Алексей Слаповский - Пересуд

• Название: Пересуд
• Автор: Алексей Слаповский
• Жанр: Современная проза

Новый роман Алексея Слаповского, на первый взгляд представляющий для читателей вполне образец жанра, по-голливудски щедро приправлен экшеном и не особо замаскированными намеками на «героев нашего времени». Сделано это так явно, что читателю ничего другого не остается, как с головой уйти в переживания пассажиров маршрута «Москва-Сарайск», захваченных сбежавшими бандитами, проглотив вместе с наживкой неизбежные для такого рода схем карнавальную гротесковость характеров, ситуационность повествования и моралите.

---

Алексей Слаповский «Пересуд» Роман

ThankYou.ru: Алексей Слаповский «Пересуд» Роман

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

17.40 Москва, Павелецкий вокзал

Это ведь, милая, про каждого из нас — виновен, но невменяем!

Тимур Кибиров

— Смотри, чтобы пьяных не было, — сказал Козырев Артему, напарнику и племяннику в одном лице.

— Знаю, — откликнулся Артем.

После нескольких случаев, когда выпившие пассажиры безобразничали в салоне, приставали к другим, буянили (пришлось один раз даже вызывать милицию), Козырев зарекся брать таких в автобус. Нервы стоят любых денег, а осталось их у него — нервов то есть — к пятидесяти трем годам не так уж много, надо и поберечь.

Он видел, что хмурому, невыспавшемуся Артему его напоминание показалось лишним, и мысленно усмехнулся: не нравится — а терпи. Сколько рейсов будет, столько и напомню. Потому что понял Козырев опытом своей жизни: люди — народ безответственный, непамятливый, безалаберный. Сто раз скажешь Артему, к примеру, что за три километра от Луховиц подстерегает тайный пост «зеленых братьев», как водители называют дорожных милиционеров, что корыстно прячутся в придорожных лесах и высматривают оттуда нарушителей, а он все равно, подъезжая к опасному месту, жмет на газ. Слепой, и тот видит лучше зрячего, догадался однажды Козырев, оказавшись свидетелем аварии, когда на перекрестке человек в черных очках и с палочкой ускользнул из-под несшегося по голому льду грузовика, а находившийся с ним рядом вполне зрячий молодой человек не успел отскочить, бесславно погиб. Слепой знает, что всегда не видит, и осторожничает, а зрячий думает, что всегда видит, потому и прет не глядя, часто приходилось наблюдать Козыреву.

Впрочем, не всю жизнь он рулит и меряет бесконечные русские километры, был и принцем, и нищим, как сам он выражается, если выпьет и впадет в лирику, снизойдя до разговоров с женой за неимением других собеседников: с друзьями Козырев давно дружить перестал, убедившись в их неспособности понять даже десятую часть того, что понимает он сам. Учился Козырев когда-то в политехническом институте на энергетика, работал инженером с окладом сто двадцать рублей, женившись, стал летать в Сургут, добывал государству нефть, а себе деньги на пропитание семьи: две дочери все-таки. Приобрел язву от волюнтаристской кормежки (шутка однобригадника, выпускника исторического факультета), пристроился техником в «Горсвет», где не видел в глаза никакой техники, а только бесконечные бумажки расчетов энергии и денег. С приходом новых времен (сильно уже теперь состарившихся) нанялся в частную фирму, занимался перевозкой и складированием товаров широкого потребления, попытался сам заняться мелкооптовым бизнесом — сначала удачно, потом прогорел. Некоторое время разочарованно выпивал, не обращая внимания на попреки жены, и — жить надо на что-то — взялся за частный извоз. Однако хотелось чего-то солидного, и Козырев, получив права соответствующего образца, устроился в автобусную компанию на дальние рейсы.

Сестра упросила взять напарником Артема, чтобы тот всегда был занят делом и почаще отрывался от города. Она беспокоилась не напрасно: Артем хоть и был парнем с руками, автослесарем и водителем, но слишком увлекался вечерней и ночной городской жизнью: отработав свое, закатывался в какие-то клубы, больше подходящие для богатой нетрудовой молодежи, и там знакомился с несомненно сомнительными девушками, у которых пропадал иногда по нескольку дней и ночей, пользуясь своей, увы, довольно красивой внешностью: волосы русые, густые, рост высокий, плечи широкие, улыбка белозубая. И говорит при этом удивительно складно, хоть и не всегда вполне грамотно, не в молчаливых Козыревых пошел — может, отец Артема таким был; Козырев с удовольствием спросил бы его, если б знал, где найти.

Вот и ездят они уже четвертый год на комфортабельном, но ветхом «мерседесе», ездят рейсами «Сарайск— Москва» и обратно. Не напрягаясь, получается восемнадцать часов туда и семнадцать с половиной обратно. Почему так выходит, они не понимают. Та же дорога, те же остановки для заправок, перекусов, проминки пассажирских ног, все то же самое, но факт: обратно приезжают всегда на полчаса быстрее.

