Николас Борн - Фальшивка

• Название: Фальшивка
• Автор: Николас Борн
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-352-01166-6

Роман Николаса Борна «Фальшивка» стал культовой книгой и интеллектуальным бестселлером для нескольких поколений читателей. В 1981 году роман был экранизирован Фолькером Шлендорфом.

На войне как на войне… Нам ли не знать. Так происходит сейчас. Так было тридцать лет назад: Ближний Восток, разрывы бомб, журналист, пытающийся попять суть происходящего кошмара. Хотя только ли кошмара? Ведь за углом этого ада есть мирный квартал, есть женщина, которую можно любить под вой пролетающих снарядов… Что в этой войне и в этой любви правда, а что – фальшь? Каким «информационным мифотворчеством» занимается Георг Лашен, отправляя свои репортажи в одну из немецких газет? «Мысль изреченная есть ложь»? А чувства… А сама жизнь… Неужели и они – фальшивка?

---

Он не знал, откуда пришла эта правда, это новое качество слов. Может быть, из отвращения к старому, привычному методу работы, который состоял в том, чтобы из какого угодно материала приготовить нечто свеженькое и актуальное, и вот этот свеженький соус подавать порциями до тех самых пор, пока однажды не отпадет надобность в самих фактах.

Прежний холод и прежний пыл! Баста, никаких холодных голых фактов, никакого холодного циничного тона, никаких точно и трезво построенных, бьющих в цель фраз, никакой нарочито облегченной подачи реальных фактов, которая служит самоутверждению ничтожества с комплексом неполноценности. В новой статье не было также признаков того, что сугубо деловая информация должна послужить предостережением и вправить мозги читателю, наставить на истинный путь.

Наконец Лашен почувствовал спокойное удовлетворение, теперь ничего не надо было ни добавлять, ни улучшать. Подумал даже, не передать ли статью с Хофманом; первая версия написана от руки, но это мелочи. А что, пускай отдаст редактору, все надежнее, чем держать статью здесь. Но вдруг понял, что несоизмеримо важней сейчас другое – надо прочитать статью Ариане. Готова ведь и другая статья, она, конечно, написана по старинке, в привычной, никуда не годной манере, но не беда, сойдет. Вот ее и отдать Хофману. Ариана сказала, что сегодня ей не нужно в посольство. Сейчас она с ребенком на руках ходит по квартире, что-нибудь делает, может быть, проверяет, приложив к щеке, достаточно ли нагрелась бутылочка с питьем. И в ту же минуту явственно увидел Ариану у себя дома, на кухне, она просто заняла место Греты. А где Грета, он сейчас не мог себе представить, она исчезла, пропала вместе с детьми. Новая отчетливая картина – он посылает им деньги, переводит на какой-то точно известный адрес. Они договорились о встрече. Идет дождь, нет, град, дети вылезают из машины Греты, надевают капюшоны, подбегают и садятся в его машину. Картина ничуть не испугала. Он был согласен со всем, даже с неожиданными осложнениями, от которых обычно становился злобно-нетерпеливым. Он ни о чем не жалел.

В последнее время было плохо как никогда, но теперь началась хорошая полоса, и отныне, он уверен, во всем будет удача. А дело – в Ариане, в ее силе, это не значит, что она как бы дала ему взаймы свою силу. Эта сила была и осталась в ней самой. Но теперь Ариана всегда рядом, совсем близко, даже если и не разрешает прийти к ней, а вместо этого преспокойно занимается исключительно ребенком, будто так и надо. Кто же он такой, ее «другой друг»? Разве может быть кто-то еще, чье присутствие, внешность, мысли ей интересны? Неужели она сравнивает его с тем, другим? Да разве можно сравнивать, ведь он, Лашен, погибает, разваливается от своей непохожести на других? Но что же тут странного, если у нее есть друзья? Наверное, это пресс-атташе. Нет, никогда в жизни он больше не придет к ней без приглашения. Все должно распутаться, все должно повторяться, повторяться, повторяться и стать правилом. Они живут в одном городе, не очень далеко друг от друга, город он, пожалуй, полюбил. Военные действия – плохо, конечно… Подходя к лифту, он порадовался своей твердой походке, на которую вдруг обратил внимание, и ощущению себя самого, уже не разваливающегося, своего тела, плотного, как бы собравшегося, ставшего целым. Хофман пускай себе едет. Какая разница, это неважно, так же как неважно и то, что Хофман думает о твоем нежелании уезжать. Странно, что Хофмана еще нет в холле, зато Рудник тут как тут, вездесущий старикан.

Рудник опять предложил выпить, – очевидно, только это и приходит ему в голову, когда встречает тебя. Сегодня он в сером с блестящими' крапинками костюме, а брюки явно коротки, из-под них торчат ноги в сандалиях с безобразными блестящими заклепками. Вертлявость Рудника чисто стариковская, нарочитая, как будто ему нужно всем на свете показать, что он еще молодец хоть куда. И мина соответствующая – прекрасно гармонирующее со всеми его повадками подчеркнуто внимательное выражение, как будто он настороженно прислушивается. Вне всякого сомнения, интересы у него широкие, он забрасывает приманку подальше, как принято у распространителей рекламы и тому подобной информации, а с тем, что удается сцапать, поймать в сети, непременно вылавливает и крохи собственного гонорара. Кажется, Рудник всегда наготове, только и ждет, чтобы с ним заговорили. Никакой сюрприз не поставит его в тупик – молниеносный поворот на сто восемьдесят градусов, и вот он в мгновение ока стал высшим авторитетом для кого-нибудь или, в случае нужды, убедил врага в своей незначительности, так что и враг его не тронет.

Лашен прошел с ним до перекрестка и, хотя уже заранее тяготился необходимостью провести в его обществе ближайшие полчаса, был доволен – не один все-таки в шумном потоке высыпавших на улицы людей. Рудник что-то говорил, он, не слушая, улыбался. Они вошли в маленькое кафе не то бар и сели за столик, маленький, у большой, разрисованной орнаментами витрины. Теперь даже приятно стало поговорить с Рудником, слушать его, а может, и не слушать. Рудник уже знал, что Хофман завтра уезжает в Дамаск, а оттуда полетит в Германию. Вообще-то Рудник тоже хотел полететь вместе с Хофманом, но передумал. Решил остаться еще на неделю, может, и на две. Ему здесь очень нравится, а с Хофманом – при всей симпатии – в Германии они вряд ли еще встретятся. Рудник говорил взволнованно, как будто хотел убедить Лашена в том, что действительно имеет смысл пожить здесь подольше.

– Вы ведь тоже не уезжаете? Мне об этом господин Хофман сказал. Ну что ж, господин Хофман не очень рад тому, что вы остаетесь, а я вот рад за вас.

– В самом деле?

Рудник сказал, что здесь он просто ожил, он давно не чувствовал себя так хорошо, вопреки предсказаниям врачей. Главное его удовольствие – наблюдать. Наверное, сказал он, ему тоже надо было в свое время стать журналистом.

– Вы уж извините, настоящему журналисту мало обладать хорошим чутьем, нужно нечто большее. Все, что я узнаю здесь, господин Лашен, не может мне пригодиться, это не приносит ни малейшей выгоды, но я многому учусь. Никогда в жизни я не учился так прилежно и так вдохновенно, как здесь. Борьба! Что тут скажешь, да и слов таких у меня нет.

Лашен извинился – он опять отвлекся и упустил нить, а Рудник, заметив это, умолк. Очень опасно ведь оставаться здесь надолго, сказал Лашен, особенно опасно заводить много знакомств и вообще быть на виду.

– Несомненно, – подтвердил Рудник. – Но, представьте, я человек больной, а живу – вот уж на что не рассчитывал! – в состоянии, так сказать, эйфории. Ни дня не проходит без чувства глубокого удовлетворения, ибо я причастен к событиям. А иногда удается оказать кому-нибудь услугу. Приятно быть нужным, и я за это очень благодарен людям. Но главное – я больше не испытываю страха. Становлюсь все более спокойным, даже шум меня успокаивает. Я стал более выносливым, чем был в молодости.

Лашен спросил, каким образом Рудник познакомился с тем генералом, с Тони.

Оказалось – в одном клубе в Айн Руммане. Спустя несколько дней Тони пригласил его в Эден и представил своему отцу, президенту Ливана.

– Как раз в те дни, – рассказал Рудник, – случилось нападение на президента, он был обстрелян бандой мусульман, когда ехал из Бейрута в Триполи, водителя тяжело ранили, через некоторое время он скончался. Оба телохранителя бросились. в ущелье и отстреливались, а президент сам сел за руль и на бешеной скорости погнал по горным дорогам. Сущий ад. Эти старики, в том числе Шамун и Бешир Жмаель, кстати особенно Жмаель, отличаются невиданным упорством. Они скорей дадут себя уничтожить, чем согласятся уступить крупицу власти. Разумеется, у каждого в рукаве спрятан кинжал, а настоящего вождя как не было, так и нет. Все нынешние вожди мечтают о высшей власти, амбиций им не занимать, а вот всего прочего, необходимого одному вождю, как раз не хватает. У палестинцев, – продолжал Рудник, – шансов нет. Если сами не уберутся из страны, их вышвырнут. Но если покинут страну, их вытеснят и оттуда, куда они придут. Потому что палестинцев всегда вытесняют, куда бы они ни подались. – Рудник поднял бокал. – А вы слышали, господин Лашен, о сокрушительных ударах возмездия за Дамур?

Лашен ответил, ему известно, что обе стороны расстреливают заложников.

– Ужасно, – сказал Рудник. – Но вероятно, ни одну из этих акций не удалось бы предотвратить, даже если бы кто-то поставил себе такую цель. – В темной полированной столешнице отражалось помрачневшее лицо Рудника, сокрушенно качавшего головой. – Странный этот мир, – сказал он. – Вот и дома у нас, в Германии, мир стал странным, да, дома это особенно заметно. Спрашивается, располагает ли наше правительство такой информацией, которая известна нам с вами, господин Лашен? Нет. Вместо этого летают туда-сюда некие христианские политики, передают от немецких христианских политиков заверения в солидарности, обещают принять определенные меры, оказать помощь, и действительно оказывают ее – в виде поставок оружия. Но, вернувшись домой, эти господа не отваживаются сказать, у кого в гостях побывали. Вы, наверное, понимаете, почему я не называю имен. Вы журналист, а уж я-то знаю, что такое ответственность.