Флэнн О'Брайен - Третий полицейский

• Название: Третий полицейский
• Автор: Флэнн О'Брайен
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-7516-0157-2

Книги Флэнна О'Брайена удостаивались восторженных похвал Джойса и Грэма Грина, Сарояна и Берджесса, Апдайка и Беккета. Но мировую славу писателю принес абсурдистский, полный черного юмора роман «Третий полицейский», опубликованный уже после его смерти.

---

— Снял, — сказал Мак-Кружкин.

— Будь молодцом, достань-ка свою черную книжечку и расскажи мне, что там было, — сказал сержант. — Передай мне общее содержание, дабы я увидел, что я увижу, — добавил он.

Мак-Кружкин выудил из нагрудного кармана маленькую черную записную книжку.

— Десять и шесть десятых, — сказал он.

— Десять и шесть десятых, — сказал сержант. — А какое показание заметил ты на перекладине?

— Семь и четыре десятых.

— Сколько на рычаге?

— Одна целая и пять десятых.

Тут произошла пауза Лицо сержанта приобрело выражение великой запутанности, как будто он выполнял в уме далеко не простые сложения и расчеты. Через некоторое время лицо его прояснилось, и он заговорил со своим напарником:

— Падение было?

— Сильное падение в полчетвертого.

— Весьма оправданно и удовлетворительно похвально, — сказал сержант. — Твой ужин на полке в камине задней комнаты, и не забудь, помешай молоко, как будешь наливать себе, чтобы и нам, едящим за тобой, осталась наша доля жиров его, здоровья и сердцевины его.

Полицейский Мак-Кружкин улыбнулся при упоминании о еде и пошел в заднее помещение, распуская по дороге ремень; через мгновение мы услышали звуки грубого чавканья, как будто он ел кашу, не прибегая к помощи ни ложки, ни руки. Сержант пригласил меня посидеть в его компании у огня и угостил мятой сигаретой из кармана.

— Повезло твоему папке, что он расположен в Амэрикай, — заметил он, — если дело в том, что его беспокоят добрые старые зубы. Мало есть болезней, которые не от зубов.

— Да, — сказал я. Я твердо решил говорить как можно меньше и дать этим необычным полицейским раскрыть свои карты. Тогда будет ясно, как с ними обращаться.

— Потому что у человека бывает больше болезни и зарождения в пасти, чем найдешь у крысы в шкуре, а Амэрикай — страна, где у населения царские зубы, как пена для бритья или кусочки фаянса, когда разобьешь тарелку.

— Истинная правда, — сказал я.

— Или как яйца под черной вороной.

— Как яйца, — сказал я.

— Вам случалось когда-нибудь в ваших странствиях посещать кинематограф?

— Никогда, — отвечал я скромно, — но, насколько мне известно, это темное помещение, где почти совсем ничего не видно, за исключением фотографий на стене.

— Вот там-то и видишь, какие у людей в Амэрикай отличные зубы.

Он бросил жесткий взгляд на огонь и принялся рассеянно трогать желтые пеньки своих

зубов. Меня разбирало любопытство о его таинственном разговоре с Мак-Кружкиным.

— Скажите мне вот что, — рискнул я, — что это были за измерения у полицейского в черной книжечке?

Сержант бросил на меня острый взгляд, казавшийся почти горячим от того, что был перед этим на огне.

— Первые начала мудрости, — сказал он, — это задавать вопросы, но никогда на них не отвечать. Вы приобретаете мудрость от задавания вопросов, а я — от неотвечания. Поверите ли, в этой местности сильно возросла преступность. В прошлом году у нас было шестьдесят девять случаев езды без фары и четыре кражи. В этом году у нас восемьдесят два случая отсутствия фары, тринадцать случаев езды по пешеходной дорожке и четыре кражи. Был один случай безмотивного повреждения трехскоростной модели, дело наверняка будет вынесено на следующее заседание суда, и областью обвинения станет наш приход. До истечения года наверняка будет иметь место кража насоса, весьма порочное и жалкое проявление уголовщины, и пятно ляжет на все графство.

— Вот как, — сказал я.

— Пять лет тому назад у нас было дело о разболтанном руле. Вот вам редкость. У нас втроем заняло неделю сформулировать обвинение.

— Разболтанный руль, — пробормотал я. У меня не было ясного понимания причины таких речей о велосипедах.

— И потом остается вопрос о неисправных тормозах. Страна испещрена сетью плохих тормозов, ими вызывается половина аварий, это семейное.

Я решил, что лучше будет увести разговор подальше от велосипедов.

— Вы сообщили мне первое правило мудрости, — сказал я. — Каково же второе правило?

— На это можно ответить, — сказал он. — Всего их пять. Всегда задавай все вопросы, какие только можно задать, а сам никогда не отвечай ни на один. Обращай все услышанное себе на преимущество. Всегда имей с собой велоаптечку. Заворачивай налево по возможности чаще. Никогда не нажимай сначала на передний тормоз.

