Олег Егоров - СМОТРЯЩИЙ ВНИЗ

• Название: СМОТРЯЩИЙ ВНИЗ
• Автор: Олег Егоров
• Жанр: Триллер

В руки Александра Угарова — охранника коммерческого банка «Медный сфинкс» - попадает загадочный список. Большинство фамилий принадлежит сотрудникам банка. Интересно, что семь человек из этого списка либо пропали без вести, либо свели счеты с жизнью,либо стали жертвами несчастных случаев. Кто следующий?..

Олег Егоров — член Международной ассоциации детских писателей и художников имени Г.Х. Андерсена. По его сценариям в России, Германии и США снято более 30 анимационных фильмов.

Эта книга — дебют автора в детективном жанре — вышла в издательстве «Вагриус» в 2000 году под названием «Правила игры»; тираж разошёлся в считанные дни. Планировалось переиздание романа и его продолжение, однако откровенно провальная экранизация, осуществлённая Иваном Щёголевым, вынудила автора отказаться от этих намерений.

Настоящий текст специально подготовлен для Либрусек; книга публикуется под авторским названием и в новой редакции.

---

Она встала с кресла и открыла книжный шкаф.

— Вот! Полюбуйтесь! — Нужная страница была найдена ею без промедления. — «...Психический аппарат таких людей, их стиль в жизни функционирует, как плохая швейная машинка, которая делает известное количество нежных стежков и затем подпрыгивает... Торжественная изысканность стиля прерывается где-нибудь посреди стиха ужасающей банальностью... Тонкое чувство и абсолютная тупость: самая грязная рубаха наряду с блестящими ногтями!..» Вот ваши, скажем, ногти очень ухоженные. Это похвально.

— Рубашку я поменяю, — пряча руки под стол, сконфузился я. — Рубашка моя вместе с курткой в аварии пострадала.

— Или вот! — пропустив мою ремарку, продолжила цитировать Руфь Аркадьевна. — «...Хаотический беспорядок в комнате, в которой создаются громадные художественные ценности...»

«Кутилину посоветовать надо, — мелькнула у меня мысль, — навести бардак в мастерской! Может, хоть это сподвигнет его к написанию шедевра!»

— «...Такие картины мы встречаем не только как переходную стадию к полному шизофреническому слабоумию, но они могут сохраняться в течение всей жизни как странные черты личности. Здесь сочетаются здравый смысл и нелепость, моральный пафос и банальные прихоти, оригинальные мысли и странные суждения!» — На этом Руфь Аркадьевна захлопнула книгу и наладила в мундштук очередную сигарету.

— Ну да, конечно, — отозвался я. — Ван Гог, Эдгар Аллан По, Николай Васильевич Гоголь. Выходит, любого человека от великого до просто оригинала можно в шизофреники смело писать?

— А что же?! — задорно как-то согласилась бабушка- психиатр. — Можно писать! Хоть и вас для начала!

— Помилуйте, Руфь Аркадьевна! — взмолился я.

Но она вдруг пристально на меня посмотрела и жестко продолжила:

— Безразличен. Безразличен ко многому, я сразу заметила. Итак, безразлично ко всему относящийся знает, что многие вещи, важные для других, не представляют для него никакого интереса: это сознание он выявляет в поступках своих, к чему иногда примешиваются причудливый юмор и сарказм. Вы, мальчик, вероятно, из тех полуопустошенных людей, у которых обломки психической активности лежат среди развалин отупевшей души. И лишь неразрушенная часть вашей личности в полукомическом виде вырисовывается на фоне этих развалин!

Мы с Руфью Аркадьевной напряженно смотрели друг на друга, словно собрались стреляться через стол.

«Она меня раскусила, — осознал я с опозданием. — Раскусила, зачем пожаловал, и приняла вызов. Точнее, бросила. Так принимать ли его мне?! Ловко ли?! Еще как ловко! Двенадцать человек спрятаны где-то для заклания на потеху ее сынку и другому такому же выродку!»

— Допустим, — сказал я медленно, — со мной все ясно. Что же вы расскажете о других «разрушенных личностях»?

— О каких «о других»? — ехидно и вместе с волнением спросила Руфь Аркадьевна.

Вся ее доброжелательность разом улетучилась, как мираж в пустыне.

— О сыне вашем Аркадии что скажете?! — Я ловил на ее лице все признаки страха. — О параноике вашем шахматном, который безжалостно разрушает и втаптывает в грязь жизни других, ни о чем не подозревающих людей?! Между прочим, в отличие от нас с вами, полноценных и счастливых личностей?!

Лицо матери Маевского вытянулось. Она стала похожа на волка, сожравшего бабушку и переставшего ею притворяться.

— Ты думаешь, если он Кешке тридцать лет назад свою блядь в шахматы проиграл — он уже сумасшедший?! Да он поступил как самый психически здоровый человек во всем городе! — зашипела она, приподнимаясь. — Короче, от меня ты ничего не узнаешь, полицейская ишейка! Вон из моего дома!

Не впервой мне указывали на дверь. К таким указаниям я привык.

— А я от вас уже все узнал, Руфь Аркадьевна. Благодарю за содержательную беседу и приятно проведенную ночь!

Через час я трясся от холода, злости и напряжения в первой идущей на Москву электричке. Вагон был почти пустой. Я — тоже.

