Ричард Блэкмор - Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун

• Название: Ричард Додридж Блэкмор - Лорна Дун
• Автор: Ричард Блэкмор
• Жанр: Детские приключения

---

Да, велико было мое разочарование! И к сенокосу я уже не поспею, и жатва на носу, и черные дрозды, не чувствуя хозяйской руки, совсем, поди, обнахалились и клюют нашу вишню почем зря, и матушка плачет обо мне дни и ночи, и ее некому утешить... И — самое главное — как там Лорна? Может, совсем забыла меня, может, утопилась в черном омуте, а может, и вовсе вышла замуж за Карвера Дуна. Едва это последнее пришло мне в голову, как мне снова им хотелось увидеться с мастером Спанком и вытрясти из него его подлую душу, невзирая на его многочисленное се­мейство. Увы, привратник не пустил меня дальше порога, сказав (хозяин наверняка подучил его), что мастер Спанк, перетрудившись на ниве правосудия, изволил отбыть на морские воды для поправления здоровья. Делать было нечего, и на следующий день я решил, за­рядив ружье, выступить в путь, хотя бы весь приход под­нял меня на смех за то, что по дороге домой мне пришлось побираться. Дальнейшие события, однако, избавили меня от этого унижения. У меня еще оставались последние пол­кроны, и я вышел, чтобы купить на них пули и порох: в те времена они были в дороге нужнее хлеба и башмаков. Но едва я вышел на улицу, как тут же столкнулся носом к но­су с добрым моим приятелем Джереми Стикльзом, который как раз направлялся ко мне, решив повидаться со мной по­сле долгой разлуки. Я провел Джереми в свою комнатушку и рассказал ему все как есть, и королевский гонец чрезвы­чайно удивил меня тем, что вовсе ничему не удивился.

— Что же ты хотел, Джек,— заметил он,— на этом мир стоит. Они выжали из тебя все, что им было нужно, какой же им смысл содержать тебя и дальше? Говорю тебе, Джек, все люди лжецы, и меньше всего лжет тот, кто не корчит из себя правдолюбца.

Для меня эта истина прозвучала слишком туманно, тем более, что я никогда не считал себя лжецом — даже в мыс­лях.

— Пять фунтов я тебе дам,— пообещал Джереми Стикльз, выведя меня из печальной задумчивости,— а по­том постараюсь выколотить их из подлеца Спанка. Я бы тебе и десять фунтов дал, но извини, друг, в последнее вре­мя я и сам на мели. Да не тычь ты мне под нос свои счета, не тычь! И расписка мне твоя тоже не нужна. Ей Богу, Джон Ридд, ты меня просто смешишь!

Я готов был целовать ему руки. Кто бы мог подумать, что в Лондоне, самом недоверчивом городе на грешной зем­ле, найдется человек, который ссудит мне целых пять фун­тов, даже не потребовав за это расписки! Меня это так по­трясло, что я даже всхлипнул: телом я громадный мужчи­на, а душой — сущее дитя. Поймите правильно, любезные читатели,— не пять фунтов растрогали меня, а то, что мне их дали на слово, поверив в мою порядочность.

Глава 18 Теперь я знаю: Лорна любит меня!

Я истер ноги в кровь и все же прошел путь от Лондона до Данстера за каких-нибудь шесть дней. В полях уже начали убирать пшеницу. Хотя пяти фунтов вполне хватило на то, чтобы платить в дороге за кров и стол, и еще не­сколько шиллингов осталось для путников, что были беднее меня, я хорошо помню, сколько Джереми Стикльз платил за лошадей, когда мы ехали в Лондон, и потому ни на ка­кой способ передвижения, кроме пешего, не рассчитывал. Когда вечером на подходе к Данстеру я увидел его крыши и стены здешнего старинного замка, я с радостью почувствовал, что грязная наша столица не идет с сельским этим раем ни в какое сравнение. Кроме того, здесь жил дубиль­щик, родственник моей матушки, у которого мы с Джереми Стикльзом останавливались на ночлег по пути в Лондон, и двери его дома снова широко открылись для меня, и здесь, в кругу близких, лондонские мои приключения стали забываться, как дурной сон.

Наутро матушкин родственник дал мне самого выносливого коня из всех, что были у него в конюшне, а его до­чери, стоя в дверях, пожелали мне доброго пути, и когда я отъехал, они послали мне вслед воздушные поцелуи. Что и говорить, я был горд и счастлив оттого, что, столь много повидав в большом мире, я снова вернулся к тем, кому принадлежал по крови и по крепкой крестьянской сути, оттого, что я еще больше полюбил их простые лица и бесхитростные сердца.

