невыполнимой, но для решения ее полагал обязательным условием найти иных, более надежных союзников. Поэтому он плел сложную сеть дипломатических переговоров, но до завершения их предпочитал соблюдать «плохой мир», не давая полякам предлога возобновить войну, к которой он еще не считал себя готовым. Но издержки по соблюдению этого мира платили главным образом широкие массы: крестьянство и мещанство.

Однако, помимо польского вопроса, были еще и другие причины для недовольства широких масс.

Хмельницкий и сам был бы рад вовсе прогнать польских помещиков, но на их место прочил коренных, местных, землевладельцев. Вместе со всей козацкой старшúной он оберегал православную, неополяченную шляхту, и когда примкнувшие к восстанию православные шляхтичи обращались к нему с просьбами подтвердить их права на именья, он тотчас удовлетворял их просьбы.

В отторженной от Польши стране сохранились и крупные монастырские владения. В октябре 1649 года Хмельницкий по просьбе настоятеля Густынского монастыря[130] выдал специальный универсал, «приказующий полковнику Прилуцкому, чтоб козаков и селян мацеевских смирил, которые непослушны монастырю». Это был далеко не единственный универсал такого рода.

Народ же никак не хотел, чтобы с земли, политой его кровью, снимали урожай помещики, хотя бы и православные и богоугодные. Вот почему в широких массах ореол имени Богдана Хмельницкого постепенно начинает меркнуть, популярность гетмана падает, доверие к нему колеблется.

Когда один из самых лютых ненавистников украинского народа, князь Корецкий, применил в своих волынских поместьях военную силу, вспыхнул мятеж, скорее даже восстание. Трехтысячный отряд Корецкого был обращен в бегство. Во главе непокорных встал любимец народа, брацлавский полковник Нечай.

Из Варшавы Хмельницкому было дано знать, что если он не будет решительно проводить польскую политику, он будет лишен гетманского звания. Что было делать? Мобилизовать надежные элементы козачества и выступить против Нечая? Но за Нечая вступилось бы все посполитство. Нечай был даровитым, отважным военачальником, и борьба с ним означала тяжелую, страшную по своим последствиям междоусобицу.

Богдан очутился как бы между молотом наковальней.

— Поляки поддели меня, — заявил он Киселю. — Они заставили меня заключить такой договор, который нельзя исполнять. Сорок тысяч реестровых! А что я буду делать с остальным народом? Меня убьют, а на поляков все-таки поднимутся.

Это не были случайно сорвавшиеся слова. Общее возбуждение в народе было так велико, что Кисель и сам допускал возможность убийства гетмана и стихийного подъема масс на новую войну. В письме от 4 апреля он прямо указывает, что должно опасаться, как бы чернь не сломила власти Хмельницкого и не восстала снова с другим вождем.