Сергей Заплавный - Запев

• Название: Запев
• Автор: Сергей Заплавный
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

Свой творческий путь сибирский писатель Сергей Заплавный начал как поэт. Он автор ряда поэтических сборников. Затем увидели свет его прозаические книги «Марейка», «Музыкальная зажигалка». «Земля с надеждой», «Узоры», «Чистая работа». Двумя массовыми изданиями вышло документально — художественное повествование «Рассказы о Томске», обращенное к истории Сибири.

Новая повесть С. Заплавного посвящена одному из организаторов Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» — Петру Запорожцу. Трагически короткая, но яркая жизнь этого незаурядного человека тесно связана с судьбами В. И. Ленина, Г. М. Кржижановского. Н. К. Крупской, И. С. Радченко, А. А. Ванеева и других ленинцев, стоявших у истоков Российской социал-демократической рабочей партии. Старшему из них в ту пору исполнилось двадцать шесть лет. Они еще только вступали на путь борьбы за рабочее дело, но вступали зрело, мужественно, не щадя себя. Это их начало, их запев.

---

Теперь Невзорова впилась в него глазами, кивала ободряюще, гладила руку. Она умела слушать и сопереживать. Ей не стыдно было признаться в своих слабостях — ведь она воспринимала их с женским всепрощением и готовностью помочь. Так подорожник очищает рану, останавливает боль, дарует успокоение…

Неожиданно Петр почувствовал, что в комнате прячется посторонний… Да вот и он — в углу, за Федосеевым. Петр сбился со слова, оглушенно взглянул на Соню.

— Успокойся, Петя, — попросила она. — Этот человек помог мне встретиться с тобой.

Петр облегченно вздохнул: значит, это не видение, а человек…

— Анна Ильинична говорила о тебе с профессором Корсаковым, — продолжала Соня. — Это очень известный специалист и достойный человек. Очень известный! Я давно хотела тебе о нем рассказать… Представляешь, прихожу в условленный час на Пречистенский бульвар, а тут как раз останавливаются у крыльца извозчичьи санки. Выходит из них… ну прямо настоящий русский боярин с картины Маковского. Борода чернущая, сам огромен. Я сразу догадалась — Корсаков! Пока шли в приемную… а там, конечно, очередь… чуть ли не обо всем договорились. Он только внешне боярин, а на самом деле — добрейшая душа. Не каждый профессор возьмется сегодня ехать на тюремное свидание, а Корсаков — извольте! И на лекции не посмотрел…

— Эк вы меня расписали, Софья Павловна, — вышел из своего укрытия плотный чернобородый человек. — Мне даже не по себе сделалось. Впрочем, спасибо на добром слове. А посему не будем терять времени. Мне действительно скоро в университет. Но прежде я хотел бы побеседовать с Петром Кузьмичом. Вы не возражаете?

Голос профессора не по фигуре слаб, мягок. Но это и хорошо: с некоторых пор Петр стал ценить именно такие голоса — тихие и неназойливые.

По пути Корсаков прихватил грубо сколоченный стул, неслышно поставил возле Петра, так же неслышно сел. В его черных улыбчивых глазах Петр прочел уважение, ожидающее внимание.

— Сказано: дети — благодать божья. Но, как известно, у каждого дитяти — свои благодати. Какие же благодати были у вас, Петр Кузьмич? Я имею в виду жизненные условия в детские годы, окружение, привязанности, природное здоровье… Со здоровья, пожалуй, и начнем.

Вопрос показался Петру простым и даже приятным. Он ответил на него не задумываясь!

— Здоровьем ни я, ни родные мои не обижены. Если и хворали, так по причине малого достатка или остынув, поранившись… Окружение имел тоже здоровое. И климат. Все-таки Сибирь! С плохим здоровьем там делать нечего. А привязанности известно какие — хотелось больше знать, к книгам тянуло. Другой такой благодати, как книги, нет, это я точно знаю.

— Вполне согласен с вами! — одобрил Корсаков. — Интересно знать, что из детских книг врезалось вам в память?

— Много! «История цивилизации», «Тарас Бульба», «Капитанская дочка»… Всего и не перечислишь.

— Тогда остановимся на «Истории цивилизации». Почему вы назвали ее первой?

— Потому что прочитал первой, Я ведь по ней учился алфавиту.

— Сколько лет вам тогда было?

— Да около семи. Это когда начал. А закончил, конечно, позже.

— И что же вы почувствовали, одолев ее?

— Почувствовал, что влез на огромную гору. Голова кружится, во рту сухо, земля под ногами дрожит, а на душе — гордо.

— Значит, вы почувствовали, что перетрудились?

— Может быть.

— И часто с вами такое бывало потом?