ГЛАВА 26 САМСОН И ДАЛИЛА

Прежде чем начать операцию «Освобождение» — Европа таки успела мне поведать между сменами блюд о том, кто был обязан ее отцу абсолютно всем, от карьеры до недвижимости, — мне очень и очень требовалось выспаться. Падая с ног от усталости, я вернулся домой, сбросил верхнюю одежду и, как был в рогожинском спортивном костюме, завалился под «сабинянок». Но выспаться мне так и не дали. Застрельщиком в стихийном заговоре крикунов, с утра оккупировавших нашу квартиру, выступил местный дворник Самсон.

— ...Далила, гаварит!.. Не далила!.. Далила!.. А я гаварю, эли не далила! — Вопли, способные пробудить даже остывший Везувий, сорвали меня с дивана и вынесли в прихожую.

— Что за бардак?! — возмутился я, с трудом продирая глаза.

— Самсон долги раздает! — пояснил, давясь от смеха, Кутилин.

— Сашка! — Бешено вращая зрачками, дворник вцепился в мою шелковую грудь. — Все адам, Сашка! Не далила ана! Все далги да капейки! На! Тебе сколька?!

Отпустив меня, он выгреб из кармана мелочь.

— В чем дело, Самсон?! — Я ошарашенно уставился на возбужденного дворника.

Лоб его был перевязан грязным носовым платком, сквозь который проступало розовое пятнышко.

— Завтра аперация на мозг! — лихорадочно забормотал Самсон. — Весь мозг удалят — рентген паказал! Там, наверху, с далгами пристанут — не харашо! Скажут: «Самсон — челавек не слова»! В ад его надо затуркать! Юрию вон трушник вернул!

— Он у меня в семьдесят третьем году занимал.

Я почувствовал, что мне скоро самому трепанация потребуется.

— Любаня ему в лоб кружкой заехала! — продолжал веселиться Кутилин. — Расскажи ему, Самсончик!

— У-у-у, вредная баба! — завыл Самсон.

Оказалось, произошло следующее. Несмотря на изобилие магазинов и коммерческих палаток, в сквере близ нашего дома продолжал функционировать и процветать пивной ларек. Управляла им опора и надежда окрестных алкашей, женщина с двойным подбородком по имени-фамилии Любаня. Разливное пиво она отпускала как за наличные, так и в кредит. Допускался и смешанный вариант: сколько хватает — наличными, остальное — до завтра. За это ее не то что носили на руках — все-таки полтора центнера живого веса, — но разбавленное пиво прощали легко и даже с благодарностью. Разве что с дворником Самсоном у нее происходили регулярные стычки. Причина их была зарыта глубоко в национально-исторических корнях. Если все поступки библейского Самсона, как известно, имели скрытый смысл, непонятный для окружающих, то с армянином-дворником все происходило как раз наоборот: именно поступки окружающих казались ему исполненными непостижимого и таинственного значения. В случае с Любаней, например, Самсон не понимал, почему, когда над стойкой присобачена табличка: «Требуйте долива после отстоя пены», все страждущие из очереди не стоят, чинно дожидаясь, пока осядет пузырящаяся белая шапка, и не просят, как предписано означенной табличкой, долива, а цапают свои кружки и припадают к ним дрожащими губами. Будучи сам членом «партии любителей пива», дворник, однако, на протяжении долгих лет сосуществования с ларьком неукоснительно требовал у Любани долива.

— Подавись, — по обыкновению отвечала Любаня.

И равнодушно выполняла его требование. Что ей был дикий Самсон с его двадцатью граммами разбавленного пойла!

Как назло, в то утро, когда мне больше всего надо было выспаться, заведенный ход событий дал осечку. Свежее пиво Любане завозили часам к восьми. И свежее пиво как раз отличается от стоялого наличием обильной пены. Надо заметить, все в то утро были не в духе. Я был не в духе известно почему, Самсон потому, что ночью обильно выпал снег, и ему предстояло расчищать этот снег до отупения, а Любаня всегда была не в духе.

Чтоб поднять тонус перед грандиозной зачисткой, Самсон, дождавшись отхода заправочной машины, приблизился к ларьку и заказал кружку подогретого освежающего напитка. Любаня привычно вытерла стойку мокрым вафельным полотенцем и багровой натруженной рукой повернула свой «стоп-кран». Когда пена в кружке, заполненной на три четверти кучевым облаком, отстоялась, дворник по привычке сдержанно потребовал долива. И Любаня по привычке равнодушно выполнила его пожелание. Но пена не сдалась. Любаня долила снова. Не тут-то было. Пена, заливая прилавок, по-прежнему не сдавала своих позиций в кружке.

— Далей, гаварю! — рассказывая, Самсон опять перешел на крик. — Ана мне: «Я далила!» — «Не далила ты!» — замечаю, ара! «Далила!» — она! «Не далила!» — «Далила!»...

Как опять же известно, библейская патриотка и проститутка Далила разобралась с Самсоном, отстригши ему ножницами волосы, в каковых заключалась вся его сила. Любаня поступила иначе. Потеряв терпение, она схватила полную кружку и заехала дворнику в лоб. Как я полагал, так и полагаю: легенды и мифы — самая вечная тема нашего бытия.

— Егоров пратакол саставил! — Одной рукой придерживая забинтованную голову, другой Самсон протянул мне монету достоинством в два рубля. — А завтра — аперация на мозг! Летальное — патом атдам! Еще за атпевание заплатить надо, ара!