Давид Гроссман - Будь мне ножом

• Название: Будь мне ножом
• Автор: Давид Гроссман
• Жанр: Современная проза

---

Иногда я воображаю это до мельчайших подробностей. Как он вызовет мой дух и, сжав его в пальцах, исследует в послеполуденном желтоватом свете, как будто держа в руке ненужную, но безопасную вещь. И тогда я осторожно проведу пальцем по его телу, а затем — по своему, как по ленте Мёбиуса, у которой невозможно заметить переход с наружной стороны на внутреннюю…

Кажется, настало время для рекламной паузы.

24 июня

Смешно, что тебе так нравятся мои «городские рассказы». Я уже начинаю думать, что это благодаря тебе со мной теперь происходит гораздо больше таких «мгновений» (в самом деле — город говорит со мной, как никогда не говорил!)

Вот тебе свеженькое: сегодня утром на бульваре Бен-Иегуды рядом с кафе «Атара» выступал клоун, он же — фокусник. Возможно, тебе случалось его видеть: громадный мужчина, этакий Распутин, представляющий гиньоль с гильотиной. Я его знаю и уже давно перестал около него останавливаться. Но сегодня задержался посмотреть. Может быть из-за слова «гильотина», которое неожиданно вернулось ко мне в последнем большом письме, где ты, почувствовав себя угнетённой, вспылила.

Фокусник попросил выйти добровольца, и один парень из публики — американский турист — подошёл и положил голову в колодку. Фокусник, сильно суетясь, измерил окружность его шеи, срезал лезвием один его волосок, поставил перед ним корзину, и все вокруг засмеялись.

И вот, когда фокусник высоко поднял нож гильотины, парень вдруг протянул через колодку обе руки и, не задумываясь, инстинктивным и очень трогательным движением придвинул корзину так, чтобы его голова «упала» точно в неё.

Все засмеялись, а меня это взволновало, как будто ты была там со мной, и я показал тебе что-то своё, то, что мне не выразить словами.

28 июня

Посылаю снимок, который, возможно, тебя порадует.

В старой подшивке «Слова недели» я сегодня утром (не случайно!) нашёл фото твоего кузена Александра. И ты уж прости меня, но я вполне могу понять панику твоих родителей: не только потому, что он был старше тебя на шесть лет; было что-то ещё в его внешности, в волчьем выражении лица…

Посмотри, например, как он стоит на пьедестале почёта. Эта улыбка. (Но я вынужден признать, что даже в дурацкой купальной шапочке и с медалью он выглядит довольно внушительно, супер-самец. Эти плечи, мускулы на груди и руках.)

Ужасно, правда? Видеть всю эту силу и спесь и думать: а ведь он и не знает, что через пять лет будет лежать мёртвым на трамвайных рельсах.

Я пытаюсь найти в нём отпечаток тебя — ведь фото было сделано в ту же самую неделю — и не нахожу. Что это значит? Что твоя мать была права? Тем не менее, мне кажется, что я вижу неожиданную мягкость в линии рта, в нижней губе. Так, может быть, даже такой опытный Казанова, как он слегка подтаял из-за того, что это был твой первый поцелуй, а с ним — единственный?

Но есть ещё одна странность: я полистал газеты периода следующей Маккабиады[10], которая была три года спустя, и обнаружил, что он опять был в составе сборной Бельгии (но на этот раз никакой медали не получил). По моим подсчётам тебе было тогда шестнадцать с половиной лет, то есть, ты была уже не в том возрасте, когда тебя можно было бы запереть дома, запретить тебе с ним встречаться или удержать тебя от нарушения запрета любым путём (а он, конечно же, приходил к вам в гости передать привет от семьи…). И мне странно, почему после той бури, которую ты описала, после твоих страстных клятв, после мечтаний о нём в течение целого года, надушенных писем и т. д. — почему же ты отказалась снова с ним встретиться?

Я думаю — пусть даже ты повзрослела за три года и поняла, что для него это было всего лишь минутным увлечением, и он не совсем тот, о ком ты мечтала; но всё же, разве тебе не было любопытно? Не было желания просто прийти и сказать — посмотри на меня, видишь, как я выросла, я уже не твоя маленькая сестрёнка…

(Не понимаю, почему мне так грустно, когда я думаю о его последнем приезде.)

Кстати о поцелуях: передай привет той родинке, с которой ты распрощалась в период созревания. Того потрясающего соития я не забуду. Может быть, когда-нибудь, в другой жизни, я тоже её поцелую.

30 июня

«Какая дивная погода, Луиза, какое щедрое солнце! Все жалюзи у меня закрыты пишу в потёмках».

Так писал Флобер Луизе Коле. Я наткнулся на это сегодня и, несмотря на твою подначку (я действительно всё время цитирую?), увидел в этом наш личный символ.

В последние два дня я много думал о твоём предложении, об этом странном предложении дружбы, запоздавшем на десятки лет. Ты вынудила меня вернуться в не слишком приятное время. Кроме того, я не уверен, что история, которую я разыскал, будет «парой» твоей истории и той рассудительной и здравомыслящей девочке, какой ты, как мне кажется, была, принимающей решение и выполняющей его решительно и не колеблясь… Сказать по правде, Мирьям, я не уверен, что та девочка выбрала бы себе в «пару» мальчика из того времени.