— Да уж бывало, профессор. Скатертей самобраных да ковровых дорожек под ноги мне никто не стелил. Некогда было думать, что надо делать немедля, а с чем повременить. Хотелось, знаете ли, поскорее из темноты к солнышку выбраться! Сначала батько поторапливал, потом я и сам себя поторапливать начал. Днем тело натрудишь, ночью — голову. А что делать? Хорошо тем, кто на готовых хлебах, в столичной холе — протянул руку и все в нее само прыгает. Для таких жизнь — загородная прогулка. А для меня она всегда трудом была — надсадным, но и радостным. И я не жалею! Потому что она не только брала, но и давала. Знания. Совесть. Друзей. Любовь…

— Святые слова, Петр Кузьмич! Святые. Я бы говорил их вместо молитвы… Но вы, конечно, не верующий?

— Я — верящий! Я верю в то, что скоро люди будут равны, свободны, едины! Скажу даже, что я молился об этом Нерукотворному Спасу. Пусть вас не удивляют мои слова, в них нет ни капли мистики. Просто мы оказались с ним в одной клетке. Надолго. Надо было как-то общаться. Мы не понимали друг друга, но оба верили: он — в смирение, я — в борьбу.

— Расскажите об этом подробнее…

Петр понимал, что профессор ставит ему не случайные вопросы, что каждое его признание он оценивает прежде всего как врач-психиатр, но Петру не хотелось об этом думать. В нем вспыхнула надежда на избавление от недуга, мучившего его. А надежда невозможна без полной откровенности…

Соня отошла к окну, оставив их вдвоем. Умница. Как она все тонко и вовремя чувствует. И Федосеев тоже… Спасибо…

— Не случалось ли вам попадать наяву в сказочные положения? — спросил Корсаков.

— Случалось. Однажды мне стало казаться, что я потерял свою тень. Но потом это прошло.

— В какой форме вы увидели свою тень?

— В форме крыльев…

Петр не заметил, как пролетел час. Наверняка Корсаков опоздал в университет. Ну и пусть. Откровение дороже лекций…

Расстались они как люди, знакомые с детства. Да так, пожалуй, оно и было…

В ту ночь Петр впервые заснул спокойно, вместе со всеми. Он и сам удивлялся переменам, произошедшим в нем. Голова не болела. Темнота не рождала видений, не загоняла в угол. Вновь захотелось читать, спорить, думать над статьей для политического сборника.

Соня обрадовалась, увидев его таким.

— Петенька, какой ты сегодня замечательный! Оставайся таким и дальше!

— Обязательно! — пообещал он.

Вернувшись после свидания в камеру, Петр застал товарищей за необычным занятием: собравшись в круг, они хором бормотали что-то.

— Песню разучиваем, — объяснил синеглазый Ванеев. — «Варшавянку» Свенцицкого Глеб переложил по-нашему, без Христа и Иуды, без национализма — для рабочих всех стран. Очень хорошо получилось! Вот, читай, — и Анатолий протянул Петру листок, исписанный порывистым почерком Кржижановского.

Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.

Мотив «Варшавянки» Петр знал. Эту песню чаще других пели польские товарищи. Но слова Кржижановского были много лучше — бодрей, мужественней. И Петр невольно начал петь:

Но мы поднимем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело,
Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу.

В камеру начали собираться заключенные с других этажей. Они дружно поддержали запев:

На бой кровавый,
Святой и правый,
Марш, марш вперед,
Рабочий народ!..

Вот она — песня пролетариев, о которой мечталось когда-то! Она родилась вместе с «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса» — на том тернистом пути, который лишь начат…

В битве великой не сгинут бесследно
Павшие с честью во имя идей,
Их имена с нашей песней победной
Станут священны мильонам людей…

Эпилог Их имена

Их имена не сгинули бесследно.

Одни из этих сильных, ясных людей стали победной песнью Октябрьской революции, руководителями и полпредами первого в мире социалистического государства, другие погибли на самом взлете. Тем величественней их подвиг — подвиг жизни, отданной во имя создапия Коммунистической партии.

Петербургский «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» стал ее началом. Не раз в тайных посланиях из Дома предварительного заключения Ульянов писал о необходимости созыва первого съезда Российской социал-демократической рабочей партии. Социал-демократы различпых городов предприняли попытку провести съезд в Киеве. Но съезда не получилось — не смогли приехать многие делегаты, и тогда встречу объявили конференцией. Она приняла знаменательное решение: наименовать все социал-демократические организации «Союзами борьбы за освобождение рабочего класса».

Первый съезд РСДРП состоялся в марте 1898 года. Степан Радченко прибыл на него с большим опозданием. Он застал острые споры и разногласия — даже по такому вопросу, как своевременно или нет создавать объединенную социал-демократическую партию… Собравшиеся склонялись к тому, что программу партии может составить лишь Плеханов.

Радченко со своей стороны предложил поручить эту работу социал-демократам Петербурга. Основываясь на «Проекте и объяснении программы», составленной Ульяновым, он огласил важнейшие положения будущего «мотивированного» документа. В конце концов его предложение было принято, а сам Радченко стал членом Центрального Комитета еще не сложившейся партии.