Лени Рифеншталь - Мемуары

• Название: Мемуары
• Автор: Лени Рифеншталь
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Культурология
• Год: 2006
• ISBN: 5-86218-462-7

«Мемуары» Лени Рифеншталь (1902–2003), впервые переводимые на русский язык, воистину, сенсационный памятник эпохи, запечатлевший время глазами одной из талантливейших женщин XX века. Танцовщица и актриса, работавшая в начале жизненного пути с известнейшими западными актерами, она прославилась в дальнейшем как блистательный мастер документального кино, едва ли не главный классик этого жанра. Такие ее фильмы, как «Триумф воли» (1935) и «Олимпия» (1936–1938), навсегда останутся грандиозными памятниками «большого стиля» тоталитарной эпохи. Высоко ценимая Гитлером, Рифеншталь близко знала и его окружение. Геббельс, Геринг, Гиммлер и другие бонзы Третьего рейха описаны ею живо, с обилием бытовых и даже интимных подробностей.

В послевоенные годы Рифеншталь посвятила себя изучению жизни африканских племен и подводным съемкам океанической флоры и фауны. О своих экзотических увлечениях последних десятилетий она поведала во второй части книги.

---

Снова мучительное ожидание: меня изводила какая-то неопределенная ревность. Через три томительных дня пришло письмо. Я смотрела на конверт, словно по нему могла понять, что там внутри. Страх мешал вскрыть его. Предчувствие беды охватило меня. В разрушившем нашу счастливую совместную жизнь письме, которое я так никогда и не смогла забыть, говорилось:

Мне очень неприятно писать тебе об этом, но я познакомился с женщиной, которую люблю и с которой живу. Не приезжай, пожалуйста. От этого ничего не изменится, и мне бы не хотелось новой встречи.

Снежная Блоха

Мне было очень плохо. Я ничего не могла понять: все эти годы мы были счастливы. Никогда не ссорились, не портили друг другу настроение. Стоило нам разлучиться, как мы жаждали увидеться вновь. Но письмо? Его, должно быть, околдовали. Боль пронзала все клетки моего тела, я пыталась освободиться от нее душераздирающим криком. Плача, крича, кусая себе руки, я, пошатываясь, бродила из одной комнаты в другую. Потом взяла нож для бумаги и стала наносить себе раны — на руках, ногах, бедрах. Боли я не ощущала, меня, как огонь в аду, жгли муки душевные.

Не знаю, как мне удалось пережить эти ужасные недели и месяцы. Вспоминаю об этом времени как о самом скверном в моей жизни. Хотелось выброситься из каждого окна, броситься под каждый поезд — почему я этого не сделала? Надеялась, что, поговорив со Снежной Блохой, смогу вернуть его. Но все было тщетно. Он не дал мне шанса — сделал все, чтобы предотвратить встречу. Я умоляла Удета помочь, но Снежная Блоха отказал и ему.

Больше пяти месяцев жила я с этой болью, медленно, постепенно убивая свою любовь. Никогда, никогда в жизни больше не стану так любить мужчину.

Йозеф фон Штернберг

Единственное, что в это время могло отвлечь меня, — это фильмы. Среди них попадались очень хорошие, с такими звездами, как Чарли Чаплин, Гарольд Ллойд,[141] Бастер Китон.[142] Это был закат великой эпохи немого кино.

Однажды я посмотрела картину, которая меня особенно зацепила. Раньше я была убеждена, что такой фильм, как «Гора судьбы» Фанка, мог быть создан только необычайно одаренным режиссером. Взволновала меня не тема, захватило искусство режиссера и его кинокамеры. Словами это трудно объяснить. Истинно творческая работа излучает флюиды. Я вспоминаю тут о чувствах, какие навевали на меня картины Ван Гога, Марка и Пауля Клее.

Речь идет о фильме «Доки Нью-Йорка» режиссера Йозефа фон Штернберга.[143] В газете «Берлинер цайтунг» я прочла коротенькую заметку о том, что Штернберг приедет в Германию для съемок фильма совместно с киностудией УФА. Мне захотелось, как в свое время с Фанком, познакомиться с этим режиссером. Он покинул Голливуд, о нем ничего не было известно. Когда несколько позже пресса сообщила, что режиссер уже прибыл в Берлин и ведет переговоры с киностудией УФА, я решила отыскать его.

Я оделась как можно элегантней. Платье и пальто из шерстяной ткани зеленого цвета, отделанные на русский манер мехом рыжей лисицы, ну и подходящая зеленая фетровая шляпа. После просмотра фильма Штернберга я уже знала, что он ценит хорошо одетых женщин.

На студии мне пришлось долго расспрашивать, где найти режиссера. Выяснилось, что сейчас нельзя ему мешать — он занят с Эрихом Поммером и писателями Генрихом Манном[144] и Карлом Цукмайером.[145] Всё имена, внушающие почтение. С учащенным сердцебиением, не зная, что делать, стояла я перед дверью конференц-зала, откуда доносились громкие голоса. Решила постучать. Дверь открылась, в лицо мне ударил густой сигарный дым. Прозвучал вопрос:

— Что вам угодно?

Собрав все свое неизвестно откуда взявшееся мужество, я смогла лишь выдавить нечто подобное писку:

— Хотелось бы поговорить с господином фон Штернбергом.

— Он занят.