Мне было лет тринадцать. Не буду описывать, как я выглядел, — это тебя рассердит, а зачем мне дразнить тех, кто сильнее меня — но я, очевидно, вызывал к себе некоторый интерес, потому что одна дефективная девчонка, жившая в нашем квартале, похитила меня и сделала мне операцию без наркоза. Сейчас ты скажешь, что в моих описаниях всё всегда выглядит более драматично, чем в жизни, но именно это она со мной и сделала.

Не знаю, сколько ей было лет, она даже не умела разговаривать, мычала. Мосластая, мужеподобная девушка, бедная дурочка, над которой я всегда насмехался, подкарауливая, когда отец выводил её на ежедневную прогулку (он ходил с палкой, чтобы защищаться, если она нападёт на него, представляешь?) В течение нескольких лет я возглавлял в нашем квартале организованное издевательство, придумывал самые злые способы посмеяться над ней и её несчастным отцом, надписи мелом на асфальте, карикатуры…

Ты вправе спросить, почему я над ней смеялся. Почему, используя всю свою трусливую смышлёность, я привлекал всеобщее внимание к ней и только к ней? О, как я над ней смеялся! Сколько остроумия и яда я в это вкладывал! Короче, однажды ей удалось сбежать, её отец упал в обморок на лестнице, и всех соседей и ребятню квартала призвали на поиски, приехала полиция, и было много шума.

Я потихоньку улизнул от толпы и пошёл в конец улицы на пустырь, где теперь большая гостиница. Там в одном из самых запущенных углов за многие годы скопилась куча мусора: старые матрацы, плиты, маленький испорченный холодильник и прочий хлам со всего квартала. Позади этой кучи у забора заросли кустов образовывали маленький тёмный тайник, где я любил уединяться в уверенности, что о нём никто, кроме меня, не знает.

Я почувствовал, что она пойдёт туда, Что животный инстинкт приведёт её туда, куда ни один нормальный человек не полезет. И действительно, стоило мне шагнуть в темноту, как она прыгнула на меня, и в ту же минуту я со странным смирением понял, что она меня ждала.

Когда-то ты спросила, не помню, почему, (может быть, говоря о громоотводе?), случалось ли мне по-настоящему кричать «Спасите!»; с разрывающимся горлом и глазами, выпученными от ужаса и отчаяния. Возможно, в тот раз, когда она волокла меня в кусты, я должен был так кричать, но именно тогда я молчал. Об этом весь этот рассказ, Мирьям.

Она бросила меня на землю, улеглась сверху и, не теряя ни минуты, со страшной силой начала тереться своим телом о моё. Мы были как два кремня. Я не мог пошевелиться, как будто был в обмороке, но видел и слышал всё. Она была явно одержима какой-то сумасшедшей идеей, клокотавшей в ней, — дикой идеей, которую только я один в целом свете мог понять. И дело тут было даже не в сексуальности, в обычном смысле слова. Всё было гораздо более сложным и, как бы это сказать, тёмным, как будто она стремилась истолочь в пыль вещества, из которой мы оба созданы…

Нужно подробнее?

Я говорю о всех веществах, о всех её и моих рудах. Почему? Не знаю (знаю, знаю). Чтобы создать нас заново более правильными. Уравновесить, что ли, или как-то «уравнять» всё, что было в избытке и чего недоставало у неё и у меня тоже, в теле и в душе (Можно понять такую фразу? Она имеет смысл вне меня?) Просто создать заново нас обоих более правильными или, может быть, более сносными для нас самих со всем тем, чего в нас недостаёт или в избытке… Вот такая странная история, дефективная девчонка хотела создать меня заново. Клянусь тебе, это именно то, что было в её искривлённых мозгах, и это только я один понял, и поэтому я даже не звал на помощь — это было наше с ней личное дело. Не понимаю, как я решился об этом рассказать.

Ну так как, мог бы он быть «парой» той девушке, какой ты была, — интеллектуальной и уверенной в своих суждениях?

…Помню, как она взяла мою левую руку своей шершавой рукой и десять, двадцать, пятьдесят раз пропихнула свои пальцы между моими, потом это же проделала с моей правой рукой. Плечом о плечо, грудью об грудь, животом о живот билась она методично и старательно, и в её мёртвых глазах светилась одна великая идея. Я для неё не существовал, и это меня совсем ошеломило и парализовало, ей надо было уладить дело с чем-то во мне, но не со мной. Это не имело смысла в светлом мире, но в темноте я знал и чувствовал, что она изо всех сил старается сделать что-то хорошее и для меня тоже, будто пытается перетасовать карты в её и моей колодах, чтобы потом раздать их нам опять по справедливости. Ты понимаешь? Только она своим гениально-звериным инстинктом почуяла, что я тоже не слишком доволен тем, что выпало мне в лотерее озорницы-жизни, и тоже отчаянно нуждаюсь в исправлении! Ты ещё здесь, Мирьям? Скажи, можно ли рассказать о таком кому-то и надеяться, что он действительно тебя поймёт; может ли мужчина рассказать о таком женщине, за которой ухаживает; и может ли муж рассказать о таком жене за чашкой кофе?