Александр Хренков - Ленинградские тетради Алексея Дубравина

• Название: Ленинградские тетради Алексея Дубравина
• Автор: Александр Хренков
• Издательство: Горьковское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

---

— Не хотел бы, товарищ комиссар.

— Почему?

— Мечтаю сразу после войны вернуться в институт. Очень хочу учиться. А станешь начальником, из армии, пожалуй, не уволят.

— Значит, война скоро кончится?

— Когда-нибудь все-таки кончится.

— Ай, Дубравин, розовый Дубравин! Война только разворачивается, а он уже мечтает о разоружении! Идите. Недели через две получите звание.

Мне хотелось что-нибудь сказать, но слов подходящих не нашлось.

Коршунов мягко повторил:

— Можете идти, товарищ Дубравин.

Я попрощался и вышел.

Беглая хроника недели

В дальнейшем все шло заведенным порядком.

Собрав рекомендации (вторую без лишних расспросов написал Тарабрин, член партии с дней ленинского призыва, третья была своя, комсомольская, подписанная от имени бюро Баштановым), я старательно заполнил анкету, написал на хорошей бумаге заявление (долго раздумывал, как сочинить получше, — наконец вывел как можно ровнее и красивее: «Прошу принять меня в ВКП(б)») и положил все эти документы на стол секретаря партийного бюро.

— Вот и отлично, — сказал мне Федотов. — В шестнадцать ноль-ноль будет заседание, сразу и рассмотрим.

— Сегодня?

— А чего же медлить!

На бюро мое заявление «рассмотрели» за пять минут.

— Знаем. Рекомендации авторитетные, происхождение советское, — достоин.

Поставили на голосование.

— Принят единогласно, — объявил Федотов.

В конце недели вызвали в поарм на заседание партийной комиссии. В тот же день начальник политотдела вручил мне кандидатскую карточку.

В коридоре встретился с членом Военного совета.

— Вступили в партию, товарищ Дубравин? Ну, поздравляю, — Подмаренников пожал мне руку. — Вы где учились до войны?

— Окончил два курса исторического факультета.

— Исторического, — повторил Подмаренников. — А комсомольская суета вам не надоела?

— Живое дело, товарищ комиссар.

— Гм, будто все живое заключено лишь в комсомоле.

— Для меня — в комсомоле, товарищ бригадный комиссар.

— Не возражаю, не возражаю.

Хитро улыбнувшись, Подмаренников еще раз пожал мою руку и пожелал всего хорошего.

Тося с Троицкого поля

Весной в нашем полку появились девушки — востроглазые молодые девчата-добровольцы из Ленинграда и неоккупированных районов области. Их одели в ватники, обули в кирзовые сапоги, выдали каждой оружие и распределили по расчетам. Замененных ими физически крепких солдат откомандировали в линейные подразделения.

Самое грустное состояло в том, что с ними никто не умел работать. На что уж многоопытным считался Кудряшов, командир расчета на Троицком поле, и тот вчера пожаловался: «Натерпелся вдоволь! Конфликт за конфликтом, инцидент за инцидентом. Теперь начинаются настоящие ЧП».

Сержант Кудряшов говорил по телефону:

— Встретил я их без восторга, товарищ Дубравин. Что за расчет теперь будет? — спрашивал себя. Им еще в куколки играть, ну кисеты расшивать для воинов, — где им до нашей смекалки-сноровки? С аэростатом в плохую погоду мужики едва справляются. И вот прибыли, представьте себе. Робкие и любопытные, худые и красивые, стройные будто, а неуклюжие. Сели на жесткие нары и смотрят на меня, как на родителя. А что я им скажу? Сказал: «Поздравляю, девушки. Будем сдавать и выбирать аэростаты, в этом наша главная задача». Назначил помощницу — Тосю Аннапольскую: она показалась мне самой смекалистой. И тут началось, должен вам признаться, — что ни день, то удивительная новость…

Прежде всего Антонина решила изменить распорядок дня. «Зачем?» — интересуюсь. «Надо увеличить время на туалет». — «Но у нас же боевой расчет, постоянная готовность, каждая минута должна быть на учете!» — «Совершенно верно, — отвечает Тося. — И все-таки мы просим время на косметику. Оттого что немножко дольше будем умываться, боевая готовность, надо полагать, не пострадает». — «Не пострадает, — говорю. — Пусть будет гигиена и косметика». Затем она составила график санитарных дней, по два в месяц для каждой особы и каждой — в свое определенное время. Оба эти дня почему-то рядышком. «К чему, — выясняю, — такой удивительный график?» — «Женские капризы! — отмахнулась Тося. — И пожалуйста, мыло. Не забудьте вовремя снабжать нас туалетным мылом. Условились?» Пришлось уступить и в этом: лишь бы, думаю, не плакали. Зато в нашей землянке стало невыносимо чисто: блеск, белизна, разные салфеточки и круглые сутки — неистребимые запахи духов. Не привык я к такому нежному порядку — в своей же землянке стал сознавать себя посторонним. Говорю Антонине: «Вы эти салфеточки, пожалуй, уберите. Мы ведь на войне, не где-нибудь в курортном санатории». Салфетки убрали, но появились цветы — сначала подснежники, затем простые одуванчики. Где их доставали, не знаю; знаю только — уход за цветами строго вменялся в обязанность дневальному…