Дверь резко захлопнулась у меня перед носом. Я стояла удрученная. Тут дверь вдруг снова приоткрылась — и в щель высунулась голова не известного мне мужчины с большими поразительно красивыми светло-серыми глазами.

— Что вам угодно от меня? — спросил он приятным голосом, но с саркастической интонацией.

— Мне хотелось бы поговорить. Я видела ваши фильмы, а «Доки Нью-Йорка» — просто гениальная картина.

Штернберг окинул меня взглядом с головы до ног, затем приоткрыл дверь несколько шире, так что я смогла увидеть всю его фигуру. Потом с легкой иронией произнес:

— Так-так, фильм вам понравился.

Какое-то мгновение казалось, будто он не знает, что делать дальше, затем, посмотрев на часы, сказал:

— Если вы сможете прийти в два часа в гостиницу «Бристоль», мы пообедаем вместе.

За час до назначенного времени я уже была в ресторане «Унтер ден Линден» при гостинице «Бристоль» и стала терпеливо ждать. Я не была уверена, что Штернберг действительно придет, но он пришел. Еще и сегодня мне помнится наше меню: нежная говядина с савойской капустой и хреном — фирменное блюдо заведения.

Наконец-то можно было представиться, но мое имя танцовщицы и киноактрисы ему ничего не говорило. Да это его и не интересовало. Ему только хотелось знать, чем мне так понравился фильм, что я решилась прервать столь важные переговоры. Было не просто объяснить мои чувства.

— Я считаю, что все в фильме отмечено сугубо личным почерком, — проговорила я робко, — и мне бросилось в глаза, что вы не даете доиграть сцены до конца, так что зритель может сам домыслить увиденное, подключив собственную фантазию.

Реакции Штернберга не последовало. Несколько неуверенно я продолжила:

— Мне понравилось, что вы никогда не показываете героев целующимися, а даете только начало любовной сцены, намечаете какие-то моменты, что усиливает их действие, по крайней мере, я так понимаю. И вот что еще: ваша изобразительная техника создает особую атмосферу, в каждом помещении чувствуется воздух.

Тут Штернберг прервал меня:

— Вы говорите, что в моем фильме ощущается воздух, а этого не заметил ни один критик. У вас неплохая наблюдательность. — И уже без иронии продолжил: — Вы мне нравитесь.

Затем он начал рассказывать о своем теперешнем проекте с киностудией УФА.

— Фильм по роману Генриха Манна должен называться «Голубой ангел», и самое важное сейчас — найти исполнительницу главной женской роли. Уже определено, что главную мужскую роль — профессора Унрата — будет играть Эмиль Яннингс. На главную женскую роль у меня все еще нет исполнительницы-звезды, — раздраженно сказал он, — а мне навязывают неподходящих актрис. — Он сделал паузу, заказал у официанта стакан воды и продолжил: — У меня уже почти не осталось надежды найти мою Лолу. Фотографии некой Марлен Дитрих никуда не годятся.

— Марлен Дитрих, говорите?

Я видела ее всего один раз, и она мне запомнилась. В «Лебедином уголке» — небольшом артистическом кафе на Ранкештрассе. Она сидела с молодыми актрисами. Мне запомнился ее низкий хрипловатый голос, который казался немного вульгарным и вызывающим. Возможно, она была слегка навеселе. Я услышала, как она сказала громким голосом: «Отчего это всегда нужно быть обладательницей красивой груди, она иной раз может и чуточку висеть». При этом она немного подняла свою левую грудь и, заметив смущенные лица девушек, стала подтрунивать над ними.

— Думаю, — сказала я Штернбергу, — эта актриса вам бы подошла.

Уже на следующий день Штернберг решил показать разные снимки. Мы снова встретились в «Бристоле». Он рассказал, что был вчера в театре. На вторую главную мужскую роль УФА предложила ему Ганса Альберса.[146] Вечер выдался удачным: не только Альберс показался ему идеальным исполнителем роли, он нашел и свою Лолу — Марлен Дитрих.

— Я очарован. У нее была лишь крохотная роль, но стоило ей только оказаться на сцене, и уже нельзя отвести глаз. Завтра я должен с ней познакомиться.

С тех пор мы виделись ежедневно. Это не было романом — от встречи к встрече укреплялись дружеские отношения. Штернберг рассказывал обо всем, что касалось фильма «Голубой ангел». Так я узнала о борьбе, которую ему пришлось вести с Яннингсом и другими занятыми в этом фильме актерами, чтобы дать Дитрих главную роль. Он был убежден, что нашел в Марлен идеальную исполнительницу роли Лолы, и я поддержала его в этом решении, потому что и мне она очень нравилась.

Однажды я получила большой букет ландышей, перевязанный белыми шелковыми лентами. В нем находилась карточка со словами: «Ду-Ду[147] от Джо».

Ландыши были началом объяснения Йозефа фон Штернберга в любви. Но любовь, к сожалению, была односторонней. Я бы с удовольствием предложила ему нечто большее, чем просто симпатия и восхищение, — он был не просто хорош собой, он был одним из самых очаровательных людей, которые мне когда-либо встречались. Но я еще не оправилась от мучительного разочарования в своих чувствах. Штернберг почти каждый вечер приходил, чтобы вместе поужинать. Часто визит заканчивался довольно поздно, после чего мы еще ехали на студию в Бабельсберг. Его интересовало мое мнение, которое он с удовольствием выслушивал обычно до того, как Поммер получал материал на просмотр.