Джулиан Рэтбоун - Последний английский король

• Название: Последний английский король
• Автор: Джулиан Рэтбоун
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-94145-186-5

Время действия романа – XI век, главное событие – нормандское завоевание Англии. На караванном пути в Малой Азии встречаются дружинник английского короля Гарольда, нормандский менестрель, беглый немецкий монах и прекрасная гречанка. Их дорожные приключения перемежаются с воспоминаниями главного героя о патриархальной жизни англичан до битвы при Гастингсе. Автор ведет с читателем увлекательную игру и порой вплетает в свое полотно нити вымысла, превращая исторический роман в подобие фэнтэзи.

---

Она протянула ему кусочек кремня, округлый, с голубыми и белыми прожилками. Хотя камень был невелик, легко помещался в маленькой ладони Эрики, ошибиться в значении формы, приданной ему природой, было невозможно: это было тело беременной женщины, выпяченный живот, налившиеся груди. А второй дар – ветка дуба, с темно-золотыми листьями поздней осени и с тремя каштанового цвета желудями, крепившимися каждый к свой шапочке.

Уолт почувствовал, как много означают эти дары для Эрики.

– Сохрани их, – сказал он. – Эти талисманы принесут нам счастье и трех здоровых детей.

Усмехнувшись, Эрика убрала подарки королевы в свою сумку.

– Ты хорошо говорил с углежогами, – похвалила она. – И с Фридой тоже.

Он слегка покраснел и промолчал.

– Ты здорово вырос за последние пять лет.

Она намекает на ту любовную игру жарким летом у старинного крепостного вала Хэмблдона?

– Теперь ты – мужчина.

Копыта коней снова застучали по дорожке из известняка и кремния, петлявшей между березами. Уолт хотел ответить: «Ты тоже стала женщиной», но эта фраза показалась ему чересчур банальной, к тому же она означала бы, что действительно стал мужчиной в самом грубом, примитивном смысле этого слова.

– Но ответь мне, – продолжала Эрика, – чей ты слуга: Гарольда или короля?

Загадка какая-то. Англичане любят загадки.

– Разве возможно одно без другого?

– Я хочу сказать: когда дело дойдет до битвы, за что ты будешь сражаться – за Гарольда или за все это?

Он медлил с ответом, понимая, что Эрике его ответ не понравится. Пятнадцать лет он прожил вдали от «всего этого», хотя часто думал о родном очаге и тосковал по нему. Теперь «все это» вызывало у него легкое раздражение. Повседневная рутина: проверять, не расшатались ли изгороди, защищающие поля от оленей, не наведались ли крысы в амбар, готовы ли к весенней вспашке бороны, которыми пользовались сообща зависимые крестьяне; послать плотника к старой вдове починить прялку, уладить на совете спор из-за межи, самому судить, кто виноват в том, что паренек, отправившийся погулять с луком и стрелами, случайно подстрелил свинопаса. Мальчишка увлекся, преследуя красноногую куропатку, и забрался на вересковую пустошь, куда ему ходить вовсе не следовало. Через месяц на совете сотни нужно будет точно определить вергельд, если родичи свинопаса потребуют уплатить пеню... и так далее, и тому подобное.

Эти хлопоты разительно отличались от привычной жизни дружинника, от бесконечных тренировок и воинского товарищества, грохота доспехов в бою, пиров и похвальбы за чашей меда, от торжества коронации, от простого и твердого знания: он человек Гарольда и останется им до самой смерти, потому что это и значит быть дружинником, да не простым дружинником, а постоянным спутником Гарольда, его «комитатом», членом той восьмерки, которая, сдвинув щиты, станет последней защитой короля в битве и беззаветно поляжет рядом с ним.

И все же Уолт понимал, о чем спрашивает Эрика.

Они поскакали дальше, мимо усадьбы Иверн, по дороге, соединявшей ее со Шротоном. Дорогу уже привели в порядок, ведь когда Уолт женится на Эрике, два селения сольются в одно. При свете звезд они без труда различали знакомый путь через поля, через березовую рощу. Тонкие деревца призрачно серебрились в темноте.

– Я человек Гарольда, но все это принадлежит ему.

Это только отчасти было уверткой. Уолт чувствовал, что в словах его – правда.

– Я буду держать эту землю от его имени и, может быть, получу еще много, много земли.

Даритель колец, даритель земли. Гарольд, конечно, не станет отнимать у соседей Уолта, верных королю танов, их владения, однако... однако Уолт как-никак стал уже не только телохранителем, но и олдерменом, ему поручено набирать ополчение, доверено заседать в Витангемоте, а потом Гарольд сделает его настоящим эрлом, эрлом Дорсета, например, и соседние таны будут держать земли от него, а не напрямую от короля или эрла Уэссекса...

Но Эрика не закончила свою мысль:

– Держишь ли ты землю от Гарольда или от короля, она не твоя собственная, она передана тебе, да и королю она не принадлежит, ему вверили ее люди, которые обрабатывают эту землю в обмен на покровительство и защиту. Ты дважды в долгу, перед королем и перед людьми, и ты обязан беречь эту землю и заботиться о тех, кто живет на ней.

