Юрий Папоров - Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе

• Название: Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе
• Автор: Юрий Папоров
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-352-00279-9

Габриель Гарсия Маркес — один из величайших писателей в истории мировой литературы, автор бессмертного романа «Сто лет одиночества», символ самого популярного жанра наших дней — «магического реализма».

Впервые публикуемая книга «Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе» — не просто биография. Это уникальный материал, интервью и письма писателя, газетные и журнальные публикации, воспоминания друзей: Хулио Кортасара, Марио Варгаса Льосы, Карлоса Фуэнтеса; десятилетия литературного труда и яркой жизни, — путь к мировой славе.

---

Он рассеянно поглядывал то на стакан, то следил за кольцами сигарного дыма, не обращая никакого внимания на колумбийских студентов, сидевших вокруг.

Он будто нехотя говорил о своей поездке в Женеву в качестве спецкора газеты „Эспектадор“ и о встрече в верхах между американцами и русскими. На нас это все не производило особенного впечатления. Но он, казалось, гордился причастностью к этому событию даже больше, чем успехом своей первой книги» (20, 13).

— «Палая листва» написана под сильным влиянием Фолкнера, — вдруг сказал какой-то студент, куривший трубку. — Принцип чередующихся монологов точно такой же, как в рассказе «Пока длилась агония».

— Какой принцип? — спросил Гарсия Маркес и удивленно поглядел на Плинио.

— Как в том эпизоде, где трое парней идут к реке.

Автор «Палой листвы» несколько смутился и произнес:

— В Колумбии мне никто об этом не говорил.

Тут освободился соседний столик, и Гарсия Маркес, сказав, что ему надо поговорить с Мендосой, пересел туда вместе с ним.

— Вы помните, Габо, где и когда мы познакомились? — спросил Плинио, когда они уселись.

— В Боготе, в кафе «Рим», в ноябре сорок седьмого. Когда нас представили, я сказал тебе: «А, доктор Мендоса. Как обстоят дела с лирической прозой?»

— Верно! Вы меня тогда предельно удивили. Я сразу понял, что вы читали мой рассказ о закате в саванне, опубликованный моим отцом, который издавал еженедельник «Сабадо» («Суббота»).

— Еще бы! Тебе тогда не исполнилось и шестнадцати. Мне было интересно его читать.

— А вам было двадцать. Вы напечатали уже два отличных рассказа. О вас говорили,' что вы худой как щепка, но самый веселый из всех своих друзей, и что у вас реакция игрока в бейсбол, и что вы будущий большой писатель. Я хорошо помню, вы были одеты пестро, как исполнитель румбы. И когда вы положили руку на задницу нашей официантки и предложили ей провести с вами ночь, а она отказалась, вы бодро заявили, что у нее в тот день была менструация. Я так хотел походить на вас, но я был совсем другим.

— Послушай, Плинио, ты мне нравишься. Карахо, давай без церемоний. Переходи на «ты» и будем дружить.

— Идет! Спасибо. А когда ты в тот раз ушел, мой друг…

— Луис Вильяр Борда.

— Да. У тебя, Габриель, потрясающая память.

— Как у каждого будущего большого писателя. Ну и что было?

— Луис сказал, что ты отличный парень, но мазохист. Я не расслышал и спросил: «Коммунист?» Луис рассмеялся и пояснил, что ты в понедельник всем в университете объявляешь, что у тебя сифилис, а в пятницу — что туберкулез, что статьи у тебя не получаются, а на самом деле все выходило прекрасно. Ты пьянствуешь, а сдавать экзамены не ходишь и частенько просыпаешься утром в борделе.

— Зато у меня есть о чем писать!

— Кстати, что ты сейчас пишешь, если не для газеты?

— Большой рассказ-памфлет о жизни людей в Сукре в конце сороковых годов. Словом, коньо, о диктатуре Рохаса Пинильи. Я вспоминаю счастливые недели каникул, которые проводил в доме родителей, и дерьмовое существование людей, которыми управляли как хотели мэр города — ставленник диктатора, его полиция, военные, судья, епископ. Название памфлета «Недобрый час». В те годы находились люди, которые расклеивали на стенах домов листовки против Рохаса Пинильи.

— И это будет интересно читателям?

— Я втисну туда рассказ о том, как обманутый муж отрубил голову Хоакину Веге, тромбонисту городского оркестра, любовнику его жены.

— Желаю тебе удачи!

Вечером в сочельник Плинио повел с собой Габриеля в дом колумбийского архитектора Эрнана Виеко и его супруги Хуаны, которые помогали как могли всем колумбийским студентам, жившим в Париже.

Хозяин дома задержал на госте внимательный взгляд совершенно желтых глаз, в глубине которых вспыхивали веселые искорки, а хозяйка дома Хуана, стриженная «под мальчика», удостоила Габриеля дружеского объятия, после чего гость устремился к большому книжному стеллажу, сооруженному из кирпичей и досок.

В середине вечера пришел студент с гитарой и очень неплохо спел несколько грустных, полных мечтаний о лучшей жизни песен Атауальпы Юпанки. Когда же гитара перешла к Гарсия Маркесу, спецкор ведущей колумбийской газеты вновь стал Габо, веселым заводилой, который, как и прежде, покорил всех вальенатами Рафаэля Эскалоны и, конечно, стал душою вечера. Хотя Плинио А. Мендоса много лет спустя написал в своей книге:

«— Зачем ты притащил к нам этого ужасного типа? — прощаясь, тихо спросила меня Хуана.

Хуане была свойственна критическая оценка людей.

— Он действительно кажется тебе ужасным?

— Слишком много мнит о себе, — недовольно сказала она. — Кроме того, он гасит сигареты о подошву своего ботинка» (20, 16).

Покинув хозяев дома уже под утро, Габриель отправился с Плинио и студентами на набережную Сен-Мишель, ему хотелось поглядеть и потрогать восьмое чудо света — снег. Он видел его впервые в жизни, и ему вспомнился лед в холодильнике, где хранили рыбу — морского окуня в американском районе Аракатаки.

Остаток декабря и весь январь Габриель не расставался с Плинио. Его новый друг разработал четкий план, в соответствии с которым он познакомил Габо со всем Парижем. Потом Плинио Мендоса улетел в Каракас — там скрывались от преследований диктатора его родные, — где начал активное сотрудничество с журналами «Элита» и «Моменто». Дружба Плинио Апулейо Мендосы и Габриеля Гарсия Маркеса превратилась со временем в настоящее братство.

— Что же вы теперь будете делать? — озабоченно спросил архитектор Эрнан Виеко.

— Из Парижа не уеду! Смешно сейчас возвращаться в Колумбию. Арестуют! — сказал Габриель и бросил на пол газету «Монд»; они только что прочитали о том, что в Боготе генерал Рохас Пинилья закрыл газету «Эспектадор».

Они сидели в кафе на улице Эколь. В середине января 1956 года в Париже лежал снег.

— Вам будет очень трудно найти здесь работу, Габо, — заметил Виеко. — Чем вы предполагаете заниматься?

— Писать! Надо закончить три начатых рассказа. Наконец засесть за роман, который давно созрел в голове.

— Но теперь чеки из газеты приходить не будут, — вслух подумал архитектор.

— Очень надеюсь на доброту хозяйки отеля. Мне кажется, с этой мадам мне повезло.

Гарсия Маркес не ошибся. Мадам Лакруа, видя, что ее новый жилец ночи напролет что-то пишет, расспросила его и, узнав, что он сочиняет роман, предложила ему перебраться в комнату на чердаке, где он может жить до тех пор, пока у него не появятся деньги, чтобы с ней рассчитаться.

И вновь Гарсия Маркесу улыбнулась удача. 15 февраля он получил сообщение, что в Боготе вместо закрытой «Эспектадор» начала выходить газета «Индепендьенте» («Независимая»), которую возглавил бывший и будущий президент Альберто Льерас Камарго, опытный и ловкий политик, писатель и отличный журналист.

Гарсия Маркес тут же отправив в Боготу огромный репортаж из семнадцати частей, опубликованных в «Индепендьенте» в период между 18 марта и 5 апреля 1956 года. Он назывался «Процесс по делу о французских тайнах». «На наш взгляд, это был единственный плохой репортаж, вышедший из-под пера Гарсия Маркеса за всю его долгую и блестящую карьеру журналиста. В нем не было ни четкой структуры, ни привычного стиля, он был написан без должной динамики и почти без юмора; казалось, его писали в спешке, без какой бы то ни было подготовки и обдумывания. Действительно, незнание языка и истории страны, непонимание политики правительства и сути французского общества явились серьезным препятствием в работе репортера, который считал себя обязанным писать, чтобы прокормиться», — пишет Дассо Сальдивар (28, 526).

Теперь чеки приходили с опозданием, хотя Гарсия Маркес чуть ли не каждый день писал в редакцию отчаянные письма, в которых красочно описывал свое катастрофическое материальное положение. Однако настоящая катастрофа разразилась 15 апреля, когда вместо очередного чека редакция газеты прислала своему репортеру авиабилет для возвращения в Колумбию.

Гарсия Маркес поступив по-своему: он обменял билет на наличные и остался работать в Париже.

Обычный день писателя выглядел так: он просыпался между часом и двумя, шел в душ, расположенный на этаже отеля, шел в бистро перекусить, повидать друзей и попрактиковаться во французском, потом обедал в какой-нибудь дешевой забегаловке и снова сидел с друзьями в кафе. В девять вечера он шел домой и садился за пишущую машинку. Писал он только по ночам, когда город затихал, а постояльцы отеля укладывались спать. Часы на башне Сорбонны, отбивавшие каждый час прожитой жизни, ему не мешали. Он ложился спать под шум мусоровозов, которые на рассвете объезжали город.