Юрий Папоров - Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе

• Название: Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе
• Автор: Юрий Папоров
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-352-00279-9

Габриель Гарсия Маркес — один из величайших писателей в истории мировой литературы, автор бессмертного романа «Сто лет одиночества», символ самого популярного жанра наших дней — «магического реализма».

Впервые публикуемая книга «Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе» — не просто биография. Это уникальный материал, интервью и письма писателя, газетные и журнальные публикации, воспоминания друзей: Хулио Кортасара, Марио Варгаса Льосы, Карлоса Фуэнтеса; десятилетия литературного труда и яркой жизни, — путь к мировой славе.

---

Сентябрь-октябрь 1957 года Гарсия Маркес провел в Париже, где писал репортажи, которые через несколько лет вошли в небольшую книжку «De viaje por los paises socialistas» («О поездке по социалистическим странам»).

В Париже Гарсия Маркеса ждал Гильермо Ангуло, его друг, которому в Риме так и не удалось никого заинтересовать повестью «Полковнику никто не пишет». Однако это не помешало им обоим, вместе с Эрнаном Виеко и другими колумбийцами, гулять напропалую все то время, когда Гарсия Маркес не сидел за пишущей машинкой, кстати, привезенной им из Венгрии. Закончив работу над репортажами, он отправил их в Боготу Эдуарде Саламея Борде.

В ноябре Гарсия Маркес получил из Каракаса деньги за публикацию (по протекции Плинио Мендосы) в журнале «Моменто» (15, 22 и 29 ноября) репортажей «Я посетил Венгрию» и «Я был в России». Он отправился в Лондон, где собирался совершенствовать свой английский. Но жизнь в Англии сложилась таким образом, что писатель вынужден был снимать каморку в самом дешевом отеле в Южном Кенсингтоне, где он писал рассказы, выбирая сюжеты из романов «Дом» и «Недобрый час».

Гарсия Маркес очень рассчитывал, что сможет задержаться в Лондоне, получив деньги из Боготы от своего друга Эдуардо Саламеи за публикацию репортажей о социалистических странах в газете «Индепендьенте». Но Эдуардо Саламея, будучи человеком левых убеждений, прочитал репортажи и пришел в изумление от всего того, что довелось увидеть их автору. Он счел, что опубликование подобного материала нанесет сильный удар по левым политическим силам Колумбии, которые и без того были абсолютно беспомощны, и потому упрятал репортажи в самый дальний ящик своего письменного стола, откуда Гарсия Маркес забрал их только через два года, когда вернулся в Боготу.

Очутившись в середине декабря 1957 года в Лондоне, Гарсия Маркес не слишком хорошо представлял, что же ему делать дальше. Вновь выручил случай. Владелец и главный редактор венесуэльского журнала «Момента» Карлос Рамирес Мак Грегор, который до сих пор ни за что не соглашался брать на работу колумбийского журналиста, неожиданно уступил настояниям Плинио Мендосы и послал Гарсия Маркесу в Лондон телеграмму с вызовом и авиабилет.

Утром, накануне Рождества, Плинио и Соледад Мендоса встречали Гарсия Маркеса в аэропорту «Майкетия». После дружеских объятий и поцелуев Плинио спохватился:

— Старик, а где твои вещи?

— А их у меня нет. Вот картонный ящик. В нем рукописи и все прочее.

Из аэропорта они сразу же поехали на малолитражке в редакцию «Моменто». Увидев бледного, истощенного, неважно одетого человека с пышными черными усами, владелец журнала усомнился, прав ли он был, поверив Мендосе, что Гарсия Маркес — это известный в Колумбии писатель и опытный журналист. Впрочем, Рамирес Мак Грегор решил не отступать и принял протеже Мендосы на должность редактора с приличным окладом. Услышав сумму, Гарсия Маркес судорожно сглотнул.

— Плинио, и вы, Габриель, прошу вас, не теряя ни минуты, займитесь подготовкой новогоднего номера. Прямо сейчас! — Хозяину не терпелось как можно скорее убедиться, ошибся он или нет.

— О чем ты сейчас думаешь, Габо? — спросил Плинио, когда они, выйдя из кабинета, спускались по лестнице. У Габриеля был отсутствующий вид.

— Я почему-то вспомнил самую долгую ночь в моей жизни. Это было в Париже. Мне негде было спать. Я усаживался на крыльцо какого-нибудь дома и клевал носом. Потом шел отогреваться к решеткам метро и все думал, карахо, только бы не повстречать полицейских. Они принимали меня за алжирца и не раз избивали, прежде чем проверить документы.

— Теперь с этим покончено!

— Еще я думаю о Мерседес: Она так долго меня ждет. Я не встречал женщины более преданной и верной.

— Так вези ее сюда!

— Вот об этом я как раз и думаю. С первой же зарплаты слетаю в Барранкилью. И еще я думаю о том, что я наконец в Каракасе, городе Боливара. И вспоминаю венесуэлку Хуану Фрейтес, жену генерала Маркоса Фрейтеса. Во времена военной диктатуры Хуана Висенте Гомеса он нашел пристанище в Аракатаке. Добрая Хуана принимала роды у моей матери, когда я родился. Хуана спасла меня, вовремя перерезав душившую меня пуповину. Потом, когда я подрос, она много рассказывала мне о Венесуэле времен диктатора Гомеса.

Они обедали в ближайшей харчевне, которую обычно посещал простой люд, и Плинио был немало удивлен, видя, с какой жадностью Габриель поглощает один бифштекс за другим. «Коньо, не мешай мне чувствовать себя дома. Сто лет не ел наших бифштексов», — заявил Габриель и заказал еще.

К вечеру Плинио и Соледад поселили Габриеля в пансионе, где обитали итальянские эмигранты, в районе Сан-Бернардино, неподалеку от дома, где Мендоса снимал просторную квартиру. Очень скоро Габриель, у которого был легкий уживчивый характер и который не брезговал ни стиркой, ни уборкой в доме своих друзей, переселился к ним.

Хозяин журнала неожиданно улетел в Нью-Йорк, и выпуск новогоднего номера практически лег на плечи Плинио и Габриеля, опыт и усердие которого в редакции сразу же оценили.

За рождественские и новогодние праздники Габо просто расцвел на глазах у своих новых друзей. Писатель объяснил это тем, что он, «ощутив вкус и аромат гуайаябы, чувствовал себя так, будто родился заново».

В первый свободный день, 1 января 1958 года, Плинио и Соледад решили отвезти Габриеля на пляж, чтобы «слегка прикрыть загаром европейскую бледность». Габриель, зайдя за своими друзьями, сказал им, что проснулся с предчувствием какой-то беды, от которой им придется спасаться бегством. Был полдень, и не успел Габриель договорить, как весь город услышал рев военных самолетов и грохот зенитных батарей. Летники военно-воздушной базы в Маракае, восставшие против диктатора Переса Хименеса, обстреливали президентский дворец «Мирафлорес».

Мятеж был подавлен, однако революционная обстановка в стране вынудила диктатора оставить Венесуэлу. 23 января Перес Хименес сбежал к своим покровителям в США.

Три недели продолжались стихийные выступления против диктатуры, шли аресты, лилась кровь. В один из дней, — к счастью, ни Плинио, ни Габриеля в редакции не было, — полицейские увезли весь персонал в Комитет национальной безопасности, а журнал закрыли и опечатали здание редакции.

Но не прошло и двух часов, после того как стало известно о бегстве диктатора, а Плинио и Габриель уже были в редакции и по городскому радио оповещали сотрудников журнала и рабочих типографии о возобновлении издания.

На следующий день они вдвоем отправились во дворец «Мирафлорес» за материалом.

На улице их остановил патруль бойскаутов, который сообщил, что пять минут назад у самой площади была обстреляна машина, в которой ехала женщина с ребенком. Оба убиты. Нелепая смерть.

«Габо откинулся на спинку сиденья и не произнес ни слова, — вспоминает Плинио Мендоса. — Ни один мускул не дрогнул у него на лице. С таким же каменным лицом он садился в самолет.

Со временем я понял, что ныне исчезнувший страх, от которого в те времена его лицо делалось мертвенно-бледным, был связан с его литературным призванием: он не мог позволить себе погибнуть, не написав то, что чувствовал себя обязанный написать. Каждый раз перед посадкой в самолет он должен был основательно выпить. После успеха „Ста лет одиночества“ и особенно после появления на свет „Осени патриарха“ он перестал бояться опасности.

Нынче он садится в самолет, как в такси» (20, 54).

— Знаешь, Габо, я все больше склоняюсь к мысли, что поспешный отлет Мак Грегора в Нью-Йорк, якобы на встречу Нового года, связан с тем, что он знал о готовившемся мятеже пилотов базы Маракай. Он струсил! — Друзья сидели за ужином в доме Плинио.

— Ну и фиг с ним! Это даже к лучшему. Будь он здесь, карахо, нам бы никогда не выпустить такого номера журнала. В страну вернулась демократия. — Габриель обсасывал куриную ножку.

— Ты опасался, разойдется ли стотысячный тираж, Плинио. — Соледад чувствовала себя соучастницей происходящего. — Я специально сегодня ездила по киоскам и видела, как бойко раскупается номер. Только за сегодняшний день я слышала четыре хвалебных отзыва. А какие удачные иллюстрации! Люди покупают журнал, чтобы сохранить его на память о событиях.

— Но мы его сделали за сорок восемь часов, и практически вдвоем. Габо удивил всех, так здорово он работал. Боюсь только, что за революционную передовицу Мак Грегор сильно прогневается на нас.

— Победителей не судят. Ему никогда не удавалось распродать более пятидесяти тысяч. — Габриель бросил салфетку на стол. — Прилетит и нас поздравит!