Лишь одно место на земле было (и есть) краше Данстера — мой родной дом. У первого же барана, который бросился мне в глаза, когда я проезжал по вересковой пустоши, на боку красовалось мое клеймо — «Д. Р.», и душа моя возрадовалась так, что... (Не всякому поэту под силу пере­лить это чувство, а я-то ведь простой фермер, так что я луч­ше отставлю в сторону всякие красивости и расскажу, что было дальше). Я закричал: «Эй, Джем!» (так звали бара­на) — и, представьте себе, умная животинка тут же приз­нала меня, хотя конь подо мной был не с нашей фермы. Я пе­регнулся в седле, потрепал Джема за ухом и дал себе клятву, что никогда не изведу его на бифштекс, котлеты и тому подобные отбивные. А когда я отъехал, он с радост­ным блеянием помчался к остальным «Д. Р.», чтобы сообщить им о возвращении молодого хозяина.

Я отпустил повод, и конь, переводя дух после долгого перехода, пошел медленно, не торопясь. Мне не хотелось спешить. Я хотел сполна насладиться видом родимых мест, открывавшимся передо мной. Вот пруд, где мы купаем на­ших овечек. Вот куча торфяных брикетов, где я прячу еду, когда хочу пообедать прямо в поле. А вон там — куст, где Анни обнаружила большой пчелиный рой (мы их потом приручили). Далее — угол каменной изгороди, а за ней — широкое поле.

И вдруг я увидел Анни. Она стремительно подбежала ко мне и от радости чуть не стащила меня с коня. Господи, она даже поцеловала дуло моего карабина!

— Я знала, что ты приедешь! Ах, Джон, Джон! Я при­ходила сюда каждую субботу по вечерам, я ждала тебя. Сейчас я могу выплакаться вволю, и ты, пожалуйста, не ме­шай мне, Джон, потому что я так счастлива, так счастлива! А вот ты, Джон, не реви — иначе что подумает матушка?— И Анни единым духом вскарабкалась на коня позади меня.

О чем подумала матушка, не скажу, не знаю. Да и навряд ли она вообще о чем-то думала в течение более получаса, потому что все старалась покрепче обнять меня, и все плакала, и поминутно благодарила Господа за эту встречу.

Ну вот, кажется, и все, любезные читатели, рассказано о блистательном возвращении Джона Ридда. Матушка всплакнула снова, а за ней и Анни, и даже маленькая Элиза наморщила носик и захныкала, когда я упомянул о том, что остался без денег на обратную дорогу. Они были обескуражены тем, что ни один столичный клерк пальцем о палец не стукнул, чтобы поддержать меня в трудную минуту, но, утешая и себя, и меня, они наперебой стали убеждать меня, что отныне еще больше любят меня за то, что я и в чужих краях не покривил душой, а остался та­ким, каким они знали меня всегда.

Затем я развязал мешок и раздал всем подарки, какие привез из Лондона. Лучший подарок — книга — достался Анни. Был у меня подарок и получше этого, но он предна­значался Лорне и о нем я не сказал никому. Всю дорогу я вез его у себя на груди, надеясь, что Лорна полюбит меня, потому что подарок для нее побывал у моего сердца. В этот вечер мы, как всегда, собрались все вместе за обеденным столом, и во всем приходе не было в этот вечер счастливее семьи, чем наша.

Одному Богу было известно, как мне хотелось поскорее узнать о том, как поживает Лорна, и что с ней, и скучала ли она обо мне, но я не мог пренебречь своим долгом по отношению к матушке и сестрам, ускользнув из дома на следующий день, оказавшийся воскресным. После завтрака все мужчины, женщины и дети нашего прихода, разодевшись, как на ярмарку, пришли к нашему лому, чтобы узнать, в добром ли здравии мастер Джон, и правда ли, что король берет его себе телохранителем, и что теперь делать с кожаным поясом, который я завоевал на соревнованиях по борьбе за звание чемпиона западных графств. Странное дело, это последнее интересовало всех больше всего, и никто не спросил, кто теперь будет управ­лять фермой и платить им жалованье.

Поздоровавшись с каждым за руку (мне пришлось это делать дважды), я объявил:

— Чемпионского пояса не уступлю никому. Буду но­сить его во славу Орского прихода до тех пор, пока хватит силы и здоровья подтверждать свой высокий титул. В тело­хранители меня никто не приглашал, а если бы даже при­гласил, я бы ни за что не согласился.

Кто-то из толпы заявил:

— Король совершил большую глупость, если в наши смутные времена, когда от проклятых папистов честным людям проходу нет, не разглядел в мастере Джоне надеж­ную охрану для своей особы!

На это я чуть было не ответил, что король вовсе не боится папистов, а, наоборот, якшается с ними почем зря, но вовремя вспомнил предупреждение судьи Джеффриза н прикусил язык.

Во время воскресной службы прихожане только и де­лали, что глазели на меня. Дочери фермера Сноу хотя и не последовали общему примеру, но я заметил, что они искоса поглядывали на меня, когда я не глядел в их сто­рону. Эксмурцы же так увлеклись моей персоной, что даже забыли вовремя опуститься на колени, и пастору пришлось не раз и не два напомнить людям о том, куда и зачем они пришли. Когда я покашливал, переворачивал Библию, кланялся и даже когда я говорил «аминь», соседи важно переглядывались между собой, что должно было означать — «Посмотрите, всему этому он научился в Лондоне и не иначе, как у самого короля!»