Лени Рифеншталь - Мемуары

• Название: Мемуары
• Автор: Лени Рифеншталь
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Культурология
• Год: 2006
• ISBN: 5-86218-462-7

«Мемуары» Лени Рифеншталь (1902–2003), впервые переводимые на русский язык, воистину, сенсационный памятник эпохи, запечатлевший время глазами одной из талантливейших женщин XX века. Танцовщица и актриса, работавшая в начале жизненного пути с известнейшими западными актерами, она прославилась в дальнейшем как блистательный мастер документального кино, едва ли не главный классик этого жанра. Такие ее фильмы, как «Триумф воли» (1935) и «Олимпия» (1936–1938), навсегда останутся грандиозными памятниками «большого стиля» тоталитарной эпохи. Высоко ценимая Гитлером, Рифеншталь близко знала и его окружение. Геббельс, Геринг, Гиммлер и другие бонзы Третьего рейха описаны ею живо, с обилием бытовых и даже интимных подробностей.

В послевоенные годы Рифеншталь посвятила себя изучению жизни африканских племен и подводным съемкам океанической флоры и фауны. О своих экзотических увлечениях последних десятилетий она поведала во второй части книги.

---

К счастью, суданский министр иностранных дел, который в Нью-Йорке пообещал мне всяческую поддержку, находился в Хартуме. Ему удалось достать нам в Эль-Обейде машины, мне авиационный, а Хорсту — железнодорожный билет.

Итак я в Эль-Обейде занималась машинами, а Хорст оставался еще в Хартуме, ждал прибытия необходимого оборудования из Мюнхена. Со своими 35 ящиками он намеревался следом за мной выехать по железной дороге.

С нетерпением ждала я его несколько суток. Ежедневно ранним утром приходила на вокзал, объявляли поезд, но тот все не прибывал. Никто из служащих не мог предоставить никакой информации, почему этот состав настолько опаздывает. Обеспокоенная донельзя, я опять отправлялась в дом для гостей. В шесть утра — снова на платформу. Часами простаивала там, полная тревоги и неизвестности. А поезд все не показывался… Но наконец-то прибыл. Несказанно волнуясь, я принялась высматривать Хорста — слава Богу, вот и он, с ним бесчисленные ящики. Самым трудным в этой поездке для Хорста оказалась невозможность поспать: караулил, чтобы не обокрали. Всякий раз как поезд в очередной раз останавливался на длительное время, мой бесценный помощник бежал к багажному вагону удостовериться, что все на месте.

Еще до восхода солнца мы покинули Эль-Обейд. Генерал Абдаллах Мухаммад Осман предоставил в наше распоряжение древний внедорожник и грузовик для багажа, в придачу к ним водителей-солдат. Бензина и в суданской армии было очень мало, поэтому нам выделили две бочки, которых по сути дела хватило бы на путь до Кау и на три-четыре недели пребывания там. Состояние транспорта оставляло желать лучшего.

В Кадугли нас сердечно приветствовал новый губернатор, который явно нам симпатизировал.

После Кадугли поездка стала намного проблематичнее. После сезона дождей дороги не на шутку размыло. Приходилось пользоваться объездными путями, таким образом излишне тратился бесценный бензин. Большие камни и стволы деревьев все время затрудняли продвижение. Часто машинам приходилось продираться через заросли кустарника, тогда вокруг нас обламывались сучья. Поездка стала для нас проверкой нервов. В начале января мы, обессиленные, наконец достигли гор Кау. Как и во время нашего первого визита, лагерь устроили под кроной огромного дерева.

Вечером к нам пришел поздороваться вождь юго-восточных нуба. Омда, казалось, искренне обрадовался нашему приезду и предложил свою помощь. Самым насущным являлось возведение высокого забора из соломы вокруг нашего лагеря, и уже на следующее утро для этих целей прибыли четверо туземцев. Да и наша хижина к вечеру была почти готова, и мне это жилье показалось лучше, нежели любой номер люкс. В начале января жара в Судане переносится еще вполне нормально.

Здесь господствовала благостная тишина. Мы распаковали ящики и с комфортом устроились в лагере, потом отправились в гости к семейству омды, жившему неподалеку. Захватили с собой и подарки — простые, но красиво упакованные вещи, а для живущих здесь людей — почти драгоценности. Вначале нас угостили чаем и познакомили со всеми домочадцами — женами и детьми. Потом пришло время сюрпризов. Омда получил большой карманный фонарь с запасными батарейками, женщины — жемчужины, дети — леденцы. Затем я передала омде документы. В первую очередь — самые важные из бюро президента Нимейри и от высшего полицейского чина в Судане. Всем гражданам этого государства предписывалось оказывать мне любую посильную помощь. Кроме того, бумага из Министерства культуры и информации подтверждала, что я являюсь «другом страны» и фотоснимки мною будут осуществляться в Кау под покровительством министерства. Я показала и свой новенький суданский паспорт, что произвело на омду большое впечатление.

Прежде чем распрощаться, он гордо показал нам отливающие золотом швейцарские наручные часы. В прошлом году их у него еще не было. Вождь поинтересовался у Хорста — способный к языкам, тот мог немного говорить по-арабски, — как отремонтировать браслет, ставший немного свободнее. Омда поведал, что получил часы в прошлом году от швейцарца, который после нашего отъезда из Кау фотографировал его в этой местности. Тут мне вспомнился отрывок из статьи в цюрихской газете о юго-восточных нуба и огромных переменах, которые автор наблюдал в Кау с 1972 по 1974 год:

Еще недавно нуба, следуя примеру своих братьев в Талоди и Рейке, обвешивали свои рваные одежды пластмассовыми пуговицами, металлическими ведрами, автомобильными покрышками. Вырванные из своей традиционной среды, приученные к деньгам, многие из них теперь нищенствуют в кварталах бедняков более крупных поселков и городов.

Неужели подобное относится уже и к юго-восточным нуба? Прошло только десять месяцев с тех пор, как я фотографировала традиционные бои на ножах в их первозданном виде. Неужели это последние снимки? Теперь уже слишком поздно фотографировать нуба без одежды? Тогда я зря затеяла еще одну экспедицию. Но как удостовериться в этом? До сих пор мы видели только стариков и детей.

Вскоре пришлось убедиться в справедливости той газетной заметки. Омда поехал с нами в Фунгор, к тому месту, где год назад происходили бои. То, что мы увидели сейчас, глубоко разочаровывало. Большинство мужчин пришло в качестве зрителей или сопровождающих. Бойцов было немного. На них — шорты или арабская одежда. Сами бои представляли собой сумбурное зрелище. Предварительно долго спорили, кто с кем должен сражаться, и в конце концов все закончилось единственным поединком. Эту пару настолько плотно окружали зрители, что мы с Хорстом не смогли провести съемки фильма или сфотографировать что-либо. Два дня прошлогоднего визита оказались для нас неповторимым звездным часом.

Возникла необходимость проститься с Сулиманом, шофером нашего грузовика, который, согласно договоренности, должен был вернуть машину в Эль-Обейд — последняя возможность передать с ним письма. С этого момента мы оставались отрезанными от внешнего мира. От Абу-Губейхи, ближайшего населенного пункта, наш лагерь находился в каких-то 130–150 километрах, но для доставшегося нам музейного экспоната — видавшего виды «ленд-ровера» — без сопровождающей машины и без запаса бензина это путешествие могло стать слишком опасным. В депеше суданскому генералу я описала серьезное положение экспедиции и попросила его как можно скорее раздобыть для нас грузовик с запасными частями, бензин и машинное масло. Сулиман повез от нас вместе с письмом большую сумму денег, чтобы при необходимости купить все необходимое на «черном» рынке. Мухаммад, шофер нашего «лендровера», еще совсем молодой солдат, выразил убеждение, что самое позднее через неделю Сулиман уже вернется.

Когда мы с Хорстом посетили Кау, деревня казалась вымершей.

Всякий раз, обходя дома и карабкаясь на скалы, мы встречали, помимо собак, лишь пожилых людей, решительно отмахивавшихся от наших камер. Когда я познакомилась в школе с учителем-арабом Ибрахимом и смогла поговорить с ним по-английски, то узнала, что все работоспособные нуба сейчас убирают урожай далеко на полях и не появляются неделями в своих деревнях. Потому-то в Кау мы и не увидели никого из молодежи.

Ртуть в термометре все ползла вверх. Вскоре и в тени температура достигала уже 35 градусов. До сих пор во время африканских экспедиций у меня никогда не возникало неприятных переживаний из-за змей. Правда, мы взяли с собой специальную сыворотку и другие лекарства, но против очень опасной древесной змеи не существует противоядия. Однажды одна такая заползла в чехол, в котором хранились постельные принадлежности. Увидев эту тварь, я закричала от неожиданности и страха: рядом с моей рукой ползла зеленая двухметровая рептилия. Не потеряв присутствия духа, Хорст убил ее палкой. После этого в целях предосторожности мы растянули над кроватями две большие простыни, чтобы на нас впредь не сваливались с кроны дерева змеи или еще кто-нибудь.

На следующий день — очередное происшествие, когда во время мытья волос надо мной внезапно загудел пчелиный рой, привлеченный, возможно, запахом шампуня. Хорст тут же предупредил: «Быстро под одеяло!» На раскладушки мы положили пластиковые накидки против пыли и, потея, лежали теперь под ними. Через прозрачный материал я увидела сотни ползающих по поверхности насекомых. Хорст закричал: «Подоткни покрывала, иначе пчелы искусают до смерти!»

Жужжание все нарастало, Хорст громко призывал почти без перерыва: «Туте, Туте, Мухаммад, Араби!» — но некоторое время никто не приходил. Так лежали мы, утопая в поту, где-то с полчаса, пока наконец не послышались голоса и шорох. Почувствовался запах дыма. Я узнала Туте, родственника омды, но не решалась пока убрать накидку. Нуба тем временем стали выкуривать насекомых. Только после этого случая мне стало известно, что дым парализует пчел. Тут я с ужасом вспомнила о стоящих неподалеку канистрах с бензином, складе с газовыми баллонами и соломенном заборе! В секунды наш лагерь мог бы оказаться в море огня. Когда мы наконец выбрались из наших укрытий наружу, на деревянной палке висел метровый пчелиный рой, под которым Туте и другие нуба держали горящие факелы из соломы. Земля оказалась усыпана мертвыми пчелами, но множество еще оставшихся в живых беспорядочно летали вокруг. И мы, и наши спасители пострадали от болезненных укусов. Окончательно отделаться от разъяренных насекомых удалось, только когда зашло солнце.