Элизабет Хауэр - Полгода — и вся жизнь

• Название: Полгода — и вся жизнь
• Автор: Элизабет Хауэр
• Издательство: Библиополис
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-7435-0014-2

В центре внимания Элизабет Хауэр — выдающейся австрийской писательницы — судьба нашей современницы со всеми ее счастливыми и горькими моментами. Героине романа удается не ожесточиться в жизненной борьбе, сохранить уважение к себе, она умеет понять других людей, любить и прощать.

---

— Ты все же должна зайти к ней и поговорить о Винценте.

— Да, — сказала я, — о Винценте.

Я увидела перед собой Камиллу, сжимающую в руках каску с лотерейными билетами. Я увидела каску, которую купила сама и которая одиноко лежала в моей спальне.

Глаза Вегерера все чаще закрывались, рот был приоткрыт и через редкие зубы просачивалась слюна. Его руки скользили по столу, как будто хотели сбросить с него то, что ему мешало.

— Я пойду, — сказала я.

Он не стал меня отговаривать. Но все же поднял мой стакан и увидел, что в нем есть вино.

— Ты не допила вино. Я сразу же подумал, что оно тебе не понравится. Знаешь, ты была очень веселым ребенком. Ты всегда радовалась, когда приходила к нам.

— Я вас любила, — сказала я.

Он кивнул и проводил меня к выходу.

Я пошла было к остановке, но потом вернулась и подошла к дому, где сейчас жила Камилла. В домике привратника не было света, — наверное, в нем никто не жил. Решетка, отделявшая сад от улицы, по-прежнему состояла из коротких плоских прутьев, покрашенных в черный цвет. Их трудно было различить в темноте. Площадка перед домом занесена снегом. От этого цоколь дома казался выше, а окна первого этажа резче выделялись на стене. Колонны, на которые опирался балкон, были мокры и тяжело покоились на невидимых каменных основаниях. Два окна первого этажа светились. Это были окна моей детской.

Некоторое время я стояла и смотрела на них. Свет, исходивший от окон, был приглушен, ненавязчив, не бил в глаза. Однако тот, кто замечал его, чувствовал себя под его тихой защитой. Я постаралась встать в полосу этого света. Мне стало спокойнее, я согрелась и забыла о своем одиночестве.

* * *

Я не вспоминаю о рождественском вечере, не вспоминаю. Я помню только, что после обеда съела две таблетки. На упаковке было написано, что каждая таблетка содержит 5 мг двуокиси хлора и 2,5 мг гликозида бромида. Довольно безобидное средство, врач прописал мне принимать его после болезни. Потом я приняла горячую ванну и выпила молоко с медом, надела домашнее платье и села переводить на английский язык договор, который был нужен шефу после праздников. Потом кто-то позвонил в дверь. Когда я открыла, на полу лежал маленький сверток. Это был подарок от Инги. В приложенном к нему письме она сообщала, что сидит дома и я могу позвонить. Я записала, чтобы не забыть: «Поздравить Ингу», отложила подарок и перевод в сторону и легла спать. Я была спокойной, равнодушной ко всему и чувствовала себя хорошо. Только руки и ноги согревались очень медленно. Я быстро заснула. Таким образом, в этот священный вечер не случилось ничего, о чем можно было бы вспомнить.

В первый праздничный день я получила телеграмму от Юргена, сочла это бестактным поступком и сначала даже не хотела ее читать. Только страх за Матиаса заставил меня вскрыть ее. Там было только одно предложение: «Мы все думаем о тебе». Я разозлилась. Под словом «все» подразумевалась и Верена, а к ней я не хотела иметь никакого отношения. Я старалась никогда не думать о ней. Сразу же после развода я запеленала эту фигуру, словно куклу, в платки, завязала тесьмой и убрала с глаз. Я не хотела сталкиваться с ней даже в ситуации, когда она всего лишь скрывалась за словом «все».

* * *

В тот злополучный первый день масленицы, когда я устроила костюмированный бал, Юрген уехал с Вереной. Несколько месяцев после этого мы, собрав последние силы в ожидании развода, прожили вместе. Осенью я поехала в Вальзинг. Я не подозревала, что она отправится туда вслед за мной.

Стояли чудесные теплые дни. Я была охвачена особым осенним настроением, когда все, что тебя окружает, неумолимо куда-то уходит, исчезает. Полностью отдавшись этим чувствам, я совершала бесконечные прогулки, забывая даже поесть. После трех или четырех таких дней я стала более спокойной и сдержанной, чем дома, и наконец-то начала воспринимать окружающее. Все еще сухие дорожки уже готовились к осенней распутице и снегу. Они тянулись через засыпающие леса вдоль посеревших гор. Разноцветной — красной и желтой — осталась только листва. Зелено-коричневые папоротники распускали свои увядающие листья над пожухлой травой. Гостиница была почти пустой, в ресторане со мной обедали лишь несколько пожилых людей, а гуляла я в полном одиночестве. Иногда я встречала лесорубов. Рев бензопил был слышен издалека. Мне приходилось с трудом пробираться через лесоповал. От свежеспиленных деревьев поднимался теплый, живой запах, которым еще были полны их стволы. Однажды я испугалась, увидев на тропинке двух дохлых кротов — черных, высохших, со скрюченными лапками. Я обошла их стороной.

