Жак де Ланглад - Оскар Уайльд, или Правда масок

• Название: Оскар Уайльд, или Правда масок
• Автор: Жак де Ланглад
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02905-4

Вниманию любителей творчества неподражаемого мастера изящной словесности и изысканного юмора Оскара Уайльда (1854–1900) предлагается одно из наиболее полных на сегодняшний день жизнеописаний величайшего английского поэта, писателя и драматурга конца XIX века, принадлежащее перу известного французского биографа Жака де Ланглада. Основываясь на огромном объеме документов и воспоминаний друзей и современников писателя, автор рисует подробную картину трагической судьбы Оскара Уайльда, неразрывно связанной как с жизнью артистической богемы, так и с политическими событиями, происходившими в Западной Европе. Обращение к этой теме именно французского исследователя вполне закономерно: с Францией связаны как самые счастливые, так и самые трагические периоды жизни Оскара Уайльда; когда Уайльд после выхода из тюрьмы вынужден был бежать от ханжества викторианской Англии, Франция его приютила; именно здесь он умер и был похоронен.

---

В холле своей гостиницы Уайльд встречался с журналистом газеты «Эко де Пари» Жаком Дорелем, во время беседы с которым вспоминал о своих предыдущих поездках в Париж, о посещении притона в Шато-Руж, об остановках в «Кафе Англэ» или встречах с Верленом у «Прокопа». Он выражал свое восхищение от посещения лекций по любовной науке в Средние века, которые оказали сильное влияние на Данте Россетти, Суинберна и на него самого. Беседу часто прерывали другие посетители или посыльные с записками. Уайльд улыбался, коротко извинялся и продолжал излагать свои взгляды на искусство: «По своей сути искусство — это ложь, но ложь представляет собой идеальную истину; художник черпает вдохновение не в природе, а в используемом материале; на самом деле природа подражает искусству в гораздо большей степени, чем искусство имитирует природу»[358]. «Возьмите, к примеру, лондонские туманы, — объяснял он потерявшему дар речи журналисту, — они никогда не были такими густыми, пока не появился Тернер». Оскар Уайльд говорил тихим голосом, растягивая слова и сопровождая свою речь медленными жестами. Он считал, что художник должен разрушать память, интересуясь лишь настоящим, тем, что происходит сию минуту. Он улыбался при воспоминании о небылицах, которые о нем рассказывали, которые составляли оправу для его личности, являлись декорациями, на фоне которых этот великий артист каждый день выходил играть свою роль в новой пьесе. В модном ресторане «Вуазин» Морис Баррес дал в честь Уайльда прием, на котором собрались Ж.-Э. Бланш, Франсуа Шевассю, Жан Лоррен, Марсель Швоб. На следующий день великий проповедник символизма Жан Мореас пригласил его на обед в «Кафе д’Ор». Там опять появились Марсель Швоб, который как раз переводил «Великана-эгоиста», Жан Лоррен, который посвятил Оскару Уайльду одну из своих сказок — «Волшебный фонарь»; он слушал, как Адольф Ретте читал стихи Мореаса, в то время как Шарль Моррас пытался охладить пыл поэтов, осуждавших романтическую поэзию и называвших Поля Верлена «Марселиной Деборд-Вальмор в штанах», а Артюра Рембо «умственно отсталым романтиком». Уайльда раздражали бесцеремонность и неряшливая одежда этих поэтов. Извинившись, юн вернулся в гостиницу в сопровождении франко-американского поэта Стюарта Меррилла.

На следующий день Уайльд встретил на бульваре Капуцинов Эрнеста Рено и поделился с ним своими соображениями: «Я согласен с Мореасом и его последователями в том, что они вновь обращаются к древнегреческой гармонии и пытаются вернуть в нашу жизнь дух Сен-Дени. Мир так жаждет веселья. Вы когда-нибудь замечали, насколько острее воспринимает душа небесную голубизну именно в городе и насколько волнительнее кажутся здесь цветы? Я обожаю такую суматошную жизнь, толкотню, украдкой брошенные взгляды, соседство лихорадки и страстей. Я только тогда чувствую себя самим собой, когда меня окружает элегантная толпа, серость столичных городов, когда я оказываюсь в сердце богатых кварталов или нахожусь в дорогих интерьерах палас-отелей»[359]. Попадая в Латинский квартал, он подолгу задерживался в обществе Поля Арена, Жана де Тинана, Жана Ришпена — артистической богемы, которую невозможно найти в Лондоне. Оскар ужинал в «Кляридже» в компании монакской принцессы Алисы, которой посвятил одну из сказок «Гранатового домика»; он близко сошелся с Маргарет де Виндт, супругой махараджи Саравакского, и посвятил ей «Молодого короля», сблизился с вдовой Жоржа Бизе мадам Стросс, урожденной Алеви, которая принимала по пятницам, у нее Уайльд познакомился с Эмилем Золя; однако встреча двух писателей, исповедующих радикально противоположные художественные концепции, не имела никакого продолжения. Оскар покорял, забавлял, удивлял своей высокой культурой, умом; его излишне броский внешний вид, атлетическое телосложение, чрезмерная манерность отступали на второй план, заслоняемые невероятным обаянием его речей и глубочайшим вниманием, с которым он умел слушать, подчеркивая свой интерес одобрительной улыбкой, обращенной к тому или иному собеседнику. Газета «Эко де Пари» посвятила ему целую колонку в своем номере от 19 декабря: «Один из величайших представителей современной английской литературы, эстет Оскар Уайльд, который гостит в настоящее время у нас и является Великим событием[360] парижских литературных салонов». В этом же номере газета опубликовала ответ Оскара Уайльда Эдмону де Гонкуру по поводу поэта Суинберна, о котором, как известно, между ними шла речь во время предыдущего пребывания Уайльда во Франции: «Дорогой мсье де Гонкур, хотя интеллектуальной основой моей эстетики является философия нереального, а может быть, именно поэтому, прошу Вас позволить мне внести одно маленькое исправление в Ваши заметки о беседе, в ходе которой я рассказывал Вам о нашем любимом и благородном поэте Алджерноне Суинберне… Вечера, когда я имел счастье провести с таким великим писателем, как Вы, незабываемы, — вот почему они сохранились у меня в памяти в мельчайших подробностях. Я удивлен, что Вам те беседы запомнились совсем иначе…