— Интересные правила, — сказал я сухо.

— Будете им следовать, — сказал сержант, — спасете душу и никогда не шлепнетесь на склизкой дороге.

— Я был бы вам чрезвычайно обязан, — сказал я, — если бы вы мне объяснили, под которое из этих правил подпадает затруднение, для представления какового вам я сегодня сюда явился.

— Тут не сегодня, тут вчера, — сказал он, — но которое это из затруднений? В чем crux rei?

Вчера? Я без малейшего колебания решил, что нечего тратить время на попытки понять и половину того, что он сказал. Я упорно продолжал расспросы.

— Я пришел сюда с тем, чтобы официально информировать вас о краже у меня американских золотых часов.

Он посмотрел на меня сквозь атмосферу великого удивления и скептицизма, подняв брови почти до волос.

— Это удивительное высказывание, — сказал он наконец.

— Почему?

— Кто станет красть часы, когда можно украсть велосипед?

Внимай его холодной, неумолимой логике.

— Понятия не имею, — сказал я.

— Слыханное ли дело, чтобы человек ехал по дороге на часах или подвозил к дому мешок торфа, положив его на раму часов?

— Я не говорил, что вору понадобились мои часы, чтобы на них ездить, — возразил я. — Весьма вероятно, что у него есть собственный велосипед, каковым он и воспользовался, чтобы потихоньку ускользнуть в ночи.

— Никогда за пыхтение свое не слыхал, чтобы человек в здравом рассудке украл что-нибудь, кроме велосипеда, — сказал сержант, — за исключением насосов, и зажимов, и фар, и тому подобного. Вы ведь, конечно, не станете мне, в моем возрасте, говорить, что мир меняется?

— Я говорю только одно: у меня украли часы, — сказал я обиженно.

— Ладно, — сказал сержант тоном окончательного решения, — придется объявлять розыск.

Он лучезарно улыбнулся мне. Было совершенно ясно, что он не поверил в моем рассказе ни единому слову и считает меня человеком хрупкого умственного здоровья. Он ублажал меня, как маленького.

— Спасибо, — пробормотал я.

— Но вот когда мы их найдем, туг только и начнутся неприятности, — сказал он сурово.

— Как это так?

— Найдем часы — придется начинать розыск владельца.

— Да владелец-то я.

Тут сержант снисходительно посмеялся и покачал головой.

— Я-то вас понимаю, — сказал он, — но закон — это весьма деликатный феномен. Не имея фамилии, вы не можете владеть часами, а украденные часы не существуют, но, будучи найдены, они подлежат возврату законному владельцу. Не имея фамилии, вы ничем не владеете, вы не существуете, и даже брюк на вас нет, хотя с того места, где я сижу, вроде и выглядит, что есть. С другой и отдельной стороны, вы можете делать все, что вам заблагорассудится, и закон не может вас тронуть.

— Они были на пятнадцати камнях, — сказал я в отчаянии.

— А с первой стороны, вас опять-таки могут обвинить в воровстве или простой краже, если примут за кого-нибудь другого, когда вы будете при часах.

— Я крайне озадачен, — сказал-я чистую правду. Сержант издал свой добродушный смешок.

— Если мы когда-нибудь найдем часы, — улыбнулся он, — у меня предчувствие, что они окажутся и со звонком, и с насосом.

Я обдумал свое положение с некоторым опасением. По-видимому, не было никакой возможности заставить сержанта заметить что-либо на свете, кроме велосипедов. Я решил сделать последнюю попытку.

— У вас, по-видимому, сложилось впечатление, — сказал я холодно и учтиво, — что я потерял золотой велосипед американского производства на пятнадцати камнях. Я же потерял часы, и насоса на них нет. Звонки бывают только на будильниках, и я ни разу в жизни не видал часов с укрепленным на них насосом.

Сержант мне снова улыбнулся.

— В это помещение десять дней назад пришел человек, — сказал он, — и заявил, что у него пропала мать, женщина восьмидесяти двух лет. Когда я попросил его снабдить нас описанием — просто чтобы заполнить пропуски в официальном бланке, получаемом нами чуть ли не задаром из Писчебумажного отдела, — он сказал, что у нее ржавчина на ободьях и дергаются задние тормоза.

Эта речь полностью прояснила мне мое положение. Только я собрался еще что-то сказать, как какой-то человек просунул вовнутрь лицо и посмотрел на нас, а потом уже, войдя полностью, осторожно закрыл дверь и подошел к стойке. Это был грубовато-добродушный красный мужчина в толстом пальто и брюках, подвязанных под коленями шпагатом. Впоследствии я узнал, что его зовут Майкл Гилхени. Вместо того чтобы стать у стойки, как он сделал бы это в кабаке, он отошел к стене, упер руки в бока и оперся на нее, балансируя вес на конце одного из локтей.