И вот случилось происшествие. С туалетного ящика пропала коробочка пудры. Единственная коробка на всех. Всю тесную землянку вверх дном перевернули — не нашли. И загрустили девушки. Как будто бы с этой коробкой под названием «Шипр» все их надежды и радости исчезли. «Ну нет же, нет пудры в Ленинграде, — жалеет одна. — Духи еще есть, а пудра давно перевелась. Кто взял, девчонки, сознайтесь?» Другая поддержала: «Это нечестно! Неужели в нашем расчете кто-нибудь позволит?..» Тося нахмурилась, сказала: «Была пудра — не стало пудры. Забыть, что она была. Может, испарилась, может, ветром ее сдуло». — «Но куда же она все-таки пропала?» — «Куда-нибудь пропала», — ответила Тося. Но девушки не унимаются. «Давай, — предлагают, — на чистую воду…» А что это значит — «на чистую воду»?.. В общем, приходите, товарищ Дубравин, помогите разобраться. Они у меня комсомолки…

Я подходил к их точке на рассвете — в тот самый момент, когда девушки, благополучно выбрав аэростат и наполнив его газом, вели на бивак газгольдер. Дул сильный порывистый ветер, газгольдер сопротивлялся, и девушки, чтобы побороть его сопротивление, держались за веревки, напрягая последние силы. Я поспешил им на помощь, от лебедки к биваку бежал Кудряшов. К сожалению, мы не успели. Резкий толчок ветра подхватил газгольдер и подбросил кверху. Тонкие стропы одновременно вырвались из рук, девушки присели и ахнули. Вместе с газгольдером в воздухе оказалась Тося. Она держалась за веревку под днищем неуклюжего баллона и беспомощно болтала ногами.

Все в изумлении застыли. Кто-то робко посоветовал:

— Падай, Тосечка! Падай, пока не улетела.

Другая сквозь слезы крикнула:

— Держись, Антонина! Как-нибудь выручим.

Но как ее выручить?

Бледный Кудряшов подошел ко мне. В руках он держал заряженный автомат.

— Стрелять? Не положено. Вспыхнет, как свечка, — сгорит и Антонина. Бегу к телефону. Может, что-нибудь придумают.

Газгольдер поднялся над домами, стал набирать высоту. Ветер сносил его в поле. С такой высоты прыгать было безрассудно.

Мы шли за газгольдером и все время кричали:

— Держись! Продержись еще немного! Сержант побежал к телефону!..

Тося уронила рукавичку, затем — другую. Мы поймали их в воздухе.

— Господи, теперь обледенеет! И к немцам ее унесет, де-евочки!

Потом мы увидели: Тося, зажав между ног веревку, стала подтягиваться к днищу баллона. Я с тревогой подумал: «Лишь бы не упала. Подтянется, сунет руку в петлю — тогда не сорвется. Вот бы догадалась…»

Видимо, так она и сделала. Подобравшись к самому газгольдеру, Тося неестественно изогнулась и приняла почти горизонтальное положение. Затем снова повисла под ним, головой упираясь в днище.

Через несколько минут газгольдер обмяк, стал постепенно снижаться. Не веря глазам, мы бросились ему навстречу. Впереди тянулись еще не просохшие грядки прошлогодних огородов. Спотыкаясь о комья земли и застревая в бороздах, мы шли напрямик, не ища дороги. Сзади, петляя по узеньким тропкам, спешили на лебедочной машине сержант Кудряшов и моторист расчета.

Тося приземлилась раньше, чем мы подбежали к ней. Серо-зеленая перкаль лежала на грядках, словно смятый купол большого парашюта. На ней сидела Тося и беззвучно плакала. Руки ее были в крови, волосы растрепаны, губы от холода посинели.

— Тоська! Живая! Мы ведь все время кричали тебе, ты слышала? — затрещали девушки.

— Ничего не слышала, — сквозь слезы отвечала Тося. — В ушах звенел один ветер, и я до смерти боялась…

Подъехал Кудряшов. Тося встала, одернула ватник.

— Извините, товарищ командир. Со мной все в порядке, а его, — она кивнула на перкаль газгольдера, — его я распорола.

— Чем же вы его пороли?

— У меня в кармане были ножницы.

— А я самолет попросил. Обещали У-2 подослать.