Вы утверждали, что я обрисовал Суинберна как фанфарона, рисующегося своей порочностью. Это весьма удивило бы поэта, который ведет в своем деревенском доме аскетическую жизнь, полностью посвятив себя искусству и литературе…

У Шекспира и его современников — Уэбстера и Форда — звучит в творчестве голос человеческого естества. В творчестве же Суинберна впервые прозвучал голос плоти, терзаемой желанием и памятью, наслаждением и угрызениями совести, плодовитостью и бесплодием. Английская читающая публика с ее обычным лицемерием, ханжеством и филистерством не увидела в произведении искусства самого искусства — она искала там человека. Так как она всегда путает человека с его созданиями, ей кажется, что для того чтобы создать Гамлета, надо быть немного меланхоликом, а для того чтобы изобразить короля Лира — полным безумцем. Вот так и сложили о Суинберне легенду как о чудище, пожирающем детей»[361].

Уайльд аплодировал Муне-Сюлли, наведывался к Констану Коклену, появлялся в салонах, где вовсю обсуждались последние сплетни: самоубийство генерала Буланже на могиле любовницы, нищенская смерть Артюра Рембо, русская экзотика Тургенева, мужеподобная женщина мадам Дьелафуа. Возвращаясь к себе в гостиницу, он заканчивал править «Саломею», идею написания которой подсказала ему картина Гюстава Моро «Явление». Уайльд работал над пьесой с начала октября, уединяясь в тиши гостиничного номера или, если верить легенде, наоборот, погружаясь в суматоху «Гранд кафе», где, как рассказывают, он как-то за ужином попросил дирижера цыганского оркестра: «Я сочиняю пьесу о женщине, которая танцует босиком в крови только что убитого по ее приказу мужчины. Я бы хотел, чтобы вы сыграли что-нибудь, что гармонировало бы с моими мыслями»[362]. И оркестр грянул дикую и ужасную музыку, нагоняя страх на посетителей.

В июне 1891 года Оскар Уайльд послал экземпляр «Портрета Дориана Грея» молодому французскому поэту со следующим посвящением: «В подарок Пьеру Луису от его друга Оскара Уайльда». Теперь он вновь встретился с ним в Париже и принял его приглашение отужинать вместе: «Дорогой мсье Луис, я с огромным удовольствием принимаю любезное и дивное приглашение, которое Вы, вместе с г-ном Жидом, были так добры направить мне. Надеюсь, что Вы вскоре уточните время и место встречи. У меня сохранилось восхитительное воспоминание о том времени, что мы провели вместе тогда за завтраком, и о чудесном приеме, который Вы мне оказали. Я надеюсь, что когда-нибудь молодые французские поэты полюбят меня так же, как я люблю их сейчас. Французская поэзия всегда была для меня одной из самых обожаемых любовниц, и я был бы счастлив надеяться, что сумею найти настоящих друзей среди поэтов Франции. Прошу передать г-ну Жиду мои самые теплые приветствия. Прошу и Вас, дорогой мсье Луис, также принять их[363]»[364]. Луис прислал ответ: «Дорогой мсье, если Вы не возражаете, мы предлагаем встретиться в кафе „Аркур“ на Пляс де ля Сорбонн около восьми часов вечера. Позвольте поблагодарить Вас за честь и удовольствие, которые вы нам оказываете…»

Пьеру Луису в то время было всего двадцать лет. Он подружился с Андре Жидом в Эльзасском училище и считал себя эстетом. Он основал литературный журнал «Ушная раковина», с которым сотрудничали Леконт де Лиль, Суинберн, Эредиа, Малларме и Оскар Уайльд. Став близким другом Хозе-Марии де Эредиа, Пьер Луис женился на его младшей дочери Луизе. Он уже более двух лет был знаком с Сарой Бернар; так же как и Оскар Уайльд, он восхищался красотой во всех ее проявлениях, однако остерегался древнегреческих форм, в которые облекались страсти Оскара, говорившего о юном поэте: «Он слишком красив для мужчины. Ему следует остерегаться богов», — добавляя, быть может, не без горечи: — «Он не боялся богов и любил богинь»[365]. Молодые люди познакомились в начале года у Малларме, а 1 мая в третьем выпуске «Ушной раковины» можно было прочесть стихотворение Луиса «Танцующая женщина», посвященное Уайльду; в окончательном варианте оно будет называться «Танцовщица».