– Итак, – сказал он и сам потянулся рукой навстречу ее руке, – твой вопрос содержит в себе ответ. Сражаться за короля и значит сражаться за эту землю и этот народ.

Она улыбнулась, довольная его ответом, – довольная, но не совсем. Они добрались до ворот ее усадьбы.

– Когда начнется поход?

Он только плечами пожал.

– Кто знает? – Сделал глубокий вдох и решился: – Давай сперва поженимся.

Глава сорок первая

Уолт распахнул широкие, не запертые на засов ворота, прошел в огороженную часть усадьбы. Да, ворота были не заперты, а к чему их запирать? Небольшой запас монет, праздничная посуда, украшения, одежда из лучшего меха, кашмирской шерсти, шелка и тонкого полотна хранились в закрытых сундуках, а все остальное имущество тана ничем не отличалось от богатств, накопленных его крестьянами и жителями окрестных деревень. Никто не решился бы на воровство, разве что в пору крайней нужды, а если б такой отчаянный человек и нашелся, его уличили бы на ближайшем совете – как укрыться от глаз соседей?

Хотя Эрика согласилась сыграть свадьбу до начала войны, Уолт чувствовал тяжесть на сердце. Он не признался своей невесте в том, что отец его страдает не обычным упадком сил, какой случается у стариков зимой, что он умирает. Отчасти он скрыл это потому, что не хотел огорчать девушку, не хотел возлагать на нее лишние заботы, но отчасти и потому, что со смертью отца наступал конец старой семьи, которая включала когда-то и его родителей, и братьев с сестрами. Эрика лишь тенью проходила по краешку его детских воспоминаний, и Уолту казалось правильнее одному проститься с прежней жизнью, ни с кем не деля печали.

В зале было темно, только сальная свечка горела на дальнем конце стола да огонь пылал в жаровне. Отец лежал на подстилке, седая голова покоилась на подушке, множество меховых одеял, главным образом из бобровых шкур, громоздилось на нем и вокруг него. Старуха Анна, в чьих жилах текла кельтская кровь, старейшая обитательница усадьбы, сидела на стуле в головах больного, занятая каким-то рукодельем. Присмотревшись, Уолт заметил, что Анна забыла продеть нитку в ушко иглы, и кусок льна на пяльцах в ее левой руке хранит лишь следы старой вышивки.

– Как он? – спросил Уолт, сбрасывая с плеч свою пеструю шубу.

– Час от часу все хуже, – ответила старуха. – Он уже отходит.

Уолт склонился над отцом. Из открытого, влажного от слюны рта вырывалось слабое прерывистое дыхание, каждый вздох давался с трудом.

– Позвать священника?

– Не стоит. Он уже примирился. Он готов уйти.

– Откуда ты знаешь?

– Он смотрел на закате, как по ту сторону ручья заходит солнце. Оно выкатилось на миг за деревьями – огромный красный шар – и скрылось. Тогда он велел закрыть двери и растопить очаг. Попросил горшок, написал с наперсток, выдавил из себя дерьма с горошину, как козий орешек. С тех пор он не ест и не пьет. Я много раз это видела. Те, кому настала пора покидать мир, знают, что надо делать.

– Скажи мне.

– Они хотят уйти чистыми.

Уолт присел у ног Анны, следя за тем, как шевелятся ее распухшие пальцы, взад-вперед, словно усталые крабы, двигаясь над пяльцами. Теперь Уолт сообразил, что старуха вовсе не выжила из ума и не ослепла, не пытается шить пустой, без нитки, иголкой, нет, она старательно, стежок за стежком, удаляет старую вышивку. Анна прочла его мысли.

– Рисунок уже поблек, – пояснила она, – нитки истончились, а основа еще вполне годится. Наверное, твоя Эрика захочет вышить на ней что-нибудь новое.

Они прислушались к тишине, заполненной тихими звуками: старик втягивал в себя воздух, каждый вздох длился не дольше, чем удар пульса. В жаровне шуршал, осыпаясь, уголь, на соломенной крыше возилась мышь или зимующая птица, пучок соломы упал вниз.

– У него была неплохая жизнь, – пробормотала старуха.

Уолт понимал: она не приговор произносит, не оценку дает, это было бы немыслимо, и не потому, что умирающий был ее господином, а она – дочерью отпущенного на волю крепостного, не в этом дело: никто здесь, ни господа, ни рабы, не привык судить своих ближних. Судили поступки, не людей.

– Да, неплохая. Ему повезло, он родился в хорошие времена.

Когда Эдвину сравнялось десять лет, прекратились войны между данами и саксами, Кнут призывал в походы на Скандинавию английских данов, а от западных саксов требовал только денег. Бывал, конечно, голод, случался и мор, но не так часто, и ни одно бедствие не длилось больше года.