Лени Рифеншталь - Мемуары

• Название: Мемуары
• Автор: Лени Рифеншталь
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Культурология
• Год: 2006
• ISBN: 5-86218-462-7

«Мемуары» Лени Рифеншталь (1902–2003), впервые переводимые на русский язык, воистину, сенсационный памятник эпохи, запечатлевший время глазами одной из талантливейших женщин XX века. Танцовщица и актриса, работавшая в начале жизненного пути с известнейшими западными актерами, она прославилась в дальнейшем как блистательный мастер документального кино, едва ли не главный классик этого жанра. Такие ее фильмы, как «Триумф воли» (1935) и «Олимпия» (1936–1938), навсегда останутся грандиозными памятниками «большого стиля» тоталитарной эпохи. Высоко ценимая Гитлером, Рифеншталь близко знала и его окружение. Геббельс, Геринг, Гиммлер и другие бонзы Третьего рейха описаны ею живо, с обилием бытовых и даже интимных подробностей.

В послевоенные годы Рифеншталь посвятила себя изучению жизни африканских племен и подводным съемкам океанической флоры и фауны. О своих экзотических увлечениях последних десятилетий она поведала во второй части книги.

---

Графолог

Вдруг я вспомнила, что от десятиборья у меня не было съемок ночного забега на дистанцию 1500 метров. Наши объективы тогда были недостаточно светосильными. Но в легкой атлетике золотые медали за десятиборье наряду с марафонским бегом и бегом на 100 метров ценились особенно высоко, а значит, этот вид должен был непременно войти в фильм.

Эрвин Хубер и чех Клейн, участники финального забега, были еще в Берлине. Вероятно, существовала возможность задним числом восстановить некоторые сцены, но только в том случае, если удастся найти и Морриса, победителя. Мы выяснили, что американские участники Олимпиады еще не уехали в США, а принимали участие в чемпионате Швеции по легкой атлетике. Удалось дозвониться до Морриса в Стокгольме, и он, не раздумывая, тоже сразу же согласился принять участие в съемках. Мысль о том, что я снова увижу его, сильно взволновала меня.

При встрече в аэропорту, нам обоим пришлось держать себя в узде, чтобы никто ничего не заметил. Но со своими чувствами мы уже ничего не могли поделать. Они были настолько сильны, что Моррис не вернулся в Швецию к своей команде, а я вообразила, что он — тот мужчина, за которого я могла бы выйти замуж.

Я совершенно потеряла голову и забыла обо всем, даже о работе. Мне еще никогда не доводилось испытывать такой страсти. Потом пришел день отъезда Морриса, и я в ужасе вспомнила, что съемки, в которых он должен был участвовать так и не состоялись.

У нас оставалась только одна ночь. На следующий день Моррис должен был вместе со своей командой отплыть из Гамбурга в Америку. Приходилось прощаться и, может быть, навсегда. Моррис хотел отказаться от съемок, и мне с огромным трудом удалось уговорить его: разум оказался сильнее страсти. В большой спешке я велела сотрудникам приготовить все для сцен, которые предстояло снять на стадионе. Как за ночь можно это было организовать, так и осталось для меня загадкой, но съемка состоялась. Последний кадр снимали уже за полночь.

Ранним утром Гленну пришлось меня оставить. Было очень грустно и тяжело. Моррису как победителю в десятиборье необходимо было присутствовать на балу, организованном в Нью-Йорке в честь добившейся успеха олимпийской команды.

Из газет я узнала, что Моррис помолвлен с американской учительницей. Это был первый шок. Следующий не заставил себя долго ждать. Я получила письмо. Ничего не понимая в графологии, я смотрела на странным образом переплетенные буквы и мною овладело нехорошее предчувствие. Тем не менее я послала в Америку множество фотографий, которые в немалой степени способствовали его приглашению в Голливуд на роль Тарзана. Я все еще верила, что люблю его.

Вместе со своей подругой Марго фон Опель я провела несколько дней в Кампене на острове Зильт.[254] Коротенький отпуск до начала работы в монтажной. Мы сидели на террасе в кафе. От одного стола к другому переходил некий графолог. Моя подруга передала ему письмо и была поражена верным объяснением. Тогда я вспомнила о письме Гленна Морриса. Графолог бросил на него короткий взгляд и затем резким тоном заявил:

— Это я не стану истолковывать.

— Почему? — удивленно спросила я.

— Не могу.

Мне пришлось долго его упрашивать. После того как я дала ему более крупную купюру, он согласился. Хотя сделал это с большой неохотой. «Речь идет, — сказал он, помедлив, — о человеке опасном — несдержанном, бесцеремонном, грубом и даже с садистскими наклонностями…» Я не хотела этому верить, но тем не менее здорово испугалась.

Мне пришлось долго бороться с собой. Учитывая свои предыдущие неудачи в любви, я решила во что бы то ни стало разорвать странную связь. Прежде всего из опасения столкнуться с новым разочарованием. Прошло полгода, прежде чем мне удалось освободиться от этой привязанности. Уже через много лет я кое-что узнала из американских газет о печальной судьбе Гленна. Он пошел по скользкой дорожке и, разведясь с женой, погиб от алкоголя и наркотиков.

Проблемы и заботы

В начале сентября 1936 года советник Берндт по поручению Геббельса сделал на ежедневной пресс-конференции в Министерстве пропаганды официальное сообщение о том, что впредь до особого распоряжения в прессе нельзя давать никакой информации о моем олимпийском фильме и о моей персоне лично. Этот запрет продержался более года и был отменен лишь за несколько недель до премьеры, с двумя исключениями: во-первых, Минпроп опроверг сообщения иностранной прессы, в которых из-за меня Геббельсу наносились оскорбления, а кроме того, нельзя было замолчать тот факт, что в начале лета 1937 года на Всемирной выставке в Париже я получила три золотые медали.

Со стороны Геббельса последовали и другие каверзы. При проверке кино-кредитным банком бухгалтерской отчетности и кассовых документов моей фирмы в нашей кассе была установлена недостача в размере 80 марок. После этого министр пропаганды потребовал, чтобы из-за столь незначительной суммы я уволила старого верного сотрудника, отца троих детей, Вальтера Гросскопфа. Я отмела это глупое подозрение.

Тогда Геббельс передал мне через своего секретаря Ханке требование: фильм об Олимпиаде должен состоять только из одной серии и чернокожих спортсменов не следует показывать слишком часто. И вновь я не обратила внимания на это распоряжение. Всего несколько дней спустя Минпроп сообщил мне, что по указанию министра я должна немедленно уволить пресс-секретаря Эрнста Егера — в связи с его браком с «женщиной-неарийкой». Я в очередной раз отважилась проигнорировать указание. Мне было ясно, что долго с моим сопротивлением мириться не будут. Так оно и случилось. Геббельс решил окончательно добить меня и забрать мой фильм об Олимпиаде под опеку своего министерства. 6 ноября он отдал распоряжение, чтобы Министерство пропаганды, через которое до сих пор осуществлялось рефинансирование договора с фирмой «Тобис», больше не выплачивало никаких денег моей фирме. Это означало конец работе: мы израсходовали гарантию «Тобиса» в размере полутора миллионов. Превышение расходов уже нельзя было покрыть договором о прокате. Для предусмотренных четырех иноязычных версий и серии короткометражных спортивных фильмов требовалось не менее полумиллиона марок. Наш бюджет был перерасходован, касса пуста. Поэтому я подала в Минпроп прошение о предоставлении новой ссуды. Ситуация была настолько критической, что я почти не могла спать и серьезно подумывала о том, чтобы кому-то передать фильм и уехать за границу.

Для спасения картины мне виделся лишь один шанс — разговор с Гитлером. Но у фюрера не было свободного времени, он постоянно находился в разъездах. Неделю за неделей я предпринимала безуспешные попытки. Наконец 11 ноября мне назвали точную дату, случайно совпавшую с днем рождения жены Геббельса. Мне надлежало быть в рейхсканцелярии к 17 часам.

Гитлер, как всегда, приветливо встретил меня и справился о моей работе. Нервы у меня были настолько напряжены, что я не выдержала и расплакалась. Захлебываясь слезами, я сказала, что не могу здесь больше работать и что в создавшейся ситуации должна буду покинуть Германию.

— В чем причина? — удивился Гитлер.

В отчаянии я воскликнула:

— Меня ненавидит доктор Геббельс!

Тут Гитлер рассердился:

— Что за чепуха! Отчего это доктор Геббельс должен вас ненавидеть?

Мне было противно говорить о легкомысленных выходках, которые позволял себе Геббельс. Рассказала только о препонах, которые чинились мне в работе.

— Вы устали и перенервничали. Подумайте сами: с какой стати министр должен предпринимать что-то против вас?

Меня удивило то, с какой настойчивостью Гитлер защищал своего соратника, а мне совсем не хотел верить. Тут могло помочь только одно — показать ему полицейский протокол, что я собиралась делать только в самом крайнем случае, — и вот этот момент настал. На первенстве Германии по легкой атлетике нам предстояло провести важные съемки крупным планом Хейна и Бласка, победителей в метании молота, так как на Олимпийских играх судья запретил их снимать. Вайдеманн,[255] который должен был делать в 1936 году фильм о партийном съезде, хотел перещеголять «Триумф воли» и потому вознамерился «аннексировать» моих операторов. Когда Ганс Эртль и другие отказались, он отдал эсэсовцам распоряжение арестовать их.

Если до этого момента Гитлер выступал в защиту Геббельса, то теперь, прочтя полицейский протокол, надолго задумался.

Я заметила на его лице бледность, которая позволяла сделать вывод, что он взволнован.

— Хорошо, — коротко резюмировал Гитлер, — я поговорю с доктором Геббельсом. Больше пока ничего не могу сказать. Идите домой. Вас известят.

Он быстро попрощался со мной, когда адъютант во второй раз напомнил ему, что пора отправляться на празднование дня рождения фрау Геббельс. Я же в полнейшей растерянности отправилась домой.