— Это логично, Олег Ильич, — не раз говорил Артем. — Домой всегда дорога короче, мы, наверно, сами не хотим, а быстрей ездием, а еще, если на глобус посмотреть, то ведь вниз получается, вот мы вниз и катим по наклонной плоскости!

Козырев, зная, что и первый, и второй аргумент — глупости (да и племянник это, конечно, понимал, просто шутил), добродушно усмехался. Ему нравилось, что Артем с самого начала называет его по имени-отчеству, а не простонародно «дядя Олег» — в конце концов, Козырев по происхождению (мама была воспитательницей детского сада, а отец мастером на заводе) и по образованию — интеллигент, хотя интеллигенцию мало уважает за болтовню и попытки применить к практическим законам жизни идиотские законы теории. А главное: интеллигенты позволяют творить с собой все, что кому захочется, и только ноют, не принимая никаких мер. Даже революцию за них рабочие и матросы сделали, думал иногда Козырев, размышляя об истории — ибо вы даже и представить не можете, о чем только не размышляет в дороге водитель междугородного долгого автобуса. Недавно, например, Козырев, проезжая мимо озерца, увидел лодку с рыбаком, возникло в мозгу слово «приплыли», потом вспомнилось выражение «картина Репина "Приплыли!"». Потом Козырев стал думать, есть ли действительно у Репина такая картина. Потом вдруг обнаружил, что знает, как звали художника — Илья Ефимович. Естественным образом вспомнился другой Илья Ефимович, пьяница-баянист со второго этажа дома, где жил Козырев в детстве, — и то, как он, похоронив жену, сидел в тот день дотемна у подъезда и играл сначала что-то печальное, а потом разошелся, заиграл плясовую с переборами и сам же стал плясать, ухая и притопывая, соседи глазели из окон: кто смеялся, кто ругался, кто сочувствовал, а кто-то тайком нашептал в телефон, приехала милиция, но тут весь дом встал на защиту: «Вы что, с ума сошли, у человека горе, жену схоронил!» И тут Илья Ефимович вдруг застыл, будто к чему-то прислушиваясь, сказал удивленно: «Умерла!» — и, грохнув баян об асфальт, упал на лавку и залился слезами. Вспомнив это, Козырев начал думать, в чем причина несходства мужской и женской психики, почему мужчины плачут гораздо реже, чем женщины? И почему женщины дольше живут? И почему природа так странно устроила, что мужчина вокруг женщины готов виться, как идиот, часами и днями — ради, собственно, чего? Ради очень, если подумать, быстрого и нехитрого удовольствия, а скорее — для подтверждения того, что ты еще мужик: к такому выводу Козырев пришел по мере накопления возраста и естественной усталости. А вот Артем вместо того, чтобы отсыпаться, использует считанные часы и в Москве, и в Сарайске, мотается к подружкам и приходит от них утомленный, и сажать его за руль нельзя, поэтому рейс всегда начинает Козырев, каким бы ни было его настроение и состояние здоровья. И это уже не перешибешь: Артем, во многом покладистый (из-за лени сопротивляться), в данном вопросе упирается железобетонно, будто не шашни свои защищает, а саму жизнь. И дрыхнет несколько часов как мертвый на лежаке позади водительского кресла. Этот лежак и закуток европейским нежным «мерседесом» не предусмотрен, они сами его соорудили за счет пассажирских мест — отгородили от салона пластиком на каркасе из никелированных труб, повесили шторку, стало уютно.

А проснувшись, Артем обязательно пройдется по салону и осмотрит женские кадры, прицениваясь неугомонным карим глазом, и кого-нибудь обязательно зацепит легким разговором. А потом, может быть, углубит тему, подсядет к девушке, если одна, что-то начинает говорить мягко и негромко, посмеиваясь, девушка тоже посмеивается — сперва осторожно, потом доверчиво. И часто бывает, что, когда приезжают в Сарайск или Москву, Артем с веселой виноватостью говорит:

— Олег Ильич, мне на часок отлучиться надо…

— Знаю я твой часок. А мне работать?

— Отработаю! Сколько меня не будет, столько за рулем отсижу!

Что ж, Козырев отпускает — если нет срочного ремонта.

Девушек этих было много, на Козырева они не действовали, пока Артем не подцепил блондинку с пышной грудью и всем остальным настолько налитым, что казалось — пальцем надави, и сок брызнет. Козырев раз на нее глянул, другой — и вдруг что-то в нем заворочалось. Не мужская жадность, нет, хотя и она тоже. И не то его привлекло, что подобных девушек у него никогда не было. Этот аргумент Козыреву давно уже кажется неумным. А для Артема он чуть ли ни основной. Было дело, уволок тетку лет сорока, трудовую, в сером плаще и линялом платке, в резиновых сапогах, с морщинистым лицом моложавой старухи.