Я хотела о многом подумать и многое решить. Прежде всего это касалось устройства моей будущей жизни с сыном. Я очень боялась сделать что-то неверно.

Камиллу со времени праздника я не видела. Как-то ко мне зашел Франц Эрб. Он изменился, был нерешительным, грустным. Он не простил Камилле ее странного поведения и предположил, что, может быть, причины ее необъяснимых поступков коренятся во временах ее нелегкой юности. Он задал мне вопрос, который очень удивил меня, но которому я не придала значения. Он спросил: «Вы знали, что у матери Камиллы на правой щеке был глубокий, отвратительный шрам?» Я покачала головой.

— Наверное, — сказала я, — это случилось тогда, когда фрау Лангталер уже не служила у нас.

Я не видела никакой связи между шрамом и распадом моей семьи.

Встреча с Францем Эрбом не дала никаких результатов и только еще больше отдалила нас друг от друга. «Может быть, мне еще удастся что-нибудь изменить», — сказал он, уходя и не смея взглянуть мне в глаза.

Я сидела на скамейке невдалеке от отеля, на косогоре, полого поднимавшемся к лесу. Земля там была покрыта сухой поникшей травой. В мягком воздухе носились последние стайки комаров. На макушку дерева рядом со скамейкой села сойка и стала что-то возбужденно и громко выкрикивать. Скамейка была мокрой, и я немного замерзла, но не хотела уходить. Я играла в одну игру, которую изобрела, когда отдыхала здесь после прогулок: я закрывала глаза, и, как на экране, передо мной проносились, быстро сменяя друг друга, яркие картинки событий, которые я хотела воскресить в воспоминаниях.

Прислушиваясь к осенним шорохам, я видела себя и Юргена в первые недели бездумной влюбленности, когда слово «разум» не существовало для нас. Рената в красной соломенной шляпе стоит у белой, прогретой солнцем степы. Туфли, которые я надела для танцев, сброшены с ног. Юрген в пустом зале взмахивает руками и выкрикивает снова и снова: «Я хочу на тебе жениться». Стакан молока с клубничным соком, который я проливаю на его новые белые брюки, вызывает у нас приступ неудержимого смеха. Юрген стреляет в тире по бумажным розам, но не попадает ни в одну из них, а потом на все деньги, которые у него были, покупает мне свежие розы. Я отрываю бутоны и выкладываю из их лепестков на траве его имя. Я вижу маленькую круглую головку с двумя крошечными зубками над нижней губой. Это Матиас, толстый и сытый, сидит на большом ковре и играет, его неумелые пальчики никак не могут схватить мяч, они скользят по нему, мяч катится прочь, ребенок ползет за ним. Мама говорит мне: «Ты с каждым днем становишься все симпатичнее». Юрген отвечает: «Я вижу это». Мы едем на каникулы, мы молоды, у нас есть ребенок, улица широкая и ровная, мы мчимся по ней, мы едем, едем, из радиоприемника льется музыка, диктор обещает хорошую устойчивую погоду. Я сижу в кафе рядом с Матиасом, на нем короткие голубые штанишки и красная рубашка, он ест мороженое. Потом появляется дама в темном, я давно, очень давно не видела ее, мое сердце громко стучит от радости. Она не узнает меня. Я рвусь к ней, спрашиваю: «Вы Камилла?» Она глядит на меня и произносит: «Ты Рената». Я отвечаю «да», и она спрашивает: «Как ты живешь?» Я отвечаю: «Хорошо, потому что я счастлива, знаешь, очень счастлива».

Я знаю, что не могу играть в эту игру долго, так как мои веки начинают дрожать и счастливые видения исчезают.

Я открыла глаза и заметила, что по дорожке, ведущей к скамейке, шла темноволосая женщина. Она была в длинных брюках и короткой куртке и выглядела очень спортивно.

Она остановилась передо мной. Наверняка она заранее обдумала слова, которые хотела мне сказать:

— Рената, я больше не могу так. Мне нужно поговорить с тобой.

Мне не оставалось ничего другого. Что я в Вальзинге, она узнала от Юргена, но я никогда не думала, что она поедет за мной. Она села на другой край скамейки и во время разговора не подвинулась ни на сантиметр ближе. Сначала мы молчали. Я давно не видела Верену. Она выглядела моложе своих девятнадцати лет, но в ней уже нельзя было узнать прежнюю девочку. Передо мной была молодая женщина. Несмотря на мое нежелание разговаривать, во мне пробудилось непреодолимое любопытство.

— Мы хотим пожениться в следующем году, — начала Верена без всякого вступления.