Елена Грушко - Картина ожидания (Сборник)

• Название: Картина ожидания (Сборник)
• Автор: Елена Грушко
• Жанр: Научная Фантастика

Рассказы и повести писательницы из Горького Елены Грушко - это сказочно-лирическая фантастика. В книге оставили след и увлечения автора фольклором, мифологией, и годы жизни на Дальнем Востоке. Не столько причуды сюжета привлекают Елену Грушко, сколько волшебные превращения души человеческой во внешне обыденных, а по сути чудодейственных ситуациях, на которые столь щедра жизнь.

---

– Стреляй, стреляй! - вырвалось из горла, и Николай краешком сознания удивился, что этот хрип - его голос, что именно он произносит такие слова. - Я ж тебе жизни не дам теперь!

– Сдурел? - удивился Игорь, наклоняя к нему разгоряченное лицо. - Что это тебя так разбирает?! Из-за дружка своего переживаешь? Да ну, не смеши: благодаря ему тебе вон какие стрессы переносить приходится. Сидел бы дома, писал бы заметочки… - Он усмехнулся. - Или ты за природу вдруг разболелся душой? Ну что ж, это сейчас в моде. Тема - верняк. Вообразил уже, как изобразишь кинооператора - истребителя тигров? Но, во-первых, то была необходимая оборона, а во-вторых, твоим байкам обо мне никто не поверит. Помнишь, как обо мне говорили: "Игорь, мол, Малахов родился с кинокамерой!" Я ведь не только стрелял, но и снимал. Это не камера - чудо! Качество гарантируется! Фирма! Вот и ты - тоже запечатлен. И убитый амба тоже здесь. И разор на поляне, и перепуганные звери, и вспугнутые птицы… Лента будет на "бис"!

Легкая тень мелькнула в зарослях. Одна, другая, третья… Николаю почудились силуэты зверей.

Игорь склонился над камерой и ничего не замечал. Звери таились в кустах, сжимая кольцо вокруг поляны. Вот сейчас они бросятся на людей… Николай хотел крикнуть, но почему-то не мог. Он был не в силах отвести глаз от вздрагивающих ветвей.

Игорь словно почувствовал что-то. Обернулся - и в это время ближайшие кусты раздвинулись. Угрожающе нагнув голову, из них показался медведь. С воплем Игорь бросил на траву зажигалку.

Огонь стремительно побежал по сухой траве, заключая поляну в кольцо, ударил зверя в морду. Рев прокатился по тайге, и Лебедеву почудилось, что эхом отозвался медведю дзё комо.

Николай уперся локтями в ствол и вскочил. Стянул свитер и принялся хлопать им по веселому пламени. На траве оставались черные пятна ожогов.

Он хлестал по огню, бил его руками, топтал его, готов был давить его всем телом. Раздирал горло в кашле, задыхался, а Игорь… не мешал ему, нет, он бегал следом с кинокамерой и исступленно снимал. И ничего, кроме вдохновенной радости художника, не было на его лице. Это и казалось самым страшным. Страшнее разговоров об убийстве. Страшнее огня.

Когда обессиленный Николай упал на колени, приткнувшись лицом к еще не сожженной траве, Игорь опомнился.

– Колька! - прохрипел он. - Таких кадров не снимал еще никто! Никто! Ни… - Его воспаленные от дыма глаза источали счастье, как гной. - Теперь я их… Они меня узнают… Эх, сейчас бы грозу! Жаль, что осень. Молнию бы в этот кедр, чтоб его никто и никогда больше не увидел. И только моя пленка…

Лебедев закинул голову и увидел нависшую над ним ветвь с голубыми иглами. Дерево душ. Дерево начала жизни. Души людей, не рожденных еще людей! Для них тайга на всю жизнь оставалась бы родным домом, как для их предков, и дети учились бы дорожить ею, беречь и любить ее. И тысячи, десятки тысяч птиц и зверей в течение столетий находили возле этого кедра приют, пищу и защиту. Свои щедрые семена сеял он на восток и на запад, на север и юг, чтобы не скудела жизнь в тайге и всем было в ней привольно, и просторно, и сытно - от серенькой летяги до насупленного клыкача.

Рядом с таким деревом человек не может не стать тем, кто он есть по своей сути. Это случилось с Игорем. Вот чем объясняется его перевоплощение! Вернется он домой - и опять будет "душа-человек", "первая камера", принесет себе удачу в виде голубого кедра, запечатленного на кинопленке и слайдах… А сам Лебедев? Он чувствовал, что прозревает, освобождается от странной духовной подчиненности Игорю. Исчезает вечное недоверие к себе, свободными стали не только поступки, но и мысли.

Но… может быть, он просто завидовал Игорю? Не сам напал на золотую жилу, не сам поведает о чуде, к другому придет слава первооткрывателя опять к другому! А ведь всегда мечтал написыть что-то такое, что могло бы всколыхнуть души людей. Он почему-то вспомнил о старых книгах в сырых подвалах библиотеки. Они сокрыты от людей, как этот кедр… Лебедев путался в мыслях. Об этом должны узнать люди, да! Рассказ мог бы заставить задуматься многих. Кедр вдруг представился Лебедеву неким средоточием всей приамурской земли. Сколько поколений русских удобрили ее потом и полили кровью! А иные из их потомков все еще считают себя здесь временными жителями. Нет, Лебедев не судил их строго. Эта земля, на которую когда-то пришли их предки, для многих оставалась лишь местом заработка, быстрой карьеры, недолгого пристанища или вообще чуть ли не выселками. Из чего же должна складываться любовь к земле, ощущение ее родиной? Из смиренного сознания, что именно здесь появился на свет? Да, но не только. Из тех бед и радостей, которые познал в этих краях? Да, но не только! Надо чувствовать в этой земле свои корни. А многих влекло отсюда на Рязанщину или Орловщину, в Поволжье, на Урал ли, где когда-то коренилась их родова. О ней жила память души, то, что громко можно назвать исторической памятью. Но сколь мало, трагически мало знали земляки Лебедева о тех, кто первыми пришел в Приамурье, строил здесь первые села, защищал эту землю уже как свою! Непредсказуемая, как погода, конъюнктура общественных веяний прихотливо вычеркивала со страниц книг всякое упоминание об Албазине, южных границах, ссорах с великим сопредельным народом, тоже предъявлявшим права на эту землю. А тем, кто искони жил здесь и как раз был истинным хозяином тайги и Амура, отводилась роль всего лишь благодарственная за возрождение. Да, животворная кровь влилась в жилы старых племен. Однако возвращение физического здоровья порою влекло за собой утрату здоровья нравственного. Менялся уклад жизни - менялось и его отражение - искусство. Новые прививки не всегда шли впрок могучему старому древу. Некоторые ветви его отмирали, да и молодая поросль порою принимала странные, даже уродливые формы. Листья и ветви могучего древа становились модным украшением и яркой рекламой, а древняя сила его, прилежно изучаемая только специалистами, по-прежнему оставалась скучной тайной для множества людей.

Открыть им связь с этой древней землей, внушить преклонение перед ней! Да, о ее тайнах, о ее глубокой мудрости нельзя молчать. Нельзя прикрываться рассуждениями о неприкосновенности источников, иначе зарастут они травой, исчезнут. Найти бы Слово, то самое, которым победить можно, как говорил домовой. Найти слово - чистое, могучее, не запятнанное жаждой наживы или почестей! Оно должно быть свободно от всего этого, должно возникнуть из желания сказать правду о духовной жизни народа, возвеличить ее красоту, а не из стремления поймать прихотливую удачу там, где ее еще никто не ловил, как об этом мечтает Игорь.

Два человека лежали на поляне, чуть живые от усталости, и перед каждым стояла своя дума. Дума одного шумела, словно прибой аплодисментов. Дума другого звалась прозрением и говорила, что когда творец начинает заботиться не о том, как отзовется в душе и сердце его творение, а о том, чтобы кого-то обойти, обогнать, опередить любой ценой, он становится похож на карьериста-анонимщика, на убийцу, который подкарауливает за углом человека, мешающего достичь желанной цели… И еще Лебедев подумал, что когда искусство всеядно и неразборчиво в средствах, оно напоминает обожравшегося людоеда. И не создать тогда художнику ничего значительного, великого или просто - необходимого людям.

Лебедев поднялся. Игорь лежал неподвижно, словно дремал. Николай осторожно вынул из его усталых рук камеру и хряснул ею по стволу кедра. Полетели осколки пластмассы. Он еще успел выхватить из рюкзака кассеты с отснятой пленкой и выпустить ее тугую спираль на свет, когда Игорь прыгнул на него, словно рысь. Они катались по траве, ненавистно хрипя в лицо друг другу, и Николай вдруг ослабел, увидев слезы в глазах своего врага. В ту же минуту Игорь, изловчившись, стукнул его по горлу ребром ладони. Удар получился вполсилы, но Николаю показалось, что из его легких разом выдернули весь воздух.

***

…Он открыл глаза и вяло удивился: оказывается, он уже много, много дней лежит на этой поляне - вот и осень минула, пришла зима, метет метель… Почему же не холодно? Присмотрелся - и не поверил глазам своим.

Омиа-мони был почти на высоту человеческого роста обложен сухими ветками. Игорь, видимо, опасался за сушняком заходить в тайгу, а потому срубал их маленьким охотничьим топориком с белого дерева и таскал к кедру. То, что Лебедев принял за хлопья снега, оказалось клочьями паутины, реявшими в воздухе, цеплявшимися за ветви кедра, траву, облепившими волосы и одежду Игоря. Легкие нити медленно летели за полосу сожженной травы, к настороженной тайге.

Николай дернулся, пытаясь встать, и почувствовал, что его руки связаны ремнем. Видно, Игорь решил больше не рисковать.

– Игорь, - крикнул Николай, - что ты делаешь?!

Тот не остановился, лишь скользнул по нему взглядом. Его потное лицо, покрытое паутиной, напоминало